Архиепископ Дитрих Брауэр: Ад, который творят люди, нужно называть адом
Архиепископ Евангелическо-Лютеранской Церкви России Дитрих Брауэр впервые посетил Томск. Он провел совместное богослужение в Кирхе святой Марии в Буфф-саду, прочитал проповедь, пообщался с членами местной общины в Российско-немецком доме, возложил цветы к памятнику жертвам политических репрессий, а также побывал в музее «Следственная тюрьма НКВД». Нашлось у архиепископа время ответить и на вопросы журналиста ТВ2.
Дитрих Брауэр – Во время проповеди в Томске вы говорили о постправде. Что вы вкладываете в это понятие? Можно ли сказать, что нынешнее общество – это общество в котором постправда победила?
– Отчасти да и отчасти нет. Не хочется верить в плохое. Постправда – это такой элемент отчаяния. Это слово сначала употребил один американский журналист, а затем термин «постправда» стал словом 2016 года по версии Оксфордского словаря. Так и закрепилась за этим словом постмодернистская подача информации, где ничему уже нельзя верить и информация преподносится в том ключе, в котором она выгодна. Люди же в основной своей массе являются просто потребителями информации. Они не в состоянии в ней толком разобраться, потому что потоки слишком велики, а интеллектуальный ресурс не безграничен. У нас у всех есть интернет, смартфон, компьютер, но это не решает вопрос доступа к достоверной информации. Религия же рассматривает достоверность информации не в том смысле, что это можно доказать, а в том смысле, что это достойно веры. И это такие вещи, как любовь, верность, уважение, надежда. Они то, в чем мы больше всего нуждаемся, что всегда в дефиците и не нуждается в доказательствах. Они становятся доказуемыми по итогам жизни человека, по итогам его деятельности. И эти понятия вообще никак не вписываются в рамки постправды. Поэтому в проповеди я и говорил о Евангельской вести, которой мы можем доверять. Эта весть по стандартам совершенного мира кажется абсурдной, но всегда оказывается достоверной.
– Почему?
– Евангельская весть о том, что Бог близок человеку, о том, что Бог умирает за человека. О том, что Иисус Христос является той опорой, которая сохраняется у нас и в жизни, и в смерти. В жизни все имеет значение. Не только будущность Божьего царства и не только прошлое, на которое можно опираться, важно и настоящее, которым мы живем. И от каждого зависит очень многое. Ни в коем случае нельзя идти на поводу у постправды и верить в то, что от человека ничего не зависит. В каждом человеке заложен целый мир, и за каждого человека умирает Христос. Сам Бог становится человеком, чтобы стать нам более близким, более понятным, чтобы встать вровень с нами, но при этом указать на истину.
Фото: Лев Мучник – Ольга Седакова, поэт и философ, говорит о том, что одна из проблем нашего общества – это «неотличение зла». О том, что понятия размыты и мы не всегда понимаем, где грань между добром и злом, допустимым и недопустимым или у нас слишком часто не хватает воли провести эту грань. У вас есть какой-то рецепт, как из этой ситуации выбраться?
– Рецепт какой-то предложить сложно, но мысль Седаковой мне понятна. Потому что когда понятия размыты, то всегда легче манипулировать людьми, создавать себе иллюзию самоправедности. Когда создаешь себе какую-то незамысловатую этическую концепцию, то жить проще. В этой концепции Бог-судья входит в твое положение, слышит твои аргументы и по большей части молчит. А по отношению к другим применяются самые жесткие стандарты законов, которые только есть в голове. Понятия размываются потому, что политики часто злоупотребляют религиозными понятиями. Смешиваются представления о Законе и Евангелии. В нашей богословской специфике есть такое понятие – Закон, который говорит о Божьем абсолюте святости и совершенства. Но для человека он объективно недостижим, если он честен в отношении собственной совести. Если человек живет в социальной среде, то он всегда будет ошибаться, другими словами – грешить. И в этом нет трагической победы зла. Дело в отношении к злу. Если ты понимаешь, что тебе это мешает, что тебя это мучает, что ты разрушаешь социальные связи с теми людьми, которые тебе дороги. Если ты все это осознаешь, то это то внутреннее освобождение, которое помогает нам исправляться, раскаиваться перед Богом и просить прощения у других людей. Конечно, можно говорить о каких-то высоких духовных понятиях, но, как правило, если они неприменимы на практике, то что о них и говорить. Евангелие же – это слово прощения, слово, которое примиряет нас с Богом. Мы не можем путать закон с Евангелием, но и то, и другое являются частью нашей веры. Мы серьезно относимся к своим ошибкам и к такому понятию, как грех, и оставляем его вполне сознательно. Для того чтобы обрести мир, мы прежде стараемся понять, где мы не правы, что происходит в нашем мире, где творится несправедливость. Потому что праведность и справедливость – это одно и то же слово в библейском языке. И поэтому мы не можем отделить праведность перед Богом от справедливости как таковой. Мы не можем говорить, что политика – это одно, а религия совсем другое. Такого не бывает.
– Про ошибки и про политику. При Гитлере нацисты использовали религию для оправдания зла. И лютеранскую церковь в первую очередь. Как не повторить ошибки прошлого?
– Я считаю, что это принципиально важный вопрос. Оценка тех событий была сделана еще в те времена пастором Дитрихом Бонхёффером. Он в самом начале прихода национал-социалистов к власти говорил об опасности, которая нависла над обществом и над церковью. И дальше он говорил об этом больше и больше во время войны. Он не дожил до ее конца. Буквально перед ее завершением, перед крахом фашизма его казнили. Но он оставил нам очень важное свидетельство. Свидетельство христианского мученика. Который идет на страдание не ради себя самого и не ради своего попадания в рай. Мученик – это свидетель веры, свидетель правды и справедливости. Правды неудобной, неприятной, которую иногда никто не поддерживает. Это человек, который сознательно выбирает одинокий путь ради других. Подобно Христу. Бонхёффер об этом писал. И очень сложно представить, чем на земле человек может подпитываться в таком одиночестве. Нужно быть очень мужественным, стойким человеком и верить в будущее. Верить в Бога и в то, что этот рукотворный ад неизбежно закончится.
Архиепископ ЕЛЦ России в «Тюрьме НКВД» Фото: с личной страницы в Фейсбуке Дитриха Брауэра – Чтобы не повторился этот ад, что нужно делать?
– После окончания войны церковь исповедовала свою вину. Было составлено «Штутгардтское исповедование вины». Был созван Синод, и писали этот документ, конечно, люди, которые не сотрудничали с нацистами. Но они исповедовали коллективную вину – если мы молчали, если мы бездействовали, если мы соглашались, если мы не предприняли того, что было в наших силах, то мы виноваты. Грех есть грех. Зло есть зло. Мы его должны не только охарактеризовать, но и свою причастность к злу артикулировать. Это был грандиозный акт покаяния.
В Германии этот акт покаяния был осуществлен на разных уровнях. И это было лучшим лекарством. Лучшим исцелением. Я бываю в школах в Германии и в Европе и знаю, что до сих пор там принято посещать бывшие концлагеря. Весь ужас заключается даже не в том, что там убивали людей в промышленном масштабе, а в том, что рядом жили люди и не обращали на это внимание.
В нашей же стране была подобная ситуация. У нас церкви, монастыри использовались в качестве концентрационных лагерей в сталинскую эпоху. У нас полстраны превратилось в архипелаг ГУЛАГ. И я считаю, что очень важно, чтобы и у нас в стране сформировалось однозначное отношение к тем событиям. Нужно называть вещи своими именами. Преступление, грех, несправедливость, ад, творимый людьми, называть своими именами. Выход всегда есть. Он указан Богом, и он очень простой – покаяние и переосмысление.
Архиепископ ЕЛЦ России в «Тюрьме НКВД» Фото: с личной страницы в Фейсбуке Дитриха Брауэра – Вы говорили, что в советские времена лютеранская церковь в России была уничтожена. Вы говорили про геноцид и про то, что до сих пор лютеране не пережили эту травму. Как эта травма преодолевается?
– Очень трудно преодолевается, потому что есть очень много открытых вопросов. Проблема в некой несостоятельности последующих поколений заявить о своих нарушенных правах. Если мы говорим о геноциде, то это определенная группа людей, которые по национальному или религиозному признаку были ущемлены в своих правах. Были казнены или подверглись мучениям. Но делалось тогда все так, чтобы по возможности не осталось свидетелей. Чтобы некому было предъявить претензии. Сейчас даже если есть живые потомки, то они очень мало знают, что за судьба постигла их родственников. Плюс еще налагает отпечаток то, что очень многие российские немцы, лютеране, переселились в Германию. Они растворились там. В таком большом, благополучном европейском обществе очень легко забыть о трагических страницах и от них абстрагироваться. Распрощаться с ними вместо того, чтобы вписать их в летопись своей страны. А страна-то уже и не своя. И еще сложней ожидать этого от следующего поколения. Германия заинтересована в их интеграции. Мы же как церковь заинтересованы в воссоздании правдивой картины того, что было в прошлом.
– Что-то делается вашей церковью для воссоздания этой правдивой картины?
– Делается, но недостаточно. Есть историки, которые проводили глубокие исследования о судьбе церкви в 20 веке. Русская православная церковь прошла этот процесс и не только возвела мучеников того времени в разряд почитаемых святых, новомучеников, но и строит храмы в их честь. Строит новые храмы, возвращает старые и восстанавливает те права, которые у нее были отняты в свое время. У лютеранской церкви все идет сложнее. Кто-то воспринимает нас как иностранную конфессию, у кого-то сформировалось мнение о протестантизме как о свободном, современном направлении в христианстве, лишенном корней. И то, и другое неверно. Чтобы понять, нужно время, нужно вдумчивое отношение, просвещение. И тут нам одним не справиться.
Фото: Александр Решетников – Как сегодня у вашей церкви складываются отношения с государством?
– В целом у нас конструктивные отношения. Мы стараемся все для этого делать, в том числе и объяснять, кто мы, каковы наши цели и что мы делаем общее дело культурного и духовного возрождения страны. Со стороны государства есть понимание этого. Со стороны Русской православной церкви тоже. Однако на практике нам не хватает реальной поддержки. Например, в Калининградской области есть огромное лютеранское наследие. В свое время там была похоронена дочь Мартина Лютера, и до сих пор эта старинная церковь сохранилась. Там очень много памятников, лютеранских кирх, которые просто были переданы Русской православной церкви. Возможно, само по себе это и неплохо, но нужно сохранить и лютеранское наследие. Потому что это тоже часть страны, часть истории. Значимая часть общеевропейской цивилизации и нашей к ней принадлежности. Открывая любого нашего классика, встречаем персонажей лютеран, немцев или описание лютеранской церкви. Вспомните Тютчева:
Я лютеран люблю богослуженье,
Обряд их строгий, важный и простой, –
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье.
Лютеранские образы были очень близкими, потому что они сопровождали жизнь нашего многонационального общества. Сейчас очень много говорится о многонациональном характере государства, о том, что мы хотим укреплять добрые отношения между разными этносами и культурами. Поскольку наша церковь полностью разделяет такой подход, мы могли быть в этом отношении хорошим партнером. Но пока не все получается.
– В России иеговистов признали нежелательной организацией, и в настоящее время на людей этой веры оказывается давление. Возможно ли такое, чтобы вы как-то поддержали в данной ситуации людей другой конфессии?
– Решение о признании «Свидетелей Иеговы» экстремистской организацией вызывает озабоченность, в первую очередь потому, что нет полного понимания относительно критериев признания той или иной организации экстремистской. Отсутствие ясности в правоприменительной практике может негативно сказаться и на традиционных исторических конфессиях.
– Недавно мир отметил 500 лет Реформации. На ваш взгляд, не назрела новая потребность в Реформации? Если бы вы были Мартином Лютером, то что изменили бы в сегодняшней церкви?
– Мне сложно себя представить на месте Мартина Лютера. Потому что то был другой исторический контекст. Но, безусловно, Мартин Лютер и сегодня нас вдохновляет. С одной стороны, он человек своего времени, но с другой стороны, его идеи современны и по сей день. Нам нужны такие люди, которые и сегодня могли бы сказать «на сем стою и не могу иначе». Принципиальные люди, люди, которые ради святой правды готовы на все, и даже пожертвовать своей жизнью. Лютер был к этому готов. И это стало переломным моментом. Реформация как таковая была необходима. И на самом деле Реформация – это не возникновение лютеранской церкви. Это переход к новому времени, в котором появятся национальные государства, просвещение, научные прорывы и все то, без чего невозможно представить себе современный мир.
– В том числе развитие капитализма? Протестантская этика?
– Не все правильно понимают, что такое протестантская этика, но, безусловно, одной из наших добродетелей является связка духовной жизни и светской. Нет никакого разрыва. Если человек верит в Бога, то какой главный его ответ на Евангелие, главный ответ на спасение? То, что он посещает церковь – это само собой разумеется. Но главный ответ Богу он дает в служении людям, в своем ремесле, своим делом. Кем бы ты ни был, учителем, пастором или уборщицей, ты делай свое дело хорошо. Ты служишь Богу и людям, что по сути одно и то же. Такое представление наложило очень большой отпечаток на те государства, которые приняли Реформацию. Реформация не является революцией. Но сознание многих людей она перевернула. В первую очередь это касается личной свободы и ответственности. Люди поняли, что они представляют собой ценность не лишь только тогда, когда объединены в массу, но что каждый человек имеет достоинство и ценность. И любим Богом.
И не надо забывать, что именно Реформация дала людям книгу. Гутенберг изобрел книгопечатание, а Лютер сделал книгу доступной людям, начав в книге книг Библии.
То, что в России не было Реформации как исторического события, также отразилось на развитии общества.
Фото: Александр Решетников – Реформация начиналась с борьбы с индульгенциями. С тем, что нельзя просто деньгами расплатиться за грехи. Нет ли у вас ощущения, что когда сегодня политики, бизнесмены начинают строить храмы, то это тоже своеобразная попытка купить индульгенцию. Вот, например, вы упоминали, что Герман Греф помогал вам восстанавливать храм в Москве.
– Да, в эпоху Мартина Лютера люди думали, что от Бога можно откупиться. Ровно как простой человек дает нищему милостыню не всегда с целью ему реально помочь. Большинство думает, что это я Богу даю, чтобы у меня и моих близких все было хорошо. Мы думаем в первую очередь о собственном спасении и благополучии. Но Бог не подконтрольный нам карманный божок. Перед ним бесполезно лицемерить. Против этого и была направлена Реформация. Практика индульгенций о том, что звякнет монетка и душа взлетит на небеса, отражала церковный кризис. И сегодня для того, чтобы избежать повторения прошлых ошибок, церковь должна быть открытой и гласной. Вне зависимости от традиции и конфессии она постоянно должна осмыслять, во что она верит.
– А Герман Греф – лютеранин?
– Да, он лютеранин. Он меценат и помогал нам в тот период, когда надо было восстанавливать Кафедральный собор святых Петра и Павла в Москве. Там располагалась студия «Диафильм», и Герман Греф тогда и сам помогал, и обращал взоры неравнодушных людей в сторону нашего собора. Он постепенно восстанавливался, и в 2017 году в присутствии президента ФРГ Франка-Вальтера Штайнмаера в соборе состоялась символическая церемония передачи храма в собственность Евангелическо-Лютеранской Церкви России.
– Как вы пришли в веру? Вы из религиозной семьи?
– Раньше быть практикующим верующим было крайне сложно. Поэтому мою семью советского времени трудно назвать истинно религиозной. Но мои родители были всегда в поиске Бога. Как только появилась возможность, мой отец приобрел не одну, а даже несколько исторических Библий. Жизнь была такой, что не было возможности посещать богослужения. Хотя мой дед, сосланный в Целиноград и находившийся там под комендатурой, пытался ходить в лютеранскую общину. В 1956-1957 годах это была единственная община на весь Советский Союз. Я родился во Владивостоке, вырос в Москве, но тогда там не было никаких общин.
В религию я пришел, наверное, как и большинство, благодаря корням. Очень много людей в начале 80-х стали уезжать в Германию. И я впервые увидел тогда таких разных немцев – и из Киргизии, и из Казахстана. Люди просто бежали куда глаза глядят. В Германию так в Германию. Для них и Москва была другим миром. И меня тогда поразило старшее поколение, их простая и доступная вера. Второе и третье поколение уже не так знали свои традиции. Я это все охотно впитывал в себя. А потом уже в конце 80-х у нас появились друзья в Швейцарии, Германии, мы начали ездить туда и у меня появился огромный интерес больше узнать о христианской вере. Мне стало интересно не только читать Библию, но и найти общину. Тогда такая образовалась в Москве. Также в Российско-немецком доме началось общение, совместное пение.
И, несомненно, огромную роль в моем приходе к вере сыграл Бах. У нас музыкальная семья. В советской музыкальной школе рассказывали о том, что Бах – сочинитель «Хорошо темперированного клавира», искусный органист. Остальное умалчивалось. Что Бах был верующим лютеранином и все его творчество пропитано живой верой, я узнал позже, и это стало для меня одним из самых вдохновляющих откровений в жизни.
Для справки: Дитрих Борисович Брауэр родился 3 января 1983 года во Владивостоке. В 2001-2005 гг. обучался в Теологической семинарии ЕЛЦ в Новосаратовке. В 2005-2010 гг. служил пастором. В 2015 году стал Архиепископом Евангелическо-Лютеранской Церкви России. В мае 2015 года Архиепископ Дитрих Брауэр стал членом Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при президенте Российской Федерации.
Дитрих Брауэр является автором книг:
– «Благодать. Вера. Свобода» (книги проповедей), изданной в 2018 году;
– «Истинно свободны будете. Размышления о свободе в контексте российской Евангелическо-Лютеранской Церкви», которая вышла в 2014 году в соавторстве с ректором Теологической семинарии Антоном Тихомировым.
Женат, воспитывает двоих детей.