Анна Наринская о документальном фильме Шейна Салерно «Сэлинджер»

Сэлинджер от этого фильма, разумеется, был бы в ярости. Вообще, и прокат этой ленты, и выход основанной на ней книги стали возможны только после смерти писателя-затворника, до последних дней безжалостно спускавшего своих адвокатов на любого, кто пытался опубликовать хоть какую-нибудь информацию о его частной жизни.

Предыдущая фотография

Уна О’Нил

Клэр Дуглас, вторая жена Сэлинджера, прототип Френни Гласс

Сэлинджер и Сильвия Велтер, первая жена писателя

Следующая фотография 1 / 6

Последняя официальная фотография Сэлинджера

Почтовый ящик Сэлинджера

Сэлинджер во время службы в пехотных войсках во Вторую мировую войну

Уна О’Нил

Клэр Дуглас, вторая жена Сэлинджера, прототип Френни Гласс

Сэлинджер и Сильвия Велтер, первая жена писателя

C таким же рвением, кстати, он пресекал любые попытки экранизации "Над пропастью во ржи". (Когда агенты Билли Уайлдера стали бомбардировать его выгодными предложениями, Сэлинджер внезапно заявился в нью-йоркский офис знаменитого режиссера с криком: "Сейчас же прекратите! Вы ведете себя непристойно". А когда в его дом в Корнише постучался человек и представился "Я — Элиа Казан", Сэлинджер фыркнул: "С чем вас и поздравляю" — и захлопнул дверь).

Такое отторжение самой идеи продажи киноправ на свою книгу, Сэлинджер — в те времена, когда он еще снисходил до подобных ремарок,— объяснял тем, что "кино, которое они там снимут, Холдену Колфилду не понравилось бы". Фильм Салерно — можно сказать с уверенностью — Холдену не понравился бы тоже.

Дом Сэлинджера в Корнише, штат Нью-Гемпшир

Он охарактеризовал бы его своим любимым словечком phony — фальшивка (в повести оно встречается более 30 раз). Так герой Сэлинджера называет практически все, что отвращает его от взрослого мира,— неискренность, пошлость, претенциозность. По последнему пункту фильм Салерно отличился особенно. Там имеется все, чем документалистика обычно прикрывает свою художественную немощь. Глупые реконструкции: "человек, похожий на Сэлинджера" в клубах сигаретного дыма; он же — силуэтом — затерянный в девственных лесах; тоскливая спина девочки (читай — дочери писателя Маргарет), притаившейся под окном сарайчика, где, как видно, работает недоступный отец и тому подобное. Тревожная музыка. Закадровый стук печатной машинки. Знаменитые киноартисты, которые никакого отношения к делу не имеют и введены только для привлечения массового интереса.

Эти артисты (там есть Эдвард Нортон, Джон Кьюзак, Сеймур Хоффман и Мартин Шин), рассказывающие о том, какое впечатление на них когда-то произвела книга о Холдене Колфилде, это уже вовсе лишнее — даже с практической точки зрения. Потому что — как ни парадоксально это звучит — сам Сэлинджер так много сделал для успеха этого фильма, что подпорки в виде голливудских знаменитостей здесь не требуются.

Он так хорошо поработал над тем, чтобы о его жизни было практически ничего не известно, что любые сведения о нем теперь кажутся сенсационными. И хотя в голосе писателя Доктороу, который говорит с экрана, что полная закрытость Сэлинджера для общества оказалась лучшим инструментом его пиара среди этого самого общества, звучит неприкрытая зависть, эти слова нельзя не признать соответствующими действительности. Про Сэлинджера всегда было интересно все и всем. И его смерть это не отменила.

Главные новости, раздобытые создателями фильма, уже пару недель обсуждаются западной прессой. Шейн Солерно утверждает, что из достоверных источников ему стало известно, что Дж. Д. Сэлинджер доверил своим душеприказчикам публикацию нескольких текстов, написанных после 1965 года (летом того года вышла новелла "Хэпворт 16, 1924", после чего писатель больше не публиковался).

Их не так уж много: пособие по веданте — индуистской философии, которой увлекался писатель,— с "вплетенными" в текст короткими сказками; новые рассказы из жизни семейства Глассов, один из которых повествует о том, что случилось с Сеймуром после его самоубийства; новая редакция рассказа "Последний и лучший из Питер Пенов" — раннего и никогда не публиковавшегося текста о Холдене Колфилде. Кроме этого должна быть опубликована повесть, написанная в форме дневника американского контрразведчика в Европе в последние военные и первые послевоенные годы (с очевидностью, основанная на собственном опыте писателя, после войны вошедшего в отряды, занимавшиеся "денацификацией" освобожденных территорий). Герой повести влюбляется в молодую женщину — члена нацистской партии, в прошлом которой он должен по долгу службы разобраться. И это тоже основано на личном опыте Сэлинджера.

Не так давно Эберхард Элсен, филолог, многие годы занимающийся Сэлинджером, решил проверить странный слух, что среди тех, кого писатель арестовал за участие в деятельности НСДАП, была молодая женщина по имени Сильвия, в которую он страстно влюбился и даже вроде бы женился на ней. Элсен взялся за изучение анкет, которые заполняли пассажиры пароходов, прибывавших в Нью-Йорк из Европы в 1946 году. И там он нашел Сильвию Сэлинджер, в девичестве Сильвию Велтер из Франкфурта-на-Майне,— значит, они действительно были женаты.

Джин Миллер, прототип главной героини рассказа «Дорогой Эсме — с любовью и всякой мерзостью»

Трудно даже вообразить, как Сэлинджер представил эту женщину в ортодоксально-еврейском доме своего отца — сына раввина, ставшего преуспевающим торговцем, который, хоть и женился на ирландке, заставил ее изменить имя Мэри на Мириам, чтоб она лучше вписалась в семью. Известно только, что через месяц совместного проживания Сэлинджер обратился в суд с требованием аннулирования брака, в который, по его словам, невеста вступила с целью выгоды.

Эта история проливает свет (если можно так выразиться, дополнительный свет) на прозу Сэлинджера, которая вся — о невинности и бесконечном и невосполнимом ущербе, который наносят ей мир и жизнь. На его "фирменную" боязнь неискренности. И на его, так беспокоящее многих, пристрастие к детям — существам, искренним по определению. Впрочем, как и многие другие истории, тоже вошедшие в фильм, но куда более известные.

Например, о его юношеском романе с Уной О'Нил — очень молодой и очень светской красавицей, дочерью нобелевского лауреата Юджина О'Нила, фотографии которой в газетах Сэлинджер показывал своим однополчанам со словами: "это моя девушка", а потом из тех же газет узнал, что она вышла за Чарли Чаплина.

Или о том, как он отнес рукопись "Над пропастью во ржи" издателю Бобу Жиру, и тот, прочтя, вызвал его в кабинет, долго смотрел из окна на Мэдисон-авеню и потом сказал: "Но ведь Холден — он же сумасшедший". Сэлинджер долго ничего не отвечал, а когда Жиру повернулся, то увидел, что по его лицу текут слезы.

Анкета пассажиров, прибывших в Нью-Йорк из Европы, оформленная на Сильвию Сэлинджер (в девичестве Сильвия Велтер)

Или о том, как летом 1980-го в Корниш приехала журналистка Бетти Эппс и оставила ему на почте записку с просьбой о встрече. Сэлинджер, никогда на такое не откликавшийся, сам вышел к ней, чтоб сказать: "Холден Колфилд был ошибкой". Через несколько месяцев застреливший Леннона Марк Чепмен заявил: "Чтобы понять, зачем я это сделал, достаточно прочитать "Над пропастью во ржи"".

Проблема фильма Шейна Солерно в том, что эти истории и свидетельства (наличие которых, безусловно, взбесило бы Сэлинджера) тонут в полных "пошлятины" (как выразился бы Холден Колфилд в переводе Риты Райт-Ковалевой) реконструкциях и мнениях никому не нужных "типов" (как выразился бы он же). И если с тем, что злило автора вполне можно смириться, то с тем, что выводило из себя его героя,— ну просто никак.

Анна Наринская

Мимо Холдена