Сирийский проект, даже если и не окажется суперуспешным, в любом случае накачает харизму президента России

Маленькая, пусть даже и не победоносная, пусть даже и не в горячей, а прохладной форме, война – лучший способ отвлечь внимание от внутренних проблем. Например, от кризиса, который в ближайшие годы никуда не денется. И чтобы психологически заместить отсутствующую или теряющую в качестве еду, придется придумывать все новые и новые «Крымы» — например, Арктику и Сирию.

Преимущество сирийского сюжета в том, что он – орудие двойного действия.

Мобилизуя и успокаивая ключевой российский электорат — посткрымское большинство, российская власть одновременно сохраняет шанс на продолжение стратегии перманентного раздражения Запада: Донбасс и Сирия образуют чрезвычайно удобные для этих целей медийно-политические качели.

Заодно можно показать своей аудитории, что Обама и его истеблишмент решительно недоговороспособны. Предлагают же им поддержать Башара Асада из чисто прагматических соображений – чтобы подавить ИГИЛ (запрещенная в России организация). А янки не согласны. И кто тогда голубь мира? Уж точно не Обама.

Есть в сирийской истории и прагматический аспект. Радикально-исламистская угроза не шутка. Российская власть искренне боится исламистов, она знает, что это такое. Канализировать экстремистские настроения под куполами минаретов – один из способов сохранить мир. Отсюда и столь масштабное внимание к открытию мечети в Москве на проспекте Мира. Это как с голосами крайне левых и крайней правых – пусть лучше они голосуют за коммунистов и жириновцев, чем идут на улицы и в подворотни.

В этой логике самозащиты от политического ислама поддержка Асада становится первым шагом в превентивной войне с террористами. И предложения российской верхушки, которые наверняка будут повторены в речи Владимира Путина на Генеральной ассамблее ООН – это не только пиар.

Конечно, у российской стороны есть тайные желания и политические фантазии.

Например, отмена или минимизация санкций. Что создает специфический контекст для встречи Барака Обамы и Владимира Путина. Проблема только в одном: политически администрация США не может поддерживать Асада, а Путин политически не может быть слабым. Он может быть только сильным: сказав А в Сирии, он должен произнести свое решительное Б на той же территории. Так что ни детанта, ни перезагрузки, ни даже потепления не будет – разве что некоторые рациональные технического свойства шаги навстречу друг другу.

Сирийский проект, даже если он и не окажется гиперэффективным и долгосрочным способом поддержания консолидации вокруг российского лидера, в любом случае накачает харизму президента России. Главное достижение Путина, согласно социологическим опросам, — «возвращение России статуса великой державы». Только «великая держава» может влиять на главные события в мире, держать полмира в страхе и/или недоумении, «решать вопросы» за тысячи километров от своих границ, в данном случае в Сирии. А Сирия похожа на Крым в том смысле, что хотя это и не территория традиционного «русского мира», но бывшая зона влияния Советского Союза. Между тем квазиимперия, каковой является путинская Россия, должна во всем походить на империю-предшественницу. И это тоже способствует закреплению положительного имиджа Владимира Путина в империалистическом сознании посткрымского большинства.

Российский президент пытается перехватить повестку и инициативу, мир с нетерпением ждет его речи в ООН, где ему в принципе необязательно стучать ботинком по трибуне – достаточно сделать Западу предложение, на которое он не может согласиться. Но при этом сохраняется интрига. Как только стало известно о том, что Обама и Путин встретятся, стороны немедленно сделали несколько семантически насыщенных реверансов друг другу – российский лидер внезапно похвалил американский народ за «творческий подход, открытость, раскрепощенность» и «потрясающие успехи». И это после того, как социологическая кривая ненависти российских граждан к США успешно соперничала своим выразительным изгибом с кривой растущей инфляции в России. Американский же лидер, стремясь опередить своего будущего визави, сообщил, что пригласит его в коалицию против ИГ, в которую «вовлечены более 60 стран». Вероятно, в результате бороться с исламским терроризмом предстоит сразу двум коалициям – как бы им в своих миротворческих усилиях друг друга не перестрелять случайно…

Сирия не Афганистан. И, что еще важнее, не Донбасс. Да, это наша «зона влияния», но сильно дистанцированная в пространстве, чуждая ментально и культурно. Умирать за нее n-ским десантникам как-то не с руки. Моральный кодекс персоналистского режима предполагал молчание по поводу гибели российских мальчиков за здоровье Бородая, Захарченко и Плотницкого. Смерть за Асада выходит за границы добра и зла даже в понимании апологетов нашего гибридного авторитаризма. Возможно, цена жизней военнослужащих разных стран тоже станет одним из предметов разговора президентов США и России.

Несмотря на предсказуемые тупики в переговорных позициях, поле для взаимной торговли остается.

Еще более обширное поле предоставляет Сирия для продажи обновленного бренда «Путин» населению России в преддверии парламентских и президентских выборов. Пока сирийский вопрос не в фокусе внимания россиян: согласно опросу Левада-центра, в сентябре в списке значимых событий Сирия упоминалась только в контексте наплыва мигрантов в Европу. Но переход сюжета «Россия в Сирии решает судьбы мира» на первые позиции в этом рэнкинге абсолютно неизбежен. Вопрос только в том, как долго продлится эффект замещения Новороссии Новосирией.

Новосирия вместо Новороссии: с чем Путин едет в США