Александр Черных прочитал имена расстрелянных

Уже девять лет общество «Мемориал» проводит 29 октября акцию «Возвращение имен». С 10:00 до 22:00 на Лубянскую площадь шли люди, чтобы зачитать по два имени из многотысячного списка расстрелянных в Москве за годы коммунистического террора. Корреспондент “Ъ” АЛЕКСАНДР ЧЕРНЫХ выяснил, кем были два человека, чьи имена он прочитал возле Соловецкого камня,— но так и не смог понять, что их объединяло, кроме расстрела.

Предыдущая фотография

Следующая фотография 1 / 3

Фото: Коммерсантъ / Максим Поляков / купить фото

Начальник Разведывательного управления Ян Берзин

Фото: Wikimedia

Сотрудник Всесоюзного общества культурных связей с заграницей Николай Клепинин-Львов с женой

Фото: Альманах «Болшево»

Со стороны здания ФСБ на Лубянке кажется, что людей у Соловецкого камня собралось совсем немного. Но если перейти дорогу, сразу становится видно — сквер плотно заполнен; чтобы все могли вместиться в огражденное пространство, очередь направили по спирали. В самом конце стоят девушки из «Мемориала» с толстыми пачками листов бумаги, на каждом отпечатаны два имени и короткая справка: возраст, профессия, дата расстрела. Имена в алфавитном порядке взяты из базы данных «Мемориала» о расстрелянных и позднее реабилитированных жителях Москвы.

Из колонок, установленных возле памятника, тихо звучит грустная скрипичная музыка, рядом в полицейской машине дремлют два сотрудника. Кажется, что прочитать два имени — дело недолгое, но очередь все равно движется очень медленно. Каждый второй произносит имена своих репрессированных родственников из других городов: весь бывший СССР — от республик Балтии до Средней Азии.

«Мой дед, православный священник, был расстрелян в 1937 году,— рассказывает бородатый мужчина в костюме.— Мои родственники, старообрядцы поморского согласия, погибли в ссылке. Они молились Богу по-разному, вечная им память». Пожилая женщина, прочитав два имени, рассказывает, что она представляет клуб журналистов «Комсомольской правды», и зачитывает имена пятерых главных редакторов «Комсомолки», расстрелянных в разные годы. «Нельзя допустить, чтобы власть превратилась в палачей»,— призывает она. Темноволосый юноша зачитывает длинный список белорусских писателей и поэтов, расстрелянных в минской тюрьме НКВД 29 октября 1937 года. Приходит посол Литвы и возлагает венок к Соловецкому камню, объявляется минута молчания.

Имена и профессии звучат над площадью каждые несколько секунд. Алфавитный порядок образует неожиданные пары: сторож щебневого завода и актер реалистического театра, сапожник-китаец и заместитель министра, полковник армии и поэт «без определенного рода занятий», мастер артели по сбору замков и торговый агент. О жизни большинства этих людей мы ничего не знаем, кроме скупых данных из дела — год и место рождения, адрес проживания, формулировка обвинения. Бюрократическая выдумка замещает настоящую жизнь: неизвестно, какая роль была любимой у актера, ничего не сохранилось из стихов поэта — зато мы знаем, на разведку какой страны они якобы работали.

На моем листе — сотрудник Всесоюзного общества культурных связей с заграницей Николай Клепинин-Львов и сотрудник 10-го отдела разведывательного управления РККА Вильгельм Клибик. Пока очередь стоит на месте, я лезу за телефоном — не надеясь на успех, вбиваю их имена в поисковик. И сразу нахожу в сети истории жизни обоих.

Николай Клепинин родился в 1899 году в Пятигорске в семье известного архитектора Андрея Клепинина, который построил на курорте множество прекрасных зданий (за это в 1990-е годы ему было посмертно присвоено звание почетного гражданина Кисловодска). Вся семья Клепининых была глубоко религиозна; революцию они, разумеется, не приняли. В Гражданскую войну Николай уходит к белым, становится офицером лейб-гвардии конно-гренадерского полка Добровольческой армии. В 1920-м Клепинины с остатками армии Врангеля покидают Россию и оказываются в Белграде. Там Николай занимается делами Русского студенческого христианского движения, пишет статьи «о религиозном смысле национализма», а потом принимается за книгу — жизнеописание Александра Невского. Чтобы ее издать, он переезжает в Париж; книга «Святой и благоверный князь Александр Невский» выходит в 1927 году, о ней положительно отзывается Владимир Ильин.

«Народ всегда живет своей внутренней творческой силой... все усилия подлинного спасения должны прежде всего направляться на сохранение этой творческой основы, на отвращение посягательств именно на нее,— пишет 28-летний автор.— Поэтому менее страшны грандиозные по размеру разрушения внешнего, чем незаметные попытки уничтожить внутреннее». Николай ставит в заслугу Александру Невскому борьбу с католическим Западом и сохранение православия, говорит о двух линиях преемственности России: духовной из Византии и державно-государственной от Чингисхана.

После выхода книги Николай Клепинин примыкает к евразийцам — к самому левому их крылу. Они уже не называют СССР абсолютным злом, более того — считают коммунистическую власть допустимым переходным этапом при построении евразийского государства. Николай начинает общаться с главой парижского Союза возвращения на Родину Сергеем Эфроном — мужем Марины Цветаевой и агентом ГПУ. В 1937 году швейцарская полиция обвинила Эфрона в убийстве сотрудника ГПУ Игнасия Рейса, который отказался возвращаться в Москву. Чуть позже Эфрона и Клепинина назвали соучастниками громкого похищения агентами НКВД генерал-лейтенанта белой армии Миллера — его схватили в центре Парижа и вывезли в Москву.

После этого Сергей Эфрон с дочерью Ариадной и Клепинин с женой Антониной вернулись в СССР, где стали вместе жить на даче Цветаевых в Болшево. Взяв фамилию Львов, Николай устроился на работу во Всесоюзное общество культурных связей с заграницей. Через два года Ариадну Эфрон арестовали по обвинению в работе на французскую разведку. «Меня избивали резиновыми “дамскими вопросниками” (дубинками), в течение 20 суток лишали сна, вели круглосуточные конвейерные допросы, держали в холодном карцере, раздетую, стоя навытяжку, проводили инсценировки расстрела,— напишет она в 1956 году генеральному прокурору СССР Руденко.— Я была вынуждена оговорить себя. Из меня выколотили показания против моего отца». Тогда же арестована и жена Клепинина Антонина, в базе данных «Мемориала» цитируется ее дело: «В 1937 году по заданию французской разведки прибыла в СССР и собирала шпионские сведения… С первых дней приезда в СССР систематически вела антисоветскую агитацию, высказывая злобную клевету по адресу руководителей ВКП(б) и советского правительства».

Ариадна Эфрон попала в лагеря, а ее отец был расстрелян как французский шпион 6 октября 1941 года на Бутовском полигоне. Николая и Антонину Клепининых расстреляли 28 июля 1941 года в пересыльной тюрьме города Орла. В 1956-м все они были реабилитированы. В 1993 году патриарх Алексий II благословил переиздание в России книги «Святой и благоверный князь Александр Невский».

Брат Николая Клепинина Дмитрий тоже жил в Париже, но стал священником. Во время немецкой оккупации он помогал евреям — выдавал им свидетельства о крещении, не выполняя обряда. Когда его деятельность попала под подозрение нацистов, он отказался выдать список новокрещенных даже церковному начальству. В 1943 году его арестовывают и отправляют в концлагерь Бухенвальд, в 1944-м переводят в подземный завод «Дора», где изготавливали ракеты. Отец Дмитрий продержался там три недели и умер от плеврита. В 2004 году Константинопольский патриархат причислил его к лику святых.

О жизни второго человека с листка «Мемориала» — разведчика Вильгельма Клибика — мне удалось узнать гораздо меньше, зато обстоятельствам его ареста посвящено немало исторических трудов. Он родился в 1900 году в небольшом поселке Фридрихштадт Курляндской губернии (сейчас это Яунелгава, Латвия). Получил среднее образование, в 18 лет вступил в Компартию, начал службу в Красной армии радистом. В 1921 году он попадает в военную разведку — знаменитый Разведуп, преемником которого сейчас называет себя ГРУ. Клибик служит в 10-м отделе, когда в 1936 году начинается Гражданская война в Испании. СССР отправляет на помощь республиканскому правительству «группу военных советников», которую возглавляет начальник Разведывательного управления Ян Берзин — тоже «красный латыш». Вместе с ним в Испанию отправляется и Вильгельм Клибик — он занимает должность «инструктора специальной работы» в аппарате Берзина. Впрочем, Берзин недолго возглавляет советских военных в Испании — его отозвали уже в мае 1937-го. По одной из версий, это произошло из-за его публичной критики репрессий против испанских анархистов и других левых группировок, которые тоже воевали с франкистами, но отрицали сталинизм.

В июле 1937 года Клибика в Испании награждают орденом Красной Звезды — специальным, «не подлежащим оглашению» постановлением ЦИК СССР. А через несколько дней в Москве НКВД арестовывает 20 его коллег по Разведуправлению — и Яну Берзину приходится докладывать на заседании партбюро о раскрытии «террористической ячейки» среди подчиненных. В августе от работы отстраняют Берзина, а Клибика срочно вызывают в Москву. В декабре НКВД арестовывает их обоих по обвинению в «троцкистской антисоветской террористической деятельности» — а с ними еще 20 человек, проработавших в разведке долгие годы. Разведывательное управление полностью разгромлено, Берзина расстреливают в июле 1938 года. Клибик погибает еще раньше — приговор исполнен в день вынесения, 15 марта 1938 года,— с момента награждения его орденом Красной Звезды не прошло даже года. Под приказом о расстреле стоит подпись старшего майора НКВД Владимира Цесарского, которого арестуют через 11 месяцев после доносов о его «партийных колебаниях» и расстреляют в январе 1940 года. Вильгельма Клибика и Яна Берзина реабилитируют в 1956 году, Владимиру Цесарскому в реабилитации будет отказано.

Православный офицер белой армии и красный латыш-разведчик — так уж получилось, что теперь их имена оказались рядом в списке расстрелянных. Они отличались друг от друга во всем, но их уравнял бюрократический принцип алфавитного порядка. Государственной машине террора не было никакого дела до личностей — она медленно давила десятки тысяч граждан, перемалывая в одной земле рабочих и крестьян, офицеров и врачей, актеров и священников, бухгалтеров и сторожей. За девять лет список расстрелянных в Москве не прочитали и наполовину. Вечная память.

«За ним ушли эти вежливые и холодные люди»
Коллективный дневник 1937 года

В списках значатся