Директор Porsche Russland – о падении Берлинской стены, фильме «Морозко» и любви немцев к итальянской кухне

Forbes Life поговорил с топ-менеджерами крупнейших представительств автопроизводителей и узнал, как живется и ездится иностранцам в России. Герой первой истории — директор Porsche в России Томас Штэрцель.

Я рос в Лейпциге, там же пошел в колледж. Так что, хотел я того или нет, мое детство было связано с СССР. Советскую армию мы не застали, хотя иногда видели солдат на улице. Но с русскими наша семья была хорошо знакома: мой отец был проректором Технического университета Лейпцига, и у него были русские помощники. Поэтому культура эта мне всегда была близка. На свой 14-й день рождения я даже попросил не кассетный магнитофон, а поездку с бабушкой в СССР, речной тур по Волге. В итоге побывал в Куйбышеве, посмотрел на Мавзолей, многочисленные музеи, прекрасные пейзажи, привез самовар.

Нашу семью, хоть она и относилась к интеллигенции, нельзя было назвать оппозиционной. Мама преподавала немецкий, на русском тоже говорила. Мы были где-то посередине между рабочим классом и буржуазией. Ни те, ни другие. Родители, когда узнали о моем назначении на должность в Россию, как-то ужасно обрадовались, сразу вспомнили и спели все русские песни, которые знали, устроили ужин в русском стиле. Не знаю, представляли ли они себе при этом реальную ситуацию в России, но действительно очень обрадовались. В общем, отношения с Россией у меня начались с самого детства, а прошлая и нынешняя политическая ситуация заставляет изучать эту страну и русских еще внимательнее.

Надеюсь, все знают, что протестное движение, которое привело к падению стены, зародилось в Лейпциге, я наблюдал за происходящим с любопытством. Революция началась с молитв о мире в St. Nicholas Church, а мы были далеки от этого. Поворотной точкой стала военная кампания в Афганистане. Шли 1980-е, у меня родилась первая дочь. И тогда я впервые задумался о происходящем довольно серьезно. Мы как думающие люди всегда старались быть подальше от системы, но никогда не предпринимали каких-то конкретных действий по ее изменению. Я видел, как многие уезжали, но я продолжал учиться, связывал свою карьеру с ГДР. И я никогда не мог себе представить, что все за секунду переменится. Когда пала стена, а вместе с ней исчезла страна, которая была мне лучше знакома, я как раз защитил диссертацию. В общем, тогда никто в моей среде, с кем я общался, не был уверен, что все эти изменения приведут к лучшему, но после объединения жизнь определенно стала интереснее.

До Афганистана я не оценивал СССР критически. Но сегодня я живу в России, знаю русский взгляд на вещи получше многих. И все то, что творится сейчас в мире в зонах конфликта, — от этого все страдают. Да, бизнес, экономика — им плохо, но это ни в какое сравнение не идет с тем, что переживают люди в зоне боевых действий. Ситуация сейчас, правда, сложная, но я верю, что Россия — часть Европы, и очень важная. Исполнилось 70 лет с того момента, за который Германия должна благодарить не только США, но и Россию, ее даже в большей степени.

Без вас мы бы не скинули фашизм, так что не знаю, чему мы можем вас учить. Я верю, что все найдут способ коммуникации и нужные решения.

В Россию я перебирался в несколько заходов. Побывал здесь в 1992 году на какой-то выставке, а когда приехал жить сюда в 2009 году, то изумился. С такой дистанции разница между той Россией, что я видел, и той, которую вижу сейчас, громадная. В 1990-х, спроси меня кто-нибудь, готов ли я сюда переехать, я бы вряд ли ответил утвердительно. Сейчас здесь не хуже, чем в любой другой стране Европы, есть рынок, выстроена экономика, а главное, очень интересно. Здесь нет такой истории Porsche, как в других странах, и тем интереснее ее здесь создавать.

Но прежде чем сюда попасть, я работал с новым офисом Porsche в Дубае в 1990-х, потом довольно долго прожил в Майами. Я всегда любил путешествовать, как и моя жена Ханка, с которой мне при такой работе очень повезло. Сын Штефан до переезда в Майами видел только елки, а тут все эти пальмы, так что он быстро решил, что все круто, и он доволен. Дочерям тогда было посложнее, но в итоге старшая Лене сейчас работает в Лос-Анджелесе, а младшая Ханне учит русский во Флориде. А до этого, чтобы дети как-то свыклись, мы собирались вечерами и обсуждали пять плюсов жизни там и пять минусов. Дом в Майами у нас есть до сих пор, мы туда стараемся ездить три-четыре раза в год.

Прожив во Флориде девять лет, я стал просить о новой должности, но в 2008 году начался кризис. Всех нас здорово тряхнуло. И все равно такого назначения я не ожидал, по правде, я вообще думал об Испании. Перед тем как отправиться жить сюда, мы с женой сели пить кофе и вспомнили фильм «Морозко», который успели посмотреть в детстве. Представляли, что тоже поедем обязательно на тройке, по лесу, сквозь снег, даже договорились сделать это. Скажу сразу: ни разу не получилось. Но поселились мы и вправду в лесу. Мы арендовали квартиру в Покровском-Стрешнево. Жене пришлось трудно: это я весь день на встречах и в разъездах, а ей нужно было и детей водить в Англо-американскую школу, и заниматься организацией нашего международного быта, что довольно сложно. Дети, когда им исполнилось 17 лет, стали активно тусоваться в ночных клубах. Ходили в «Калина-бар», познакомились с какими-то обеспеченными друзьями, которые водили их смотреть какой-то очень оригинальный дом, им принадлежавший. Но они, конечно, не особенно мне о своих вечеринках рассказывали. Какое-то время мы с женой их оттуда забирали, а потом они стали возвращаться домой сами. И они обожали московское метро! Сейчас, когда дети окончили школу и разъехались, мы решили переехать в город. Подыскали себе квартиру на Тверской и переезжаем. Нам сказали, что квартира расположена в доме, где раньше жила Любовь Орлова. Говорят, это ваша версия Марлен Дитрих. Наша все-таки обладала довольно жесткой харизмой.

В Москве все очень интенсивно, быстро, культурная жизнь, знакомства — такое мало где найдешь.

Да, в Майами солнце и отличные персики, но нужно что-то большее. Здесь удивительная архитектура. Вот только жаль, что я уже ни слова не могу сказать по-русски, так что в театры мне ходить не удается, зато языковой барьер не мешает мне любить местные рестораны — «Пробку», «Эль Гаучо», итальянские заведения. Почему-то все немцы любят итальянскую кухню. Привычек, от которых пришлось отказаться из-за переезда, толком нет. Я всегда любил немецкую культуру, интересовался политикой, поэтому даже здесь читаю немецкие журналы, которые привык читать с момента падения стены. У нас дома работают немецкие каналы.

Мы, конечно, пытаемся как-то интегрироваться с женой в местную культуру, но вот много друзей завести не получается. Настоящих, чтобы не «пришло-ушло», а именно друзей. Я ужасно скучаю по друзьям в Штутгарте, с которыми мы регулярно ездили в Шварцвальд, отлично проводили время. Пока ездим с женой туристами по стране. К сожалению, еще не были на Камчатке, но в Сочи были. Мне нравятся российские пейзажи, архитектура и особенно церкви, так что хотим начать ездить еще интенсивнее, ведь внутренний туризм развивается.

Томас Штэрцель: "Я верю, что Россия – часть Европы"