Вопрос о «российско-шиитском партнерстве» на Ближнем Востоке возник в связи с сирийским конфликтом. С самого начала гражданской войны в Сирии Москва выступила на стороне президента Башара Асада, который принадлежит к считающейся ветвью шиизма секте алавитов. Асад получил поддержку от шиитского Ирана, а также от самой влиятельной религиозно-политической шиитской группировки Ливана – «Хезболлы».

Отношения между шиитами (от 10 до 20% мировой мусульманской общины) и суннитами всегда оставались напряженными. Египетский богослов Мухаммад Ахмад Арафа утверждает, что «вражда между суннитами и шиитами больше, чем вражда между мусульманами и неверными».

На политической карте региона нарисовалась так называемая шиитская дуга, включающая Иран, «шиизированный» Ирак (где шииты составляют от 70 до 80%), алавитские сегменты Сирии и Йемена, Бахрейн и ливанскую «Хезболлу». Шиитская дуга выглядит искусственной, в географическом отношении она представляет собой пунктирную линию. В то же время она может считаться реальным политическим фактором.

Иран является главным союзником Москвы, частью «малой (пророссийской) коалиции». С его стороны в военных действиях участвует до 1500 военнослужащих из Корпуса стражей исламской революции, элитное подразделение «Кудс». В ноябре российское телевидение показало кадры сражения бойцов сирийской армии, поддерживаемых российской авиацией, против местных исламистов. Кульминацией телерепортажа стал захват некоей господствующей высоты и установление на ней знамени, которое, как было четко видно на экране, оказалось иранским.

Сегодня у России и ее партнеров по «малой коалиции» общие враги – сирийские оппозиционеры и Исламское государство (ИГ, запрещенная в России организация). И те и другие – сунниты, к тому же радикально настроенные. Шиитская доктрина категорически отторгает утверждаемый суннитами халифат, предлагая свою версию государственного устройства. И в том и в другом случае не ставится под сомнение политизация ислама. В завещании лидера Исламской революции Хомейни на этот счет сказано ясно: религия неотделима от управления государством и от политики (в России завещание Хомейни в 2008 г. было признано экстремистским, и Федеральная регистрационная служба РФ включила его в список запрещенной литературы). Так что при желании сотрудничество России и Ирана можно интерпретировать и так, что, борясь против одного исламского государства, она действует в поддержку другого, шиитского. Конечно, такое суждение – а мне доводилось слышать его от некоторых арабских коллег и читать в арабской прессе – надуманно. Но все же...

Россия не заинтересована в том, чтобы разыгрывать фактор шиито-суннитского противостояния. Еще в 2012 г. Владимир Путин сказал, что России не хочется погружаться во внутриисламский конфликт. Во-первых, это повлечет падение ее влияния среди арабов-суннитов, да и вообще в мусульманском мире, авторитета в котором она последние 10 лет упорно добивается. Поддержка же шиитов означала бы поддержку амбиций Ирана по укреплению шиитской дуги.

Россия развивает политические и экономические отношения с Египтом, Иорданией, Алжиром, другими арабскими государствами. Москва заключила с Каиром ряд соглашений, в числе которых договор о строительстве в Египте АЭС, развиваются военно-технические контакты. Во время визита в 2014 г. в Каир Путин вручил президенту Египта Абделю Фаттаху ас-Сиси символический подарок – автомат АК-47. В 2015 г. в Аммане был создан российско-иорданский Координационный центр военных ведомств. Все это лишний раз свидетельствует, что Россия не пытается использовать суннито-шиитское противостояние. Как и ранее, при Советском Союзе, Россия исходит из политических, а не религиозных соображений. В прежние времена в Кремле с трудом различали шиитов и суннитов. Если бы Хрущев или Брежнев узнали, что президент Египта Гамаль Абдель Насер – суннит, они бы просто этого не поняли.

Во-вторых, в России большинство мусульман – сунниты, и российское мусульманское духовенство предпочитает не касаться отношений между шиитами и суннитами. К тому же иранский шиизм в их глазах ассоциируется с исламской революцией, т. е. с радикализмом.

Наконец, сами иранцы в «шиитские симпатии» Москвы не поверят. Иранское духовенство не забыло советского атеизма, настороженного отношения к Исламской революции и ее вождю Хомейни.

Таким образом, в отличие от российско-иранского сотрудничества «российско-шиитский альянс» представляется утопией, хотя это обстоятельство и используется пропагандой стран Персидского залива для компрометации политики Москвы на Ближнем Востоке. Так, российские поставки оружия Ирану интерпретируются как поставки оружия агрессивно настроенным шиитам.

И для России, и для Ирана сотрудничество в сирийском кризисе имеет скорее тактическое значение. Тем более что соглашение по ядерной программе открывает Ирану возможности для расширения сотрудничества со странами Запада, к чему Тегеран с приходом на пост президента Хасана Рухани постоянно стремится. Консервативное крыло в руководстве Ирана (в том числе аятоллы) не откажется от поддержки Асада.

Но, оставаясь виртуальным, «российско-шиитский альянс» все более будет интерпретироваться оппонентами Ирана и России как некая реальность. Существование «в политических головах» превращает его в факт политической ситуации. Этому может, например, способствовать и ссора России с Турцией, ведь турки – сунниты. Премьер-министр Турции Ахмед Давутоглу уже заявил, что Россия проводит в Сирии этнические чистки и сгоняет под предлогом безопасности с прилежащих к территории ее авиационной базы земель традиционно проживающих здесь туркмен и суннитов.

Здесь можно добавить и еще одно обстоятельство. Сегодня на Ближнем Востоке на стороне ИГ воюет от 3000 до 5000 российских мусульман. Их поддержка ИГ, по мнению эксперта по Кавказу Ахмета Ярлыкапова, все чаще мотивируется необходимостью поддержать суннитов в борьбе против шиитов. Среди мусульманской миграции в Европе также распространено мнение, что Россия выступает заодно с шиитами против суннитов.

В конце концов, Россия наносит авиаудары именно по суннитам – будь то сирийская оппозиция или структуры ИГ. В арабских же странах борьба против радикалов все более представляется как внутрисуннитская проблема (существует также весьма спорная версия, что появление ИГ есть «суннитская революция» против господства шиитов), решению которой внешнее вмешательство только препятствует. При таком подходе получается, что Кремль в самом деле сражается на стороне шиитов, в чем ему порой даже приходится оправдываться, как это сделал президент Путин, сказавший, что использование Россией суннито-шиитских противоречий есть «ложный тезис». Попытку разрушить свой «прошиитский образ» Россия предприняла, предложив свое посредничество во вспыхнувшем в январе конфликте между Ираном и Саудовской Аравией, однако на ее призыв никто так и не откликнулся.

В середине декабря Саудовская Аравия заявила о создании «исламской антитеррористической коалиции» по борьбе с ИГ. Насколько эффективно она будет действовать, сказать трудно. Интересно то, что это уже третья по счету антиигиловская коалиция, на этот раз составленная из мусульманских суннитских государств. В нее вошли 34 страны. Таким образом, ее провозглашение станет еще одним (пусть и косвенным) посылом, что в регионе Россия, имея своим союзником Иран, выступает на стороне шиизма.

По одному из сценариев, если компромисс между Россией и Ираном с одной стороны и их многочисленными оппонентами, включая западные и мусульманские страны, в частности Турцию, с другой не будет достигнут, возможно расчленение Сирии на несколько анклавов и появление в ее западной части – Дамаск, Латакия и соседние с ними земли – экзотического «сиро-алавитского» государства во главе с бессменным Асадом. При таком раскладе Россия и Иран продолжат оказывать ему поддержку, и со стороны последнего религиозная мотивация станет еще более значимой, поскольку в противном случае Тегеран может утратить имидж шиитского гегемона. В этом случае России будет еще труднее доказывать, что она не выступает как союзник шиитов.

Автор – член научного совета Московского центра Карнеги

«Российско-шиитский альянс» в головах и в политике