Япония почтила память более 18 000 погибших и пропавших без вести после землетрясения и цунами 11 марта 2011 г. В 14.46 по местному времени по всей стране прошла минута молчания — ровно через три года после разрушительного землетрясения. Траурные церемонии в этот день прошли по всей стране.

Фейсбук в России больше, чем фейсбук. Сеть — не роскошь, а механизм понимания и сопереживания, средство коллективной речевой терапии

От айфона до Афона

Сергей Медведев

07.02.2014, 4 (383)

Нынче принято ругать фейсбук как великую иллюзию наших дней и показательно удалять свой аккаунт. В последние часы 2013-го решил и я уйти из сети. Не навсегда, конечно, а на две недели, на время новогодних каникул. Объявить свой частный цифровой детокс, почистить кэш и карму, удалиться из мира в лес, как Генри Торо, уйти в поля, как Лев Толстой. Условия для этого были самые благоприятные: страна привычно погружалась в алкогольный анабиоз, а я уезжал в горы, к простым радостям снега, сосен и свеженарезанной лыжни. Я выставил в фейсбуке новогодний статус, оставил дома смартфон, планшет и ноутбук и отправился в путешествие со старым мобильником без выхода в интернет.

Исследователь сетевой зависимости Ларри Розен и теоретик медиааскетизма Тьерри Круазе предупреждали в своих книгах о жестоком абстинентном синдроме, похожем на наркотическую ломку: стрессе, панических атаках, о страхе выпасть из новостного потока и непреодолимом желании проверить среди ночи число лайков к статусу. Ничего подобного не было; наоборот, появилось ощущение свободы, словно выключили надоевший генератор шума, пришло ощущение легкости и пустоты, под стать падающему снегу за окном. Появилась масса времени для чтения, созерцания, неспешных разговоров за столом. В жизни обнаружились длинные отрезки, не замутненные клиповым мельтешением сообщений и новостей и необходимостью незамедлительно на них реагировать. И главное — появилась возможность не отражать собственную жизнь в сиюминутных твитах, статусах и фотографиях, а рефлексировать о ней наедине, не вынося результат на суд общественности. Я понимал паломников на Афон, которые писали, что даже неделя в монастыре может изменить взгляд на жизнь. Off is a new emotion, как говорил дизайнер и визионер Саймон Уотерфолл, читавший лекции на «Стрелке» пару лет назад.

Вернувшись в Москву просветленным, я продолжил сетевое воздержание: не ретвитил, не комментировал, раз в день лениво заглядывал во френдленту. Но вдруг понял, что чего-то не хватает — нет, не котиков и «селфи», не лайков и перепостов. Я потерял нерв, Zeitgeist, тот самый мандельштамовский «шум времени», который невозможно расслышать в простом потоке новостей и который сплетается из тысяч человеческих голосов. И я ощутил, что, для того чтобы понять и принять окружающую действительность, нужны голоса друзей.

В отличие от стабильных западных обществ, где и зародился медиааскетизм, жизнь в России текуча и изменчива, гротескна и абсурдна, порой депрессивна и просто тяжела, и эту невыносимую сложность бытия лучше всего передает мир социальных сетей, где тексты связаны с людьми. Так в XIX веке читатели передавали из рук в руки номера «Отечественных записок» с повестями Щедрина; так в веке двадцатом на кухнях пересказывали последние новости армянского радио. В условиях все более закрытого информационного поля социальные сети сегодня заняли традиционное место русской литературы и политического анекдота.

Фейсбук в России больше, чем фейсбук. Сеть — не роскошь, а механизм понимания и сопереживания, средство коллективной речевой терапии. Фейсбук — это хорошая доза хинина, горькое лекарство против абсурда бытия. Медиааскетизм полезен как экспериментальный опыт самопознания, но можно ли отгородиться от нарастающего абсурда? Так что я бы не торопился отключаться от сетей, пока они еще существуют и относительно свободны. Тем более что в стране поклонники айфона сменились любителями Афона, с его поясом Богородицы и дарами волхвов, и вполне вероятно, что нас ждет принудительный цифровой детокс по китайскому варианту.

Автор — профессор Высшей школы экономики