Генеральный директор Fineartway Илья Вольф в интервью Forbes Life о том, как правильно вывезти искусство из России или ввезти его обратно и не оказаться преступником.

Известный арт-детектив Кристофер Маринелло говорит, что российский арт-рынок — самая невообразимая черная дыра на планете: здесь полно украденных во время Второй мировой картин, сплошные подделки и беззаконие. Заниматься перевозками на таком рынке, наверное, увлекательно?

Илья Вольф: Вот да, чего-чего, а увлекательности у нас хоть отбавляй. В целом же странно вообще, что этот рынок существует. Ведь чем определяется любой открытый рынок? Возможностью спокойной, свободной, мало чем ограниченной купли-продажи. У нас же рынок, который не позволяет толком сделать ни того ни другого. Например, вы хотите инвестировать в русское искусство XIX века. Да бог с ним, с XIX веком, лет двадцать назад было предельно выгодно инвестировать в начало XX века. Ну инвестировали. Но дальше по закону о ввозе и вывозе у вас эти предметы искусства становятся по сути недвижимостью: вы не можете их вывезти. Не имеете права.

Почему?

И. В.: Потому что существует формулировка «культурная ценность», которая определяется не собственно культурной ценностью, а возрастом. То есть когда картине (или какому-либо предмету) больше ста лет, она автоматически становится культурной ценностью. Но это так же не умно, как сказать, что любой старый человек мудрый: «Вам больше ста лет, тогда мы к вам за советом придем». Нет!

Закон, если я не ошибаюсь, 1993 года с кучей поправок — что это такое и что было в голове у законодателей, мне не совсем понятно. Переписывать закон тоже никто не собирается — сейчас другой работы много: сыр, колбаса, дети. Получается так: первые имена, которым старше ста лет, вывезти вам не дадут. Вторые и совсем проходные вещи могут дать вывезти, но это зависит от эксперта Министерства культуры, без экспертизы которого вообще никуда не поедешь. Но у экспертов тоже работа незавидная — они постоянно ходят под дамокловым мечом, под статьей. Вот эксперт считает, что работа не представляет музейного интереса, дает разрешение на вывоз за границу. Платишь госпошлину в размере 5–10% от оценочной стоимости, увозишь. Потом Мединский видит статью о продаже этой картины на Sotheby’s, говорит что-нибудь непечатное, требует к себе эксперта. Это была оценка эксперта, и Мединский или еще кто-нибудь может с ней не согласиться. Поэтому эксперты и делают все, чтобы избежать риска для себя. Мы, например, когда речь заходит о каких-то спорных историях, даже не обращаемся к ним, чтобы не ставить их в затруднительное положение.

И вот что получается. Скажем, в каком-то мохнатом году вы купили Айвазовского и ожидали, что он вырастет в цене. Он вырос в цене, все хорошо. Но сейчас русский рынок не суперликвиден — Айвазовского вашего покупать не хотят, сейчас все покупают сыр и хамон. Вы понимаете: в Лондоне, в каком-нибудь крупном аукционном доме, вы сможете найти покупателя. Но картину надо туда отвезти, а этого сделать нельзя.

И даже российское представительство аукционного дома помочь не может?

И. В.: Нет, если бы они таким занимались, их молниеносно бы закрыли. Они в принципе не могут вам даже сказать: «Мы посмотрели вашего Айвазовского, если вы его к нам привезете в Лондон, то мы возьмем его на торги». Потому что они понимают: если вы полотно привезете, значит вы везли его контрабандой. И этот криминальный шлейф может всплыть — сейчас, через год, через пять — и отрикошетить по аукционному дому.

Все, что вы можете сделать, это вывезти картину во временный вывоз. Это, правда, дорогостоящая операция, но это возможно. Договоритесь и организуете выставку в том же Sotheby’s, продемонстрируете картину, попиарите себя, может быть, найдете потенциального покупателя, а потом привезете картину обратно. Здесь вы можете ее продать — ограничений на отчуждение нет. Может быть, работу эту купит англичанин, который побывал на выставке.

Но сделать он с картиной все равно ничего не сможет?

И. В.: Да, не сможет. Он по большому счету покупает недвижимость. Но только у недвижимости есть прикладные свойства — в ней можно жить, в ней можно хранить старые лыжи на балконе, а вот картина никаких полезных прикладных свойств, кроме эмоциональных, не приносит. Ну еще и пиар — сможете дальше пальцы загибать. Мы привыкли думать: все, что можно поднять, теоретически можно куда-то отнести. Вы можете поднять и понести старые предметы искусства, но не дальше границ Российской Федерации.

То есть что же получается, если хочешь покупать искусство, покупай не здесь и не нас?

И. В.: Нет, почему же — можно покупать современное искусство. А вообще в идеале покупайте работы 1915 года, прямо сейчас.

Через год они станут невыездными, и все, что на открытом рынке (читаем: за рубежом), автоматически вырастет в цене, просто потому что станет дефицитным. Ведь отсюда легального большого притока больше не будет. Что касается «не нас»: все-таки большая часть интереса к русским художникам — это публика русского происхождения. Здесь довольно активно происходит арт-дилерство, активно работают антиквары и всяческие салоны. Айвазовского вы не сможете вывезти, но продать более-менее выгодно сможете. А вот если вам, например, не повезло вложиться или вам за долги отдали голландцев XVII или XVIII века, то это будет для вас проблема. Даже если у вас будут документы, допустим, что эти картины были ввезены обозом Жукова после Великой Отечественной. Русской публике на фиг не нужны ваши голландцы, и спрос будет на порядок ниже, чем за границами России.

Правильно ли я понимаю, что проблемы с таможней на границе возникнут, даже если повезти картину, подаренную другом-художником, которую никто никогда бы и ни за что не купил?

И. В.: Да. Вам нужно получить такое же экспертное заключение в Министерстве культуры о том, что эта работа не представляет никакой культурной ценности. Таможенники обязаны вас остановить и спросить, что у вас в тубусе лежит. Вы ведь заполняете декларацию, там есть пункт «культурные ценности». Вы должны поставить галочку «не везу культурные ценности». Но раз это не культурная ценность, будьте добры доказать справкой. Ситуация усложняется тем, что раньше, до 1 июля этого года, во всех трех московских аэропортах круглосуточно работали эксперты Минкульта, которые вместе с таможней проверяли соответствие картины справке от эксперта. Таможня теперь, грубо говоря, людям навстречу идет, но вообще они могут вам отказать в провозе картины. Они могут сказать: «Мы не специалисты. Мы не понимаем, что у вас тут такое. В технике мы не разбираемся, в изображении тоже. Ну что я там буду разглядывать, что ли?» Система не очень user friendly, это вам не iPhone.

Отлично. C ввозом, наверное, все еще хуже?

И. В.: О да. Предположим, вы коллекционер и меценат с большой буквы, вы хотите купить какого-нибудь Дэмиена Херста в коллекцию и показать его широкой российской публике. Покупаете работу за полтора миллиона долларов — недорого для Херста — и собираетесь ее привезти сюда. Чтобы привезти, Минкульт должен вашему произведению присвоить статус культурной ценности или предмета культурного назначения. В идеале вы должны до приезда пойти в Минкульт, принести фотографию работы Херста, документы.

И начинается беда. Минкульт говорит: «Дэмиен Херст? Нет, мы знаем, конечно, этого парня, в принципе известный, но нам-то он что? Ну какое он к нам отношение имеет?

Ну какой он на фиг культурная ценность для Российской Федерации? Это предмет культурного назначения». Да а вам все равно, в общем. Таможня спрашивает: вы за границей купили что-то на полторашку миллионов долларов? А вы кто? А вы знаете, что российский гражданин не имеет права вывозить такие суммы наличными? У вас счет в английском банке? А он в Центробанке зарегистрирован? А поскольку вы все-таки взрослый мальчик, то вы не будете показывать им ваш английский счет, если он у вас, не дай бог, почему-то есть. Теоретически вариант такой: «Вот у меня счет в Сбербанке, я перевел с него деньги самому Херсту или галерее какой-нибудь». Таможня говорит: «Хорошо, молодец». Вы говорите: «Ну я пойду?» А они вам: «Секундочку! А 30% таможенной пошлины вы нам с него заплатите». А вы им: «Как?! Это же предмет культурного назначения». И они вам: «Ну да. Вот была бы культурная ценность, вы бы ее бесплатно везли, без налогов».

И тогда ее нельзя было бы вывезти из страны потом?

И. В.: Нет, можно, но с пошлиной 10% стоимости. Вообще про ввоз-вывоз можно бесконечно говорить, но получается так: Дэмиен Херст — известный художник и не представляет культурной ценности, и мы его как бы не впускаем бесплатно. А Василий Степанович Пупкин, художник из деревни Пупкино Вологодской области, написавший единственную в жизни картину у себя на чердаке в 1785 году, представляет для нас художественную ценность культурную, и мы ее не выпустим. То есть рынок не просто какой-то протекционистский, он закрытый. Он работает здесь только потому, что у нас пространства большие.

И как в таких условиях можно вообще какое-либо искусство и выставку куда-либо возить?

И. В.: Ну знаете, как говорится, строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения. И это я говорю не как человек, нарушающий законы. Я стараюсь их все-таки действительно не нарушать. Но иногда бывают ситуации, когда один закон противоречит другому. И тогда, что бы ты ни сделал, ты будешь неправ. Здесь надо, по сути, выбирать, где ты будешь меньше неправ. И это понимает большое количество людей. Это понимает таможня, потому что иногда ей ставят такие рамки, из которых просто невозможно выбраться. У нас то же самое. У коллекционеров то же самое. Работать на самом деле можно. Хреново, но можно. Есть ведь страны, где это все еще сложнее. Например, Сомали.

«Есть страны, где перевозить искусство еще сложнее. Например, Сомали»