Неуклюжие действия правительства по продвижению пенсионной реформы и возмущенная реакция общественности оставляют ощущение, что повышение пенсионного возраста могло быть воспринято обществом гораздо менее болезненно, если бы не большое количество ошибок в действиях самих властей.

Читать на vedomosti.ru

Первая из ошибок – непоследовательность. Логически повышение пенсионного возраста должно было следовать после реформы 2002 г., дополняя и развивая ее. Эти две реформы единственные из всех предпринятых властями за 20 лет не противоречат друг другу и более-менее следуют единой логике.

Однако между этими двумя шагами власти успели дважды поменять ставку взносов, отчисляемых в накопительную составляющую; минимум трижды изменить принципы начисления пенсий; забрать администрирование взносов от ПФР к ФНС, потом вернуть ПФР, потом снова вернуть ФНС; заморозить пенсионные накопления; ввести балльную систему начисления пенсий и предложить ее отменить. Этот набор хаотичных действий мог способствовать чему угодно, только не доверию к разумности действий властей вообще и стабильности пенсионной системы в частности.

Вторая очевидная ошибка – запоздалость реформы. Понимание неизбежности повышения пенсионного возраста возникло в экспертном сообществе еще в конце 1990-х гг., тогда же прошла первая волна повышения пенсионного возраста в европейских странах. «Программа Грефа» 2000 г. для первого срока Владимира Путина прямо предполагала поэтапное повышение пенсионного возраста в 2000–2010 гг. Все последующие действия российской бюрократии происходили в условиях, когда, понимая неизбежность повышения пенсионного возраста, власти лишь пытались переложить бремя этого непопулярного решения на следующие поколения политиков.

При этом 2000-е гг. были уникальным периодом для развития российской пенсионной системы. В эти годы на пенсию стало выходить сравнительно небольшое по численности поколение 1940-х, а в трудоспособный возраст вступало самое многочисленное в истории страны поколение начала 1980-х. Это стечение обстоятельств давало ресурсы для маневра, в том числе для объявления о повышении возраста за 3–5 лет до его начала, чтобы дать гражданам достаточное количество времени на корректировку своих жизненных стратегий, чего сейчас они практически лишены.

Таким образом, самым логичным и правильным было осуществлять реформу после президентских выборов 2004 г., а не 2018 г. Эти 14 лет малодушной отсрочки неизбежного решения создали для реформы порядково менее благоприятные условия.

Третьей ошибкой было ослабление влияния в обществе естественных союзников либеральных преобразований. В условиях нормального демократического развития подобную реформу должны были пропагандировать либеральные эксперты и предлагать либеральная фракция в парламенте. Ведь даже у реформ Гайдара было активное ядро общественной поддержки. В реальных российских условиях вместо этого либеральная часть экспертного и политического сообщества сосредоточена на критике власти по вопросам сворачивания демократических свобод или агрессивной внешней политики, а власть последовательно громит либералов силами госпропаганды и правоохранительных органов. В таких условиях в среде либеральной оппозиции стало неприлично поддерживать власть по любому поводу.

Допустим, все это было сделано другим правительством и другим Путиным. И сейчас, просветлев, власти решили провести наконец разумную реформу в тех обстоятельствах, в которых они оказались де-факто. Однако на этом этапе ошибки в продвижении реформы кажутся еще более значительными.

Во-первых, долгие годы госпропаганда акцентировала внимание общественности на внешнеполитической повестке и победном «вставании с колен». Подавляющее большинство населения было в принципе не информировано об объективных демографических проблемах пенсионной системы, и внезапное объявление о реформе сразу после очередных бравых реляций об успехах народного хозяйства не могло быть воспринято положительно.

Во-вторых, подавляющее большинство граждан России не представляет, что пенсии – это самый большой сегмент расходов государства (около 25% расходов консолидированного бюджета без учета региональных и местных). Люди уверены, что на содержание госаппарата, силовиков или армию тратится больше ресурсов, чем на пенсии, хотя в реальности расходы на пенсионное обеспечение куда больше расходов на любое из этих направлений. Такое искаженное представление о доле пенсионных выплат порождает неизбежные рассуждения: «на чемпионат/войну в Сирии деньги есть, а крохи на пенсионерах экономят».

В-третьих, абсолютное большинство россиян не понимает принципа солидарности поколений, на котором базируется действующая пенсионная система. В сознании многих обывателей пенсионная система выглядит этаким банком, куда люди в течение жизни откладывают «свои» страховые взносы и откуда должны получить впоследствии «свое» отложенное – отсюда убеждение, что с повышением пенсионного возраста государство пытается забрать у них совершенно конкретные, реальные «их» деньги.

Гораздо точнее устройство пенсионной системы описывает метафора семьи, где работающие дети содержат неработающих родителей, – только семьи в масштабах всего государства. Если сын вырос в семье, где у двоих родителей было четверо детей, и честно отдавал 20% своей зарплаты на пенсию родителей, родители спокойно получали по 40% зарплаты детей каждый. Однако сын тоже создал семью, в которой у него родился всего один ребенок. И если этот внук будет отчислять со своей зарплаты те же 20%, то каждому из его родителей достанется лишь 10% его зарплаты. При этом сын получит от внука отчислений гораздо меньше, чем сам уплатил за жизнь взносов родителям. Солидарная пенсионная система в масштабах государства – это та же семья, где старикам не на что рассчитывать, кроме своего потомства, и если старики вырастили мало детей, то они должны быть готовы к тому, что получат от потомков гораздо меньше денег, чем в свое время отдали родителям.

Информировать население обо всем этом до реформы было прямой задачей правительства.

Наконец, против реформы, очевидно, сыграла и попытка провести ее как спецоперацию. Объявление о повышении одновременно с началом чемпионата мира по футболу создало впечатление довольно примитивного обмана. Обманом была и попытка представить реформу как обмен – мол, правительство что-то дает (повышает пенсии), а не просто забирает. Но люди хорошо умеют считать и сразу выявляют неравноценность такого обмена.

Реальная же причина реформы – невозможность без изменения пенсионного возраста обеспечить даже текущее соотношение пенсий к средним зарплатам на горизонте 2030–2050-х гг. – фактически не была обнародована. На мой взгляд, честное объяснение, что без повышения пенсионного возраста пенсии будут именно снижаться, было бы гораздо действеннее для убеждения большинства в необходимости реформы – и, конечно, об этом тоже стоило говорить задолго до ее объявления. Например, если бы несколько лет подряд при обсуждении проекта бюджета невозможность увеличения пенсий (а фактически темпы их индексации и так отставали от инфляции) увязывалась в публичной дискуссии с изменившейся демографией, понимание и приятие реальных причин реформы населением были бы выше, чем сегодня.

Считается, что российские власти обладают высокоэффективной пропагандистской машиной, способной обеспечить уверенную общественную поддержку практически любым своим решениям. Однако крайне неудачные действия по информационному сопровождению пенсионной реформы демонстрируют, что возможности этой машины серьезно ограничены. Пропаганда умеет лишь эксплуатировать доминирующие архетипы и потакать инстинктам. Системное же информирование населения о содержательных проблемах, формирование принципиально новых нарративов и обеспечение общественной поддержки решений, выходящих за рамки патерналистского мейнстрима, ей не под силу.

Автор - экономист

Как власть усложнила себе проведение пенсионной реформы