Сталинская «оттепель» в отношении православной церкви, начатая во время Великой Отечественной войны, была лишь тактическим маневром в сложное для страны время. Умеренная легализация быстро сменилась новым витком репрессий

Знание своей истории — это не только вопрос образованности и культуры. Это еще и необходимый фундамент для создания общего будущего людей, живущих в одной стране. РБК совместно с Вольным историческим обществом продолжает цикл публикаций о главных событиях, ставших поворотными в нашей общей истории — истории России.

К числу тактических сталинских поворотов относится наступивший после террора 1930-х годов так называемый новый курс в церковно-государственных отношениях. Он возник в 1941 году, вскоре после начала войны, и активно проводился после знаменитой встречи Иосифа Сталина в Кремле с тремя митрополитами в ночь на 5 сентября 1943 года. В ответ на патриотическую позицию верующих правительство пошло на частичную легализацию церкви. Были восстановлено Патриаршество, Синод, разрешены архиерейские соборы, а затем и Поместный собор, учреждены епархии и открыты многие приходы и церкви, разрешены монастыри, свечные заводы, церкви были возвращены мощи некоторых почитаемых святых. Многие выжившие церковнослужители были возвращены из лагерей и тюрем. Назначались епископы, рукополагались священники. Многие церковные общины, загнанные ранее гонениями в подполье, теперь легализовывались. Важным было и предоставление религиозным организациям права «ограниченного юридического лица». Было открыто несколько духовных учебных заведений (РПЦ спустя много лет снова получила возможность легально готовить свои «кадры»), было разрешено издавать богослужебную литературу и единственный церковный журнал. Существенно уменьшились гонения на верующих. С начала войны была прекращена антирелигиозная пропаганда.

Избрание «нового курса» было вызвано не сентиментальной расположенностью вождя к религии, а сугубо прагматическими расчетами. Учитывалась активная патриотическая позиция РПЦ: церковные проповеди воодушевляли население, среди верующих собирались иногда немалые средства в фонд обороны. Этот духовный «рычаг» было бы глупо не использовать в экстремальной ситуации войны. У Сталина были также планы внешнеполитического использования церкви — религиозные деятели могли быть искусными проводниками советского влияния в мире, особенно в Европе. Правильным считалось и пойти навстречу союзникам, требовавшим от СССР терпимости в отношении религии. Шла и борьба за влияние на религиозные организации на оккупированных территориях. Гитлеровцы часто не препятствовали шедшему «снизу» церковному возрождению. Надо было шире привлекать на свою сторону население освобождаемых областей, показывать ему, что советские — больше не гонители религии.

Казалось, церковь совершенно ожила после нескончаемой полосы стеснений и репрессий и может теперь развернуть свою деятельность. Однако этот сталинский «либерализм» имел свои жестко очерченные границы. Так, наибольший прирост давали церкви, открытые на оккупированных территориях, что было позволено в тактических целях германским командованием. Советские люди открыли в оккупации тысячи храмов, массово закрывать которые снова было пока нецелесообразно. Постановлениями о порядке открытия церквей 1944–1945 годов была создана система, при которой процесс церковного возрождения становился весьма затруднительным: «сито» местных властей всячески сдерживало инициативы верующих. Масса разных условий не позволяла открывать церкви. По докладной Сталину Совета по делам РПЦ, в 1944–1947 годах разрешено было открыть всего 1270 церквей, по которым было 4576 ходатайств верующих (22,7% от общего числа ходатайств). Отклонено оказалось 15 567 ходатайств (76,3%) на 4418 церквей.

Похожая ситуация возникла и с монастырями. Почти все открытые в ходе «нового курса» обители находились на ранее оккупированных территориях. Исключение составила только Троице-Сергиева лавра. Советская власть при Сталине так и не дала церкви ни типографии, ни земли, ни значительной собственности, ни полноценного юридического статуса. Инициативы патриарха Алексия, связанные с расширением прав и влияния РПЦ, игнорировались. Разрешенная сеть духовных учебных заведений для масштабов страны была мизерной и совершенно недостаточной для воспроизводства священников, учились там считаные единицы. Многие отсеивались. Патриарх жаловался, что священнические вакансии приходилось занимать малограмотными, случайными и сомнительного поведения людьми. Не была разрешена РПЦ миссионерская деятельность, а благотворительная прекратилась с окончанием войны, когда отпала необходимость помощи фронту. Власть с помощью органов госбезопасности и партаппарата зорко следила, чтобы «церковники» не влияли на образование и воспитание подрастающей молодежи, не проникали в школы и клубы, не «отравляли» сознание советских работников, коммунистов и комсомольцев. Церковнослужители и миряне в рамках сталинского «нового курса» были опутаны многими стеснениями и ограничениями. Они продолжали находиться под подозрением властей как ненадежные элементы, жили под прицелом карательных органов.

Вопреки ожиданиям Сталин не прекратил политику «нового курса» и после достижения победы над врагом. Использование церкви занимало важное место в амбициозных внешнеполитических планах вождя в 1945–1948 годах. Поддержанный чиновниками, он хотел созвать в Москве новый Вселенский собор, который мог бы провозгласить Московскую патриархию центром мирового православия, что было важно для расширения влияния сталинского СССР. Однако план потерпел неудачу в силу отказа некоторых православных патриархов его поддержать. После этого фиаско Сталин к церкви заметно охладел. И последовали наказания: с 1948 года до самой смерти вождя власть больше не разрешила открыть ни одной православной церкви в СССР, как и ни одного молитвенного дома других конфессий. Храмы продолжали в больших количествах закрывать. К 1949 году из занятых в годы оккупации под церкви и молитвенные дома 1701 здания было изъято 1150 (67,6%). В 1950 году по сравнению с предшествующим годом количество православных храмов в СССР уменьшилось на 410 единиц, в 1951 году — еще на 177. Усилились репрессии священнослужителей по сфабрикованным обвинениям в «антисоветской деятельности». Историк М.В. Шкаровский пишет: «Если в 1948 году органы государственной безопасности арестовали по религиозным делам 3296 человек, в том числе 357 служителей культа, то в 1949 году — соответственно 6456 и 571, в 1950 году — 6072 и 455, в 1951 году — 5477 и 273, а в 1952 и 1953 годах — еще 5187, в том числе 130 служителей культа (подавляющее большинство из них составляли православные верующие)». Были проведены иные «ограничительные мероприятия» в отношении РПЦ. Запрещались совершение треб на дому, крестные ходы из села в село, молебны на полях, продажа предметов культа вне храмов и т.д. Пресекалась любая деятельность церкви за церковной оградой.

Изложенные выше факты говорят о том, что Сталин после войны повел себя с верующими по обычному для него вероломному сценарию. Обещанная на встрече с иерархами жизнь церкви без препятствий не была реализована. Сталин поставил разрешенные им структуры под жесткий пресс тоталитарного государства. Умышленно лишенные обратной связи с обществом, они находились в тисках своеобразного «гетто». Как заметил священник Александр Борисов, «Сталин отвел церкви скромную роль исторического заповедника, поддерживающего патриотические чувства, и одновременно безопасной для его режима тихой гавани для пенсионеров». Поэтому и говорить о «церковном возрождении» в сталинские годы нет достаточных оснований. «Новый курс» не рассматривался и Сталиным как постоянная в перспективе политика. Советское коммунистическое государство оставалось атеистическим и не собиралось в будущем отказываться от нового антирелигиозного наступления, а сталинская «оттепель» была именно конъюнктурным тактическим поворотом. И наступившие после хрущевские гонения стали закономерным развитием событий.

Вольное историческое общество (ВИО) было создано в 2014 году, объединив историков и специалистов социальных и гуманитарных наук, которые считают необходимым противостоять фальсификациям истории последнего времени и готовы бороться за честь профессионального научного сообщества. За год деятельности ВИО многократно выступало с критикой решений властей. Так, оно выступило в поддержку профессора МГИМО Андрея Зубова, уволенного за критику российской внешней политики в отношении Украины. Также был открыто поддержан академик Юрий Пивоваров, обвиненный в халатности в связи с пожаром в ИНИОНе. Критике со стороны ВИО неоднократно подвергались и высказывания министра культуры Владимира Мединского, который выступал за пропаганду мифов советского времени, а также заявил, что историки и архивисты должны заниматься «тем, за что государство им платит деньги, а не осваивать смежные профессии».

Об авторе

Игорь Курляндский научный сотрудник Центра истории религии и церкви Института российской истории РАН, член ВИО Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в разделе «Мнения», может не совпадать с мнением редакции.

Общее прошлое: как Сталин использовал церковь для победы в войне