Важны для жизни и истории только те процессы, в которых судят за что-то, что нельзя описать языком закона

Постсоветская история России движется прыжками от судебного процесса к процессу. Дело Гусинского, дело ЮКОСа, дело Pussy Riot, дело «Кировлеса», дело Сугробова, дело Улюкаева, дела губернаторов – эти и другие громкие процессы коснулись не только их непосредственных участников. Свои выводы сделали все, кому приходится думать о карьере и бизнесе в России.

В этот же ряд неизбежно войдет и дело Михаила Абызова. Возможно, и дело Виктора Ишаева. Не так важно, задумываются ли эти процессы как показательные, резонансные и проч. Важно, что они так воспринимаются. Никому не нужно было объяснять, что судят на самом деле не за «уклонение от налогов», не за «хулиганство», «мошенничество» и «создание преступного сообщества».

Случаев, когда обвинения сводятся к хулиганству или мошенничеству без кавычек, большинство, но они никого не интересуют. Важны для жизни и истории только те процессы, в которых судят за что-то, что нельзя описать языком закона. «Показательность» дела опознается безошибочно, и спора об этом не возникает. Спор возникает только о том, за что именно судят.

И тут мнения всегда расходятся, причем чем дальше, тем больше. На телеканале Гусинского смеялись над Путиным – это почти бесспорная причина дела. А вот – почти 20 лет спустя – дело Улюкаева полно загадок. К какой «группе» принадлежит Ишаев? И это удивительно. С одной стороны, есть понимание, что именно в скрытом послании каждого дела и состоит его смысл – это послание власти. Это указание на то, что происходит во власти, какие есть новые угрозы и новые возможности. А с другой – этой информации нет ни в одном документе, ее нельзя проверить, доказать или опровергнуть.

Читайте также:Арестант из эпохи Медведева

«Скрытого текста» по определению нет, на то он и скрытый, но его неправильное чтение может оказаться фатальным. В сетях много было высказано удивления тем, что Абызов согласился приехать в Москву. И это после дела братьев Магомедовых, после всех разговоров об участившихся атаках на близкую ему партию во власти. Мы не знаем, как было на самом деле, но есть общее понимание, что человек при власти должен обладать особыми навыками чтения таинственных знаков, посылаемых властью.

Это интуитивное стремление понятно. Российский ХХ век показал, что процессы могут быть оружием революции сверху – особенно если хорошо их организовать. Хорошая постановка предполагает, что перед глазами зрителя разыграется не состязание обвинителя и защитника с неизвестным финалом, а драма с завязкой, кульминацией и осуждением врага в конце. И там должна быть «группа» – Промпартия, Трудовая крестьянская партия, антисоветский троцкистский центр, правотроцкистский блок.

При всем кошмаре этих процессов у них действительно был смысл. Советские законы содержали всю энциклопедию свобод, но создателям генеральной линии нужно ведь было как-то показать то, что они не могли зафиксировать законом: что при всей свободе слова и собраний это свобода не всякого слова и не всяких собраний. Показательный процесс выполнял эту роль – красноречиво, с жертвоприношениями, разъяснял генеральную линию.

Читайте также:Почему театрализованные задержания в Совете Федерации – это не смешно

Инстинкт человека, живущего в России, – уловить эту генеральную линию. Ведь и сегодня все свободы записаны в Конституции, но не все собрания возможны и – что особенно интересует правящие группы – не всякий бизнес. Бесчисленные комментаторы, сочиняющие истории о «группе Школова» и т. п., играют именно на этой исторической российской склонности. Иначе как жить? Как понять, чего бояться? Каков вектор страха сегодня? Но нет одной генеральной линии, а есть просто война во власти. Но это не точно.