Ирина Калмыкова: «Пускай они позорятся, сажают в тюрьму многодетных матерей»

Вам прислали повестку в Следственный комитет?

— В субботу днем к моей маме в Когалыме (город в Ханты-Мансийском автономном округе — ОВД-Инфо) пришли следователи… Ну, не знаю, кто там был у нее, следователи или участковые — из полиции, короче. Спрашивали, где я нахожусь, где мой сын (младший ребенок Калмыковой — ОВД-Инфо), такие всякие вещи. А в понедельник с утра мне позвонила следователь. Представилась она Шульгиной Дарьей Дмитриевной из Следственного комитета и попросила меня прийти по поводу того, что против меня возбуждено уголовное дело по статье 212.1. Я сначала сказала, повестка мне нужна, туда-сюда, а потом подумала, что если я не приду, они в связи с тем, что у меня нет здесь регистрации, могут применить арест, так как я скрываюсь от следствия типа. Поэтому я решила пойти.

Встреча назначена на среду?

— На три часа. Она хотела прямо в понедельник, даже до десяти вечера соглашалась, чтобы я пришла, но я отказалась по причине того, что я не могла никак, я находилась на работе.

Они к вам приходили на квартиру, где вы прописаны? Зачем?

— Да-да-да. Не знаю, наверное, поступило требование меня найти. Я же не даю, когда меня задерживают, настоящий адрес. У них-то нет моих данных, где меня искать. Я даю ложные адреса каждый раз. Вот они решили пойти к маме и узнать, где меня найти. Где находится ребенок, спрашивали, такие вещи. А так как мама не знает тоже, где я живу, она им не смогла этого сказать, даже если бы захотела.

Были подозрения, что это может произойти?

— У меня, конечно, были. Потому что у меня много задержаний и восьмую часть (часть 8 статьи 20.2 КоАП — повторное нарушение порядка проведения уличных акций — ОВД-Инфо) ко мне уже применяли трижды — я, правда, не знаю решений, так как я на суды не хожу. Это у меня есть [защитник «Общественного вердикта» Николай] Зборошенко, который все время обжалует, обжалует, не знаю даже про ихние результаты. Первый раз у меня восьмая часть была, — ой, даже не помню, — шестого мая нынешнего года, по-моему, меня задержали — первый раз восьмая часть была. Второй раз они мне написали восьмую часть за акцию «С Днем рождения, Надя» (в защиту Надежды Савченко — ОВД-Инфо) — я выходила с одиночным пикетом. И третий раз они мне написали восьмую часть, когда меня задержали на митинге предпринимателей. Во время того, как мы веревку намыливали мылом.

Вы решили на это не реагировать никак?

— А я никак не реагирую никогда, мне просто все равно. Ну, пускай они позорятся, что они задерживают и садят в тюрьму пенсионеров, многодетных матерей. Если они решили, что меня можно запугать, предоставить жилье именно таким образом, посадив меня в тюрьму, значит, это ихнее решение такое. Я молчать не буду, я ничего не нарушала, я выходила и выхожу только за то, что я знаю, за правду, за то, что я думаю. Поэтому отступаться я не собирась, от своих слов отказываться не собираюсь, потому что мнение мое от того, что на меня возбудили дело, не изменится. Я привыкла говорить то, что думаю. И молчать, когда у меня на своем опыте есть факты, что дети бездомные, что в стране вот этот Путин, беспредел, что садят невинных людей, а васильевы на свободе или получают отельные камеры со всеми удобствами — ну, молчать при этом я не считаю для себя возможным.

Какая реакция была у ваших друзей и родственников? Они ожидали чего-то подобного?

Ожидали, да. [Екатерина] Мальдон, вот, кричит: «Приезжай сюда (в Украину — ОВД-Инфо), бросай все это, Ира, зачем тебе это надо, езжай ко мне». Естественно, я никуда не могу поехать, потому что у меня есть вопросы здесь, которые я не могу решить, во-вторых, бежать не вижу смысла сейчас. Если уж я разочаровалась так, что уже ничего не добьемся, то хотя бы вернула бы то, что у меня незаконно забрали. Тогда бы я могла поехать: если мы ничего не добьемся, то хрен с вами, живите, как хотите, если вы такой народ. Но здесь, я уверена, не так уж много скотов, есть и нормалные люди, которые просто зомбирванны телевизором. Я уже не раз говорила, так как 90 процентов населения смотрят телевидение и их не переубедить, у них Украина — это фашисты, то лучше пытаться с ними разговаривать о том, что происходит в России и пытаться повернуть ихние головы на то, что творится в регионах, на больницы, на образование — может быть, таким образом они начнут что-то хотя бы защищать.

А как вы сами начали заниматься протестной деятельностью?

— Одиннадцать лет назад я же была предпринимателем, у меня был свой бизнес, ООО. И получился рейдерский захват, — это в Когалыме, где родина Собянина. И так как я занималась госзаказами, мне пытались вменить уголовное дело как экономическому преступнику, что я потом уже по судам доказала. Но дело в том, что мне сожгли дом. И мне пришлось остаться на улице — с тремя детьми, в Сибири, мне даже не дали комнаты какой-то там в общежитии, просто бросили на улице, хотя сыну было два года. Я лет шесть-семь одна пыталась что-то делать, не зная, приехала в Москву, пыталась попасть к Путину — верила, что он не сволочь, еще Медведев потом был, к Медведеву ходила каждый день в приемную. У меня целая гора отписок. Я уже потом поняла, что систему ничем не изменить, только нужно с ней бороться, нужно ломать. Так я в 2011 году, когда начались протесты, вышла, и первый мой плакат — это Путин на плакате считает деньги, и большими буквами написано «За что мои дети бомжи? — Калмыкова И.Л.» и телефонный номер. Он даже есть в книге «Азбука протеста», этот плакат. Это был мой первый плакат.

Сейчас не могу сидеть молча, потому что вижу, что не только я — множество людей попадает в такие ситуации. Вот сейчас в Когалмыме зарплата 20 тысяч — в Сибири, где ничего не растет, болото, засыпанное землей, где Собянин был мэром, где «Лукойл», где должны быть высокие зарплаты… В советское время в Сибири платили северные надбавки, а сейчас северные некому платить — «Лукойл» берет вахтовиков, и берет сейчас даже не российких, а украинских — чтобы не платить северные надбавки, а местным работать негде. Даже на муниципальные предприятия берут уже приезжих, чтобы не платить северные, не предоставлять никаких льгот. Легче же — пускай приезжие выживают хоть как-то, чем ежемесячно платить. Они не потребуют жилья, они не потребуют никаких пособий. Вот такое вот у нас творится.

То есть до того, как произошел этот рейдерский захват, вы от политики были довольно далеки?

— Абсолютно. У меня трое детей, я строила бизнес, я пыталась что-то делать, у меня были гозаказы, я работала день и ночь, думала, как мне растить детей, построила дом двухэтажный. Абсолютно была далека от политики. А в связи с тем, что со мной это случилось, у меня на нервной почве зубы выпали, у меня сейчас выпадает каждый месяц по зубу — без боли, без крови. Я разучилась бояться, разучилась чувствовать боль — физически, я имею в виду, — я только могу чуствовать боль других людей, потому что сама прошла через эту школу. И поэтому пытаюсь людям объяснить — как бы легче разговаривать с человеком, который испытал это все, чем который понимает, но который сам материально обеспеченый, у него все хорошо. Таким, как я, по-моему, доверия больше у людей, и потому я пытаюсь разговаривать с людьми больше — и выходить.

Уже не скажешь, что «госдеп». Когда мне говорят полицейские «госдеп», я говорю им: если мне «госдеп» платит, я тебе желаю получать столько, сколько получаю я, пожизненно. Потом они замолкают. Один раз даже, когда голодовка была многодетных матерей у «Единой России», и меня забрали, я даже плюнула одному, когда он спросил, сколько тебе заплатили, плюнула ему в лицо, сказала, что он подонок и пожелала получать столько же всю жизнь.

Единственное, что меня пугает, что у меня нет регистрации, и они могут меня в среду закрыть, и я не успею ребенка куда-то отправить или что-то сделать, вот такие мелочи меня пугают, а так я ничего не боюсь.