Основатель «Альфа-групп» – о студенческой жизни: друзьях, ставших бизнес-партнерами, обмене театральных билетов на книги и модном рок-клубе на юге Москвы

Forbes Life представляет пять уникальных студенческих историй российских миллиардеров, занимающих верхние строчки в списке богатейших людей России. Это рассказы от первого лица: их герои вспоминают учебу, друзей (некоторые из которых стали их партнерами по бизнесу, другие - конкурентами), увлечения и успехи. Герой первой истории — председатель наблюдательного совета «Альфа-групп» Михаил Фридман, закончивший Московский институт стали и сплавов.

Два года подряд я поступал в Физтех. Но по известным причинам попасть туда с фамилией моего типа оказалось проблемой. В Физтехе не было проходного балла, только система собеседований. И декан факультета, на который я поступал (я его хорошо запомнил по звучной фамилии Убоженко), недвусмысленно дал мне понять, что никакого резона упираться и поступать в Физтех нет, надо идти другой дорогой.

Я в принципе внял его советам. Впереди маячила армия, а для моих родителей это было практически божьим наказанием. Выбор был простой — вернуться во Львов и поступать там (в Физтехе экзамены были на месяц раньше) или пойти в один из московских вузов технического направления, куда принимали тех, кто не прошел в Физтех, но хорошо сдал экзамены. Одним из них был Институт стали и сплавов.

Нет, никакого брата у меня в МИСиС не было. Но в институте у меня появился близкий товарищ по фамилии Фридман. Однажды он утащил мое извещение о переводе денег от родителей. В общежитии были ячейки, и он, увидев свою фамилию, забрал перевод моей мамы. Так мы и познакомились.

Никакого отношения к металлургии я тогда не имел. Выбрал институт по одной причине — это было достаточно модное по тем временам здание с «ногами», в центре Москвы, с замечательным — так значилось в проспекте — Домом культуры. В Физтехе в день объявления результатов работали вербовщики — они зазывали потенциальных абитуриентов в свои вузы. Меня тоже «завербовали» — посоветовали обратиться к конкретному человеку с технологического факультета в МИСиС. Приехав в институт, я обнаружил, что человек этот ушел на обед, придет через полчаса. Я подумал: чего ждать, схожу-ка я пока на другой факультет. Подхожу к столу с табличкой «цветные и редкие металлы» и сообщаю, что я «из Физтеха». «Пожалуйста, можем вас взять». Я думаю, чего мне ждать, какая разница. Место на единственном сильном факультете — физхиме — я по ошибке проворонил. Меня подвел высокий балл в Физтехе — оставалась иллюзия, что меня возьмут. Так что в МИСиС я пришел, когда квота была практически выбрана.

Специальность я тоже выбрал наобум. На вопрос «какую вы выбираете — 204 или, например, 402», я переспросил, что это такое. «Либо обогащение, либо металлургия». — «Ну давайте металлургию». Так я попал на факультет цветных металлов, специальность «глинозем».

Единственный раз потом я встретился с глиноземом — во время конфликта вокруг Ачинского глиноземного комбината.

Институт стали и сплавов, надо сказать, был во многих отношениях замечательным вузом. Во-первых, там учились приблудившиеся отказники лучших вузов страны. Еще туда попадали люди, крайне далекие от металлургии. У меня на курсе учился, например, пародист Миша Грушевский. Слава Сурков, Владислав Юрьевич, тоже с моего курса. На курс старше учился Володя Соловьев. А на курс младше — Валера Комиссаров, еще один телевизионный герой. Сотрудником МИСиС был музыкант Володя Матецкий.

С Германом Ханом, пожалуй, мы тогда были знакомы хуже всего — он был на курс младше. Учился на другом факультете, жил в московской квартире брата. Хорошо я знал тех, с кем жил в общежитии. Например, с Лешей Кузьмичевым я дружил со второго курса, еще с Мишей Безелянским и с Андреем Шелухиным — они все учились на моем факультете. И потом стали партнерами в «Альфе» (начинали, кстати, с кооператива по мытью окон). С тем же Славой Сурковым, хотя он учился на другом факультете, мы общались курса со второго и были хорошо знакомы. А Германа я знал только в лицо: привет — привет. Мы с ним случайно, можно сказать, встретились уже после окончания института, году в 1990-м, и разговорились. Он собирался уезжать, мы договорились увидеться и стали продолжать общаться.

МИСиС по советским меркам был все-таки «блатным» институтом.

Металлургия — основа промышленности, народного хозяйства. Руководители металлургических предприятий потенциально были большими советскими руководителями.

В институте вообще очень чувствовались и сильный административный ресурс, и карьерное начало. Тут люди строили комсомольско-партийную советскую карьеру. Я такой карьерой не интересовался — во-первых, это было буквально не очень интересно, а во-вторых, было понятно, что я ее не сделаю. Но в целом в вузе была такая доктрина: нужно активно заниматься строительством своего светлого будущего. То есть занимать правильную жизненную позицию, увлекаться общественной работой, строить правильную линию с деканом и с завкафедрой.

Честно говоря, учиться после подготовки к Физтеху мне было очень легко. Так что к учебе я относился философски и времени у меня образовалось много. Я всегда был расположен, что называется, к культурным ценностям, а тогда самым интересным в Москве были театры. На всю страну гремели спектакли «Сатиры» и «Ленкома». Попасть на них было невозможно, билетов не было. Разве что «горящие» — их выбрасывали за час до спектакля. Так и возникла моя «театральная» история.

Как выяснилось, в Москве существовала целая студенческая система по приобретению билетов. Суть ее была в том, что раз в неделю театры были обязаны проводить предварительную продажу билетов. Как правило, это происходило по субботам, часов в 12. Студенты из разных вузов создавали организованные группы и занимали очередь с вечера. Условно вечером приходило 10 человек, а с утра подъезжало еще человек 50 — «ночные» пропускали их внутрь. Велись списки, и, по сути, студенты покупали все имевшиеся в кассах билеты. Нельзя сказать, что это было полностью легально, но по тем временам это было не бог весть какое правонарушение.

В то время очередь вообще была очень популярным социальным институтом — люди много времени проводили в очередях, в очереди были свои ритуалы.

Покупка билетов постепенно стала обрастать организационными формами. За определенными театрами закрепились определенные вузы, в каждом вузе были свои «театральные» активисты. К тому моменту, когда я поступил в институт, в нем тоже была такая квазиорганизация со своими неформальными лидерами. Я попал в нее, потому что хотел купить билет и пригласить девушку в театр. Купил один билет, второй. А потом ребята, которые этим занимались, предложили поучаствовать — взять с курса несколько человек и прийти к театру не одному, а группой. Я согласился и сагитировал товарищей, нас пришло человек восемь. А через какое-то время я был уже координатором движения. Парня, который был главным по билетам в МИСиС, забрали в армию. Еще одного выгнали из института за неуспеваемость, кто-то женился. Мне предложили заняться этим вопросом. Ведь если твой институт прекращает выполнять свою функцию, его вытесняют с закрепленного места. Терять место МИСиС не хотелось.

Как правило, люди, которые занимались билетами, в своих вузах были, скорее, лузерами, то есть учились плохо, и для них это было не столько распространением билетов, сколько определенной тусовкой и самопрезентацией — спали они где-то в подъездах, бухали, съезжались из театров в одно место, как правило, в садик «Аквариум» возле Моссовета. Там и происходил обмен — билетами, книгами. На самом деле спекуляции за деньги практически не существовало. Во-первых, это было рискованно, во-вторых, деньги сами по себе тогда большой ценности не представляли. Скорее, важен был доступ к какому-то дефициту. У тебя есть билет, и ты можешь поменять его на книжку, книжку — не знаю, на финские сапоги. Рынок такой.

В этом смысле я сильно отличался по социальному профилю от других «координаторов» — учился хорошо, а выпивать никогда особенно не выпивал — меня это не интересовало. Ночью болтаться где-то по Москве — я эту романтику тоже мало воспринимал. Так что на всю эту историю я смотрел прагматично: возможность сходить в театр плюс появляется некий ресурс — можно книжку какую-то достать или купить что-то полезное. Тогда же была бартерная модель общества. Но главное, я довольно быстро превратил эту историю в большую организацию с четкой структурой, с собраниями раз в неделю. Мы собирались по средам — с тех пор ничего не изменилось, у меня в «Альфе» до сих пор совещания по средам. У нас была жесткая система, все железно работало: билетов было полно, мы их без конца раздавали и обменивали.

К окончанию вуза у меня уже были очень хорошие связи в Москве: тут доставали обувь, там — лекарства. Кстати, все это потом сыграло очень большую роль в моей жизни.

Вообще-то я привык заниматься несколькими вещами сразу. В школе, например, увлекался физикой — выиграл даже олимпиаду на Украине, но параллельно хотел стать рок-музыкантом и играл в группе. Так что и в институте мы билетами не ограничились. Решили создать клуб — с концертами, встречами, известными артистами, ну и дискотеками, естественно. Клуб мы назвали «Земляничной поляной», Strawberries Fields, как у «Битлов». Битломан ли я? Мы привезли в Москву Пола Маккартни — я этим горжусь.

Клуб решили организовать в общежитии, а директором общежития был Олег Киселев (в будущем еще один наш партнер). Это было важно: денег у нас не было, нужно было сделать какие-то работы, а у Олега был ресурс — рабочие, инженеры. Общежитие было типовое, позднего советского периода. Стандартные 16-этажные корпуса, в центре — двухэтажное здание. На втором этаже была студенческая столовая, а на первом — бар, по тем временам безалкогольный. Бар относился к столовой, и там работали сотрудники треста столовых и ресторанов Черемушкинского района Москвы. Зато «контент», то есть концерты и дискотеки, был нашим. Сначала это было бесплатно, а в 1985 году появился Горбачев, начались разговоры про хозрасчет, и нам разрешили продавать билеты на наши мероприятия.

У нас был очень хороший клуб, туда было невозможно попасть.

Клуб был институтский, но туда, безусловно, рвались представители района Беляево — иногда это приводило к дракам. В клубе выступал Андрей Макаревич, там был и покойный Михаил Козаков, и вообще много звезд. Их выступления оплачивал наш Дом культуры — мы были под крышей комитета комсомола и профсоюза. В общем, получилось страшно модное место. Я тогда первый раз в жизни прочитал про себя в газете «Московский комсомолец».

Оно прожило, наверное, года четыре. Потом я ушел, какие-то ребята ушли, и потихоньку все заглохло. Началась уже другая эпоха — эпоха кооперативов.

Институт я окончил в 1986 году с красным дипломом. Но в аспирантуру меня не брали — по тем же, очевидно, причинам, что и в Физтех. Формально меня распределили в Рязанскую область, в город Скопин. Замечательное, видимо, место. Но я там, к сожалению, не был ни разу.

Из Москвы я, естественно, уезжать уже не хотел, я себя чувствовал тут как рыба в воде. Но шансов остаться, если ты не москвич, тогда не было. Можно было жениться, чего я тогда не планировал. Я женился потом, и не на москвичке. Тогда-то и помогли институтские связи: мне удалось распределиться в Подмосковье — в город Электросталь, что было уже заметно лучше. Каждое утро я в 5:45 выходил из дому в Москве, ехал к восьми на работу в Электросталь, а вечером возвращался в Москву обратно. Чтобы избавиться от этого рабства, надо было дождаться комнаты в коммуналке. Зато через два года я стал полноценным москвичом, с коммунальной недвижимостью.

Иногда, когда что-то не получилось, это кажется катастрофой. А потом выясняется, что другое — получившееся взамен — оказывается благом, скажем так.

Например, я не поступил в Физтех. А после института не поступил в аспирантуру. И был ужасно расстроен, считал, что у меня есть все основания на это претендовать. Не знаю, что со мной было бы, сложись все иначе, может быть, я занимался бы наукой. Во всяком случае я не жалею. Как минимум.

Читайте также:

Олег Дерипаска: «Я прикинулся студентом экономфака, который пришел на практику»

Петр Авен: «Меня больше интересует общество, чем личность»

Виктор Вексельберг: «Зимой я просыпался, засыпанный снегом»

Михаил Фридман: «К окончанию вуза у меня были хорошие связи в Москве»