Выставка Гончаровой
Неужели увижу сегодня,
не может быть,
Эту девушку на полотне
золотом, заезжем?
А. Кушнер (1984)
Александр Кушнер написал эти строки о Вермеере. Итак, неужели?…
Творчество Натальи Сергеевны Гончаровой (1881-1962) давно уже принадлежит миру, ее работы есть во всех крупных музеях, о ней написаны книги. В Третьяковке недавно открылась ее выставка — художница представлена не во всей полноте творчества, конечно, потому что в этом случае пришлось бы построить отдельный музей, но все-таки: в экспозиции более 400 произведений.
Много лет назад, прочитав о Гончаровой в восторженном очерке Цветаевой (ныне многократно переизданном, а тогда, в 60-х, еще малодоступном), я удивилась: видимо, Гончарова была художником большого масштаба, а я даже имени ее не слышала, не говоря уже о полотнах.
Нынче я опять открыла Цветаеву: всё же Марина Ивановна познакомилась с Гончаровой не случайно, была ею очарована («огончарована» — как написал поэт по поводу той, кому художница приходилась правнучатой племянницей) и рассчитывала на дружбу. Дружбы не случилось, главное же — текст Цветаевой, прежде всего, зеркало души самой Марины Ивановны.
В противоположность довольно распространенному штампу, ни Наталья Гончарова, ни ее муж и спутник всей жизни Михаил Ларионов не были эмигрантами. Они уехали во Францию в 1915 году по приглашению Дягилева для работы над декорациями и костюмами спектакля «Золотой петушок», и, вплоть до смерти Дягилева в 1929 году, Гончарова и Ларионов были его сотрудниками и ближайшими соратниками.
За французским гражданством они обратились только после захвата Гитлером Австрии, а брак свой оформили и вовсе в 1955 году с целью сохранения общего наследства — картин и коллекций.
Н.С. Гончарова родилась в 1881 году в Тульской губернии в семье архитектора С.М. Гончарова. Она училась в Москве именно в «школе ваянья» — на скульптурном отделении Училища живописи, ваяния и зодчества — и притом у самого Паоло Трубецкого. Впрочем, через два года с этого отделения она ушла на живописное, где училась у Константина Коровина.
Надо отметить, что в училище Гончарова поступила довольно поздно -ей было уже двадцать и, судя по всему, она была сложившимся человеком. Тогда же она познакомилась с Михаилом Федоровичем Ларионовым, и в дальнейшем они расставались только на лето, выезжая на этюды.
Ларионов был человеком огромного таланта и энергии, ориентированным, кроме собственно творчества, на разные художественно-значимые организационные начинания. Гончарова, разделяя его устремления и вовсе не будучи затворницей, видимо, была скорее интровертом.
Начиная с 1906, выставлялась Гончарова много, в том числе и в Европе; на любой значительной выставке нового искусства экспонировались не 3-4 ее работы, а два — три десятка. В 1910-е годы Гончарова работала преимущественно в духе «примитива», и, по существу, именно она ярче всех воплотила в русской живописной культуре неопримитивизм. Как писал недавно ушедший от нас Д.В. Сарабьянов, именно «неопримитивисты» и, прежде всего, Гончарова открыли для нового искусства древнерусский источник [1].
Отсюда «Евангелисты» Гончаровой, многочисленные триптихи и неканонические изображения святых. Церковь возражала против такой свободной трактовки традиционных для русской иконописи сюжетов и даже снимала картины Гончаровой с выставок — но под натиском художественной общественности картины возвращались.
«Бубновый валет» с его особым вниманием к французской живописи быстро стал для Ларионова и Гончаровой недостаточно радикальным. Отсюда идея «всёчества», характерная для новой художественной группы «Ослиный хвост», и провозглашение права художника опираться на любой стиль, выражающий его индивидуальность мастера. Своеобразный манифест Гончаровой — серия изображений павлинов в разных стилях, названная «Художественные возможности по поводу павлина» (1911).
Гончарова работала с русским лубком, много занималась также книжной графикой, иллюстрируя В.В. Хлебникова, А.Е. Крученых, С.П. Боброва. Начавшаяся мировая война отразилась в ее серии «Мистические образы войны».
Создается впечатление, что фантастическая энергетика Гончаровой всю жизнь сочеталась с абсолютной самодисциплиной: иначе откуда бы взялись те семьсот с чем-то полотен, которые она сумела предъявить urbi et orbi уже на своей персональной выставке 1913 года?
Когда в 1914 году Дягилев (по рекомендации А.Н. Бенуа) пригласил Гончарову в Париж для работы над «Золотым петушком», это было проявлением уже состоявшегося признания особого декоративного дара Гончаровой.
Для дальнейшей работы в «Русских балетах» Дягилева Гончарова и Ларионов приехали в 1915 году в Швейцарию, побывали в Испании и Италии, а в Париже окончательно осели в 1918. Гончарова продолжала работать для Дягилева как художник, сотрудничала с труппой Ballet Russe de Monte-Carlo и труппой Иды Рубинштейн. Ларионов же увлекся еще и собственно балетом и сотрудничал с труппой Дягилева также и как режиссер.
К началу 20-х годов их брак, тем не менее, превратился в дружеский союз. Фактической женой Ларионова стала молодая русская женщина Александра Клавдиевна Томилина (?- 1987), давно жившая в Париже. Томилина работала в библиотеке; для семьи художников Шурочка стала добрым ангелом, который взял на себя многие повседневные заботы.
Все трое продолжали жить одним домом в Латинском квартале на углу улицы Jacques Callot, где было популярное в литературно-художественных кругах кафе «La Palette». При этом у Гончаровой была своя жизнь — близким для нее человеком стал Орест Иванович Розенфельд, русский меньшевик, а в эмиграции — французский социалист.
Вплоть до начала войны и Гончарова, и Ларионов много выставлялись.
В 1939 году оба они приняли французское гражданство. Военные годы были пережиты сравнительно благополучно, но в послевоенной Европе жизнь стала откровенно тяжела. В 1950 Ларионов перенес инсульт, однако через несколько лет сумел восстановиться. Гончарова преданно за ним ухаживала, нередко голодая.
В 1955 году художники официально оформили свой брак, руководствуясь идеей соединить и сберечь общее творческое наследие, библиотеку, архив и художественные коллекции.
Гончарова в конце жизни страдала тяжелым артритом и не могла стоять у мольберта; тем не менее, она продолжала работать и писала, сидя на кровати. Она умерла от рака в 1962 году. После смерти жены Ларионов заключил брак с А.К. Томилиной, сделав ее наследницей.
Михаил Ларионов пережил Гончарову на два года. Судя по публикациям, Александра Томилина сделала всё, от нее зависящее, чтобы сохранить работы художников и их архив. В соответствии с завещанием, она похоронена в одной могиле с Гончаровой и Ларионовым.