Впервые материал «Добрый по природе» был опубликован в журнале Esquire в 2010 году.

Больше 40 лет назад вы начали выпуск «Всемирного каталога», собиравшего всевозможные экологичные технологии. Считается, что именно с каталога, выходившего до 1998 года, началось масштабное движение по защите окружающей среды. Теперь вы решили выпустить новое издание, в котором критикуете современных экологов. Почему?

Меня страшно раздражают все эти разговоры про «40 лет назад» и все такое прочее. Каталог никогда не был периодическим изданием. Просто однажды я осознал, что произошло критическое изменение моих собственных взглядов на многие принципиальные проблемы окружающей среды — города, атомную энергетику, генную инженерию, и что пришло время об этом рассказать. Захотелось развеять романтический настрой защитников природы и сориентировать их в сторону науки, привить инженерный подход к решению проблем.

В кругу защитников окружающей среды уже произошли довольно серьезные изменения. Прежде всего, пришло более молодое поколение, которое вполне органично воспринимает современные технологии и не относится к ним как к безусловному злу. Они понимают, что такие вещи, как синтетическая биология или генная инженерия, могут оказаться вполне полезны. Другая важная подвижка касается изменения климата. Защитники окружающей среды довольно рано осознали, что эта угроза существует, и теперь живут в ситуации, когда их опасения подтверждаются. Они уже давно прислушиваются к специалистам по климату, к ученым, к МГЭИК (Межправительственной группе экспертов по изменению климата при ООН. — Esquire), так что научный подход к проблеме не вызывает у них особых вопросов.

Вы утверждаете, что защитников окружающей среды ждут «серьезные новости», связанные с урбанизацией, особенно в развивающемся мире.

Каждую неделю 1,3 млн человек — это 70 млн в год — перебираются в города. Население земли в целом сейчас преодолевает 50-процентный барьер городского населения (в 1900 году в городах жило 14% людей на планете). Рост городов привел не к тем последствиям, которые предсказывала большая часть экспертов. Между тем с точки зрения демографии следующие 50 лет могут оказаться эпохой самого радикального слома в истории человечества.

Главное демографическое явление наблюдается в городах развивающегося мира, причем в первую очередь в огромных, кишащих жизнью трущобах. Ведь там, черт возьми, живет миллиард человек. К 2050 году будет два миллиарда. Как мне кажется, в стремительной урбанизации, охватившей сейчас весь мир, кроются неожиданные и весьма благоприятные возможности и для «зеленого» движения. Например, там, где пустеют деревни, снижается нагрузка на экосистемы: люди не переводят деревья на топливо, а диких зверей на еду, постепенно уходит натуральное хозяйство, которое может оказывать на природу чудовищное воздействие. Еще одна возможность улучшения ситуации связана с самими городами. Разумеется, романтизировать трущобы было бы опрометчиво. Но трущобы полны жизни. Каждая узкая улочка в них — это бесконечная череда кишащих людьми продуктовых лотков, баров, кафе, парикмахерских, церквей, школ, спортзалов, маленьких магазинчиков с одеждой, электроникой, пиратской музыкой и фильмами, хозтоварами и всевозможными гаджетами. Если приглядеться к трущобам, вы увидите не отчаявшихся людей, раздавленных нищетой, а людей, которые изо всех сил и с максимальной скоростью пытаются выбраться из нищеты.

В трущобах крайне высок уровень вертикальной мобильности: по прибытии из деревни люди окунаются в «экономику рикш» и работают почти даром, но довольно скоро многие из них могут позволить себе переехать в более престижные части города. ООН проводила обширные полевые исследования, которые перевернули представление о трущобах: вместо того чтобы быть одной из главных мировых проблем, они оказались лучшим способом борьбы с нищетой в мире.

Города-трущобы находятся в постоянном движении и создают колоссальные объемы богатств. Мы должны использовать это движение и эти богатства в своих «зеленых» целях. Я бы с радостью посмотрел на экологический анализ трущоб, где люди живут плотнее, чем где бы то ни было в мире: ведь они пускают на переработку все, что попадается им под руку, изо всех сил стараются экономить топливо и прочие ресурсы и вообще проявляют максимум изобретательности. Возможно, защитникам окружающей среды есть чему у них поучиться.

А что в такой ситуации могут сделать власти?

К жителям трущоб нужно относиться как к первопроходцам, пионерам. Необходимо снабдить их электричеством, водой, канализацией, обеспечить безопасность.

Вообще, развивающиеся страны сейчас испытывают острейшую нехватку энергии, и это заставляет их строить в огромном количестве угольные электростанции. Но они уже начинают понимать, что это проблема, — многие развивающиеся страны сейчас стремятся к развитию АЭС, которые на данный момент являются единственно возможной заменой более грязным источникам энергии.

Но ведь атомная энергетика чрезвычайно дорога.

Я думаю, что развивающийся мир станет главным рынком для микрореакторов — нового поколения маленьких ядерных реакторов. Они не так дороги и вполне способны стать основой локальных энергетических систем. Самые небольшие из них, мощностью 35−150 мВт, могут обеспечить электроэнергией средних размеров город.

Вообще, мне кажется, что большинство проблем окружающей среды будут решаться в развивающихся странах, потому что именно они сталкиваются с самыми серьезными проблемами и кризисами. К тому же они готовы переосмысливать всевозможные решения и у них нет наших северных предрассудков, когда речь заходит не только об атомной энергетике, но и, например, о генной инженерии. Увидите, что будет, когда эти ребята доберутся до биосинтеза.

Вы предлагаете делить сегодняшних защитников окружающей среды на «зеленых» и «бирюзовых». В чем заключается это разделение?

Я сомневаюсь, что термина «зеленые», или «природоохранители» достаточно, чтобы покрыть все разнообразие довольно сильно разобщенных защитников окружающей среды. Люди, которые яростно выступают против атомной энергетики, вряд ли найдут общий язык с человеком, «зеленым» во всех своих проявлениях кроме одного — ему нравятся АЭС. Один из способов решения проблемы — сказать: ладно, есть разные оттенки зеленого. Когда я захотел придумать название для людей, которые не вписываются в классическую «зеленую» парадигму, у меня получился термин «бирюзовые». Существует фундаментальное различие между «зелеными», которые изначально питают недоверие к технологии, и «бирюзовыми», которые изначально рассматривают любую технологию как потенциальный инструмент. «Зеленые» обычно паникеры, а «бирюзовые» крайне заинтересованы в новых возможностях, они сразу же все хватают и говорят: «А давайте попробуем. Беспокоиться будем потом». Дихотомия тут такая: волноваться до или волноваться после.

А куда вы помещаете себя в этом спектре?

Я с самого начала был «зеленым», долбанутым на технике. Во «Всемирном каталоге» мы продвигали то, что называлось «экологически приемлемыми технологиями» — солнечная, ветряная энергетика и тому подобные вещи, на которые в то время смотрели косо.

И поэтому сейчас вы одобряете генную инженерию, что для защитника окружающей среды не вполне типично?

Один из аргументов «зеленых» против генной инженерии заключается в том, что изменение генома сродни вторжению нового вида, разрушающего хрупкую экосистему. Конечно, гены, как писал Ричард Докинз, эгоистичны, но им не сравниться по силе и самостоятельности с дикими животными. Ген — это всего лишь один из огромного множества определяющих строение человеческого организма. По масштабу и сложности геном в разы превосходит любую экосистему. Ни один отдельно взятый ген не способен доминировать в геноме или трансформировать его так, как животное способно доминировать в экосистеме или трансформировать ее. Гены вынуждены играть со всеми соседями по одним правилам, чтобы вообще хоть как-то функционировать. Генная инженерия — это точная подстройка, небольшие хитрости, с помощью которых меняется один-два признака зараз. Опыт десяти тысячелетий в сельском хозяйстве показывает, что усиление одних признаков организма чаще всего приводит к тому, что в остальном он оказывается изувеченным. Никто никогда не жаловался на сорную кукурузу, пшеницу или рис — напротив, за счет улучшения питательных качеств их выживаемость уменьшалась. С животными дело обстоит сложнее: есть ряд проблем, связанных с одичавшими кошками, свиньями и козами, зато, например, с одичавшими чихуахуа никаких проблем не возникает.

Мне бы очень хотелось увидеть поколение защитников окружающей среды, которые будут использовать генную инженерию как инструмент. Давайте попробуем выращивать уже готовую промышленную древесину — настолько прямую, кучно растущую и дешевую, что никому и в голову не придет вырубать дикие деревья. Давайте продвигать идею физика Фримана Дайсона, который предлагает разработать растение, специализирующееся на производстве топлива: подходишь к нему, втыкаешь в ствол трубку, и бензин течет из него, что твой березовый сок. Давайте поможем основателю Института геномных исследований Крейгу Вентеру вырастить организмы, одни из которых поглощают в огромном количестве углекислый газ, а другие выделяют водород. Начиная с 1960-х

годов хакеры превратили компьютеры из машин, обеспечивающих организационный контроль, в машины, дающие индивидуальную свободу. Где, черт возьми, «зеленые» биохакеры?

Каким вам видится будущее?

Я согласен с Джеймсом Лавлоком (британский эколог, автор «гипотезы Геи», согласно которой Земля — это единый суперорганизм. — Esquire), который еще в 1938 году сказал: грядет нечто чудовищное, и мы не знаем, ни что это будет, ни как с этим справиться. Меня трудно назвать сангвиническим, краснощеким оптимистом. Если бы большинство технологий и идей, о которых я писал и пишу, воплощались в реальности, у нас, возможно, был бы шанс, но я как-то сомневаюсь, что такое случится. Дело не в том, что люди плохи. Просто мы уже создали в природе определенное количество импульсов, которые, как теперь стало понятно, могут быть вредны и будут становиться все более вредными с течением времени. Большой корабль не развернешь на пятачке.