(Продолжение. Начало в №46 «ЧК» от 24.11.2017 г.)

Однако всё это меркнет в сравнении с тем, чем обернулось пристальное внимание со стороны бывшего главы республики для Главного музея Дагестана…

Главный музей Дагестана

О его беспрецедентно варварском переезде было уже сказано в начале статьи словами одного из участников. Но и спустя пять месяцев, ко времени моего назначения на должность генерального директора, ничего не изменилось, и музей со всеми уникальными экспонатами и оборудованием оставался на стройке. Я не разделяю мнения о том, что любая кухарка может управлять государством, но не сомневаюсь, что ни одна домохозяйка не стала бы перебираться со всем своим скарбом и домочадцами из старой, но обустроенной квартиры в ещё строящийся каркас.

При таких обстоятельствах моей главной задачей было минимизировать пагубные последствия для экспонатов, которые неслучайно именуются ещё и невосполнимыми культурно-историческими ценностями. В короткий срок удалось упорядочить экспонаты по хранениям, разместить их в ещё не разрушенных помещениях, заперев и опечатав двери. Но это всё, что можно было сделать в «новом здании музея», у которого полностью отсутствовала отопительная система, а частично окна и двери, по коридорам же гулял не только ветер, но и случайные люди в виде постоянно меняющихся разнорабочих. Говорить в такой ситуации об обеспечении безопасности и «температурно-влажностном режиме», в соответствии с музейными требованиями, вообще не приходится. В помещениях первого этажа под полом стояла вода, стены покрывались плесенью и грибком, в воздухе висела густая строительная пыль, и повсюду бегали крысы. В холодный период температура в помещениях едва поднималась выше нуля, и такое положение продлилось два с половиной года. Летом же сырой холод сменялся невыносимо влажной жарой. Сотрудников в самых критических случаях можно было хотя бы отпускать домой, что я и делал в соответствии с трудовым законодательством. Но нетрудно себе представить, как всё это сказывалось на музейных экспонатах из фондов: «Ткани и кожа», «Ковры», «Живопись и графика», «Фотодокументы», «Рукописные книги», «Дерево», «Керамика», при том, что и такие фонды, как «Оружие», «Металл», «Драгметаллы и нумизматика» по-своему не менее уязвимы. Остаётся добавить, что вослед проводимым работам экспонаты приходилось ещё и неоднократно перетаскивать из одних помещений в другие.

Но всё это нисколько не заботило Рамазана Абдулатипова. Периодически наезжая на стройку, он то рассуждал о необходимости возвести над внутренним двором стеклянный купол, то говорил о расчистке обширных подвалов под зданием музея, в которых намеревался открыть этноресторан, годекан, музыкальный салон с этническим уклоном и т. п. И при этом он даже не догадывался, что музеям всегда не хватает площадей для экспозиций, фондохранилищ, реставрационных мастерских и обязательной для них научной, образовательной и культурно-просветительской деятельности.

При назначении на должность передо мною была поставлена задача – разработать концепцию и структурный план будущей экспозиции, в соответствии с которыми будут вестись ремонтно-строительные работы, а по их завершении приобретаться соответствующее музейное оборудование. И такая концепция была разработана к декабрю 2013 г. Согласно ей посетитель, пройдя все экспозиционные залы, должен был получить полное представление об истории Дагестана с древнейших времён. А учитывая, что визуальное восприятие является наиболее простым и запечатлевающимся, этот исторический курс смог бы усвоить даже самый неподготовленный посетитель, включая гостей, впервые оказавшихся в нашей республике.

Ознакомившись с концепцией, Абдулатипов написал поверх её текста указание министру культуры Зареме Бутаевой: «Согласуйте проект, смету, объявите тендер с минимальными расходами». Тогда я не обратил внимания на не мне адресованную резолюцию, поскольку изначально был уведомлён, что не буду иметь отношения к ремонтно-строительным работам, как в последующем и к приобретению всего комплекса музейного оборудования. Но к концу лета 2014 г. обнаружилось, что средства на ремонтно-реставрационные работы в размере 100 миллионов рублей были выделены из республиканского бюджета только сейчас и именно мне предстоит объявлять тендер и подписывать контракт на их проведение. Я категорически отказался делать это спустя полтора года после начала работ, и оказанное на меня массированное давление не изменило моего решения. В результате был достигнут компромисс, в соответствии с которым министр культуры Бутаева своим приказом назначила мне дополнительного заместителя, которому и были переданы полномочия по проведению тендера и контролю за ремонтно-строительными работами.

Стремясь оградить музей и себя от подобной ситуации при закупке необходимого музейного оборудования, я заблаговременно подготовил смету расходов и техническую документацию для объявления «Конкурса на выполнение работ по созданию нового постоянного музейно-выставочного пространства с использованием (применением) современного музейного экспозиционно-выставочного и вспомогательного оборудования». Документация превышала 200 страниц и отсекала от участия в конкурсе субъекты предпринимательства без соответствующего опыта работы. Но именно это не устраивало тех, кто стремился поставить под свой неофициальный контроль конкурсную документацию, а следовательно, и расходование выделенных на него 70 миллионов рублей, возложив при этом на меня всю ответственность за их использование. Это зафиксировано в протоколе состоявшегося в Минкультуры совещания, который своей замешанной на безнаказанности откровенностью заслуживает того, чтобы быть процитированным. В нём я обвиняюсь в том, что установил высокие требования к квалификации подрядчика-поставщика, и даётся указание: «В течение 10 дней проработать данное направление расходов со специалистами музея, министерства, с приглашением исполнителей заказа». Но ведь это грубейшее нарушение антимонопольного законодательства, так как исполнителей заказа определяет только конкурс. И далее по тексту: «В случае неисполнения нашего поручения, направление лимитов бюджетных средств будет изменено и приобретение оборудования будет осуществлено в централизованном порядке». Что, собственно говоря, и требовалось доказать!

Когда я и на этот раз не уступил противозаконному давлению, в борьбу со мною вступило УФАС по РД и по надуманным предлогам дважды вынудило комиссию Комитета по госзакупкам РД отменить уже проведённый конкурс. А ведь в нём без каких-либо противозаконных предварительных договорённостей приняли участие специализированные компании из Москвы, Петербурга и Тулы. Для справки укажу, что в обоих случаях победителем было признано ООО «Раритет-Лидер» из Петербурга, которое принимало участие в оформлении государственного комплекса «Дворец конгрессов» – Константиновский дворец, Российского этнографического музея в Санкт-Петербурге, Государственного исторического музея, Корпоративного музея ОАО «НК «Роснефть» в Москве и многих других музеев по всей стране.

Но этого было недостаточно, и, чтобы выделенные деньги не ушли неподконтрольному внешнему подрядчику, было решено избавиться от меня. А поскольку поводов для увольнения я не давал, пришлось воспользоваться п. 2 ст. 278 Трудового кодекса РФ, который позволяет увольнять руководителя без указания мотивов увольнения, но в то же время свидетельствует об отсутствии виновных действий (бездействия) с его стороны.

Увольнение окончательно прояснило для меня причину моего назначения на должность генерального директора. Тогда я ещё мог думать, что Абдулатипов решил использовать мой 15-летний опыт работы в музее, где я начинал свою трудовую деятельность, последовательно занимая должности научного сотрудника, заведующего историческим отделом и заместителя генерального директора по научной работе, и мою квалификацию доктора исторических наук, защитившего диссертацию «Государство, общество и право в Дагестане (с древнейших времён до второй четверти XIX в.)» в Институте этнологии и антропологии РАН, а также профессора университета, читавшего полный курс русской истории и истории государственного управления в России. Более того, я мог предполагать, что ему, как непримиримому борцу с коррупцией, могла импонировать и моя гражданская позиция. Ведь в своё время я подвергся преследованию из-за стремления защитить невосполнимые музейные ценности от расхищения и был уволен. Только вмешательство центральных органов власти в лице прокурора РСФСР Н. С. Трубина, направившего соответствующее представление лично министру культуры РСФСР, позволило мне вернуться на должность заместителя генерального директора на основании приказа, подписанного самим министром Ю. М. Соломиным.

Новое же увольнение не оставило у меня сомнений в том, что моя прежняя репутация, которую я не утратил и в университете, действительно была востребована, но в качестве ширмы. Однако расчёт не оправдался.

После моего устранения в музее начались интенсивные отделочные работы, в результате которых его внутренние помещения приобрели свой нынешний помпезный вид, призванный свидетельствовать о значительных материальных вложениях. Вероятно так, по представлению Р. Г. Абдулатипова, должен был выглядеть «дом А. И. Барятинского». Но для того, кто имеет хотя бы самое общее представление о русской аристократии ХIХ века, очевидно, что князь был бы шокирован этой бьющей в глаза вульгарной безвкусицей.

Выкрашенные в яркие цвета, гипсокартонные в большинстве своём стены, на которых нельзя ничего закрепить, чрезмерное количество раскрашенной под золото гипсовой лепнины и молдингов, вычурные и одновременно хлипкие двери, и, наконец, невообразимо витиеватая деревянная лестница, имитирующая беломраморную… Всё это не более чем бутафория, которая противоречит целям главного музея Дагестана, призванного посредством подлинных музейных предметов и коллекций отразить пять тысяч лет нашей истории, начиная с куро-араксской культуры.

По моим планам внутренние помещения музея следовало окрасить в достаточно светлый, так называемый французский серый, расширяющий пространство и не отвлекающий внимания от экспонатов. При этом предполагалось, что не только экспозиционные залы, но и переходы между ними будут нести на своих стенах информационно-смысловую нагрузку.

Нерешённым оставался лишь вопрос приобретения музейного оборудования, на которое в новом году было выделено уже не 70, а 69,5 миллиона бюджетных рублей. Но в феврале 2016 г. я был восстановлен на своей должности судебным решением, в котором говорилось: «Истец Гаджиев Т. В., будучи руководителем возглавляемого им учреждения, успешно справлялся со своими должностными обязанностями и повода для прекращения заключённого с ним трудового договора не давал. Согласно имеющимся в деле письменным материалам истец за период своей работы на должности генерального директора открыто высказывал своё мнение по вопросам, связанным с организацией работы музея, не всегда согласующееся с точкой зрения руководства министерства. При изложенных обстоятельствах нет оснований утверждать, что решение о прекращении трудового договора с истцом принято в интересах учреждения, добросовестно и разумно, исходя из объективно существующих обстоятельств. Довод истца о злоупотреблении правом со стороны ответчика при принятии решения о его увольнении следует признать обоснованным».

Естественно, что моё возвращение спутало все карты.

И тогда в борьбу вступила Счётная палата РД, куда министр культуры З. А. Бутаева обратилась с письмом о проведении проверки финансово-хозяйственной деятельности музея за 2014–2015 гг. Но что примечательно, имея задание обнаружить компромат на меня лично, проверяющие не стали рассматривать движение и расходование выделенных в 2015 г. 70 миллионов рублей на закупку музейного оборудования и 100 миллионов рублей, выделенных в 2014 г. на ремонтно-строительные работы. В акте проверки прямо сказано: «Выделение и расходование средств на строительство и реконструкцию не проверялось», что вызывает закономерный вопрос: «А почему?». Именно с этого и надо было начинать, чтобы прояснить, наконец, в интересах республики и музея вопрос о движении на протяжении 2014–2015 гг. выделенных ему многомиллионных бюджетных средств.

Не решив поставленную задачу в головном музее, работники Счётной палаты РД накинулись на филиалы, запугивая сотрудников личной заинтересованностью Р. Г. Абдулатипова в негативных результатах проверки. При этом они утверждали, что Верховный суд РД в ближайшее время рассмотрит апелляционную жалобу Минкультуры и я перестану быть генеральным директором. Но этого не случилось. Апелляционная, а затем и кассационная инстанции Верховного суда РД подтвердили законность моего восстановления, а Счётная палата РД так и не нашла желанного компромата.

В конце июля 2016 г. глава Дагестана дал указание открыть музей к 1 сентября, как всегда устно и не сообразуясь с реалиями. Ведь подрядчик продлил завершение ремонтно-строительных работ до 11 января 2017 г., а Минкультуры, взявшее закупку музейного оборудования в свои руки, смогло заключить контракт на его изготовление и поставку только 30 августа.

Понимая, что развернуть экспозицию на указанной площади и в указанные сроки можно лишь грубо нарушив требования действующего законодательства и инструкций по учёту и хранению музейных ценностей, я направил в Минкультуры письмо с аргументированными возражениями, а на случай их отклонения запросил соответствующий письменный приказ. И неделю спустя получил в ответ приказ об увольнении, как и в предыдущий раз всё по тому же п. 2 ст. 278 Трудового кодекса РФ, т. е. без указания мотивов увольнения и при отсутствии виновных действий (бездействия) с моей стороны. Примечательно, что произошло это всего через две недели после того как кассационная инстанция Верховного суда РД отклонила жалобу министра культуры З. А. Бутаевой и таким образом вновь подтвердила незаконность моего первого увольнения.

В итоге музей был официально открыт 4 октября, и Абдулатипову как первопричине и виновнику торжества был вручён входной билет за №1. И никого не озаботило, что открытие состоялось при отсутствии акта сдачи-приёма ремонтно-строительных работ, акта обследования противопожарного состояния здания, договора об охране музея с Управлением Росгвардии по РД и паспорта безопасности места массового пребывания людей, предусмотренного Постановлением Правительства РФ.

Как не озаботило и то, что закупленное лично министром культуры З. А. Бутаевой музейное оборудование оказалось безобразным с эстетической и функциональной точки зрения, место которому в захолустной аптеке, а не в главном музее республики. И это закономерно, ведь его поставило некое местное ООО «Град-Строй», не имеющее никакого опыта производства такого оборудования. Говорить же о качестве вообще не приходится, так как оно начинало разваливаться ещё при доставке, и этот процесс продолжается поныне.

Естественно, что столь стремительное открытие музея негативно отразилось на экспонатах, целый ряд которых был повреждён, а условия их хранения мало изменились к лучшему. Впрочем, это никогда не интересовало Абдулатипова, который, вероятно, не знал, что хранение – важнейшая функция музея.

Если судить по телевизионным репортажам, музейная экспозиция не вызвала нареканий у главы Дагестана. Но, как профессионал, я не могу назвать экспозицией эту бессистемную демонстрацию экспонатов, которых, кстати сказать, выставлено в два раза меньше, чем в прежней экспозиции, в старом здании на площади Ленина. На той экспозиции лежал отпечаток советской эпохи, и она безнадёжно устарела, но в её основе была какая-то система и она хотя бы не игнорировала последовательность исторического процесса. Сегодняшний же посетитель ничего не узнает даже об участии Дагестана в Великой Отечественной войне, поскольку такого раздела в экспозиции просто нет. А о том, чтобы увидеть и понять, что, к примеру, представлял собой Дагестан в X или XV веке, не может быть и речи. Эта наспех сделанная экспозиция, которую сразу же пришлось доделывать и многократно переделывать, даже год спустя не только не определяет культурно-исторический статус Дагестана, но и дискредитирует его.

После второго увольнения я по тем же основаниям обратился в суд. Но на этот раз судебные инстанции солидарно отказали мне в удовлетворении искового требования, ссылаясь на то, что вопрос о причине увольнения «не подлежит рассмотрению судом как не входящий в его компетенцию». Но в таком случае как было удовлетворено судом моё аналогичное исковое требование после первого увольнения?! Очевидно, моё повторное возвращение к руководству музеем было бы ещё более нежелательным, чем первое, поскольку всё сделанное в музее после моего второго увольнения не предполагает последующего контроля.

Я и сейчас не отказываюсь от борьбы, но судьба Национального музея Дагестана не должна зависеть от одного судебного решения или одного человека, будь то генеральный директор или даже глава республики. Дагестанской общественности надо понять, что из всех государственных и общественных институтов музей в наименьшей степени принадлежит ныне живущим поколениям. Иначе «освободивший Дагестан от рабства» Р. Г. Абдулатипов станет ещё и освободителем будущих поколений дагестанцев от наследия их предков. ]§[

Музейный бум, или Разрушение культуры