«Единственный вид преступления, когда в глазах общества виновна потерпевшая сторона»

«Представьте себе, что у вас украли кошелек. Обнаружив это, вы успели схватить вора за руку, стали кричать, звать полицию. А окружающие отреагировали так: «Наверное, кошелек лежал в доступном месте»; «Тот, кто носит при себе крупную сумму наличными, провоцирует честных граждан на кражу»; «Погоди, от тебя, кажется, пахнет алкоголем? Напьются тут всякие и давай кошельками разбрасываться!»; «Ты — аморальная личность! Ты сам во всем виноват! Позор!». «Но это же невозможно!» — скажете вы и будете правы: если кто-то покушается на чужое имущество, такая реакция маловероятна. Однако когда речь идет о посягательстве на сексуальную неприкосновенность, многие спросят о пострадавшей: «Во что она была одета?», «Насколько развязно она себя вела?», Сколько у нее до этого было мужчин?»...

Так начинается книга психотерапевта Светланы Морозовой «Я не боюсь говорить о сексуальном насилии».

Эта книга родилась из опыта общения с женщинами, которые обращались в центр «Сестры», где помогают людям, пережившим эпизоды насилия. Психолог пишет, что в России сексуальное насилие по-прежнему остается единственным видом преступления, когда преступником «назначают» потерпевшую сторону.

Мы поговорили со Светланой о том, как можно помочь пережившим насилие, существуют ли «ненастоящие» изнасилования, о которых говорят некоторые сотрудники органов правопорядка, и о критике движения МеТоо.

Светлана Морозова, психолог, участница центра "Сестры"

Выпусти меня! — вскрикнула Алина, но Максим закрыл ей рот ладонью. Она начала вырываться, царапаться, но он сжал ее, и она почувствовала, какой он сильный. Ее будто сковали железным обручем, и вырваться стало невозможно. Его рука больше не закрывала ей рот, но она не могла ни кричать, ни сопротивляться: ее как будто парализовало…

(из книги Светланы Морозовой «Я не боюсь говорить о сексуальном насилии»)

— В книге одна из центральных историй — это история Алины. Это реальная история?

— Конечно, нет: профессиональная этика не позволяет выносить на публику реальные истории. Моя героиня – собирательный образ пережившей изнасилование: ее чувства, реакции, особенности поведения, отношения с близкими, поиски помощи, взаимодействия с правоохранительными органами и людьми помогающих профессий – все это типично, все это описано на материале работы с обратившимися в центр «Сестры».

— Какой главный урок из этой истории должен извлечь тот, кто ее прочитает?

— Выводы из книги зависят от читателя, но все же главный тезис, который мне хотелось бы ему передать, таков: «Сексуальное насилие – это преступление, и виноват в нем только насильник». Никакие особенности поведения и внешнего вида пострадавшей, ее биографии, наличия опьянения и т. п. не оправдывают того, кто по своей воле совершил действия, от которых должен был воздержаться.

— В правоохранительной практике встречается такой термин, как «ненастоящее изнасилование». Например, сотрудники полиции его используют, когда жертва была знакома с тем, кого она обвинила в насилии и не попыталась сбежать. Может ли изнасилование быть «ненастоящим»?

— Знаете, существует разновидность головоломок, где требуется ответить: «Что неправильно на этой картинке?». Так вот, на картинке в вашем вопросе неправильно буквально все. Свыше 40 % пострадавших были знакомы с насильниками, и это не отменяет факт насилия, точно так же, как и то, пытались ли они сбежать, закричать, отбиваться и т. п. Сексуальное насилие – это любые действия сексуального характера без добровольного согласия лица, по отношению к которому они совершаются. Изнасилование – половой акт в традиционной форме, совершаемый без согласия женщины. Насиловать знакомую, родственницу, жену ничуть не более позволительно, чем незнакомку. Когда я вижу слова «ненастоящее изнасилование», мне хочется сказать: «Те, кто так говорят, это ненастоящие полицейские». Но, к сожалению, я понимаю, что в полиции немало людей, разделяющих подобные дремучие представления. Об этом остается только сожалеть. И заниматься дальше просветительской работой.

— А почему ты со мной так обращаешься? — Как — так? Я тебе разве не показываю, что люблю? А ты… Да любая другая была бы счастлива на твоем месте! Разве не ты за мной бегала? Сама заговаривала, в рот мне глядела, улыбалась! Алина слушала Максима и понимала, что бессильна объяснить ему, как выглядит происходящее с ее стороны. Что бы она ни сказала, это превращалось в его глазах в полностью противоположное. Она почувствовала сомнения: а вдруг он ее и вправду любит? Вдруг она вот так и выглядит — любовь? Может, это она какая-то неправильная, если ей не нужно такой любви? Все время, прошедшее с того страшного вечера, она чувствовала себя виноватой. Даже сильнее, чем виноватой: она чувствовала себя так, будто она — само мировое зло. Она всем причиняет вред: и Максиму, и маме, и своей студенческой группе… Вот и полицейские не хотят расследовать преступление… Так, может быть, преступления и не было, а она — клеветница?

(из книги Светланы Морозовой «Я не боюсь говорить о сексуальном насилии»)

— Как часто в принципе насильникам выносится обвинительный приговор? И каков процент дел, не дошедших до суда? Есть ли статистика?

— По данным центра «Сестры», всего лишь от 3 до 10 % обратившихся сюда за год подают заявление в полицию на своего насильника, всего 1 % от числа поданных заявлений, о которых нам стало известно, доходит до суда. Женщина не подает заявление, потому что опасается – и небезосновательно – того, что столкнется с насмешливым и бездушным отношением полицейских (в их рядах, кстати, слишком мало женщин), что о ее беде узнают родные и знакомые, которых будут вызывать на допросы, она может бояться очных ставок с насильником, травли и давления со стороны общего окружения. В свою очередь и полицейские неохотно идут на возбуждение таких дел и тормозят их на разных этапах. Поэтому статистика в этой области – это всегда вершина айсберга.

— А как российская статистика по изнасилованиям соотносится с мировыми показателями? Мы очень неблагополучная страна?

— Мы уже установили, что показатели не дают представления об истинном количестве пострадавших от такого рода преступлений. Так что смотреть надо не на цифры и проценты, а на то, насколько легко пострадавшим добиться правосудия, что, несомненно, влияет на статистику. И здесь мы далеки от благополучия: в России преступления, связанные с сексуальным насилием, до сих пор являются делами частного и частно-публичного обвинения, т. е. расследование по ним инициируется только по факту подачи заявления пострадавшей стороной, что позволяет правоохранительным органам препятствовать подаче заявлений, возможно «примирение» преступника с пострадавшей; кроме того, часто женщина не может подать заявление из-за психологической травмы, отсутствия юридической поддержки. Снятию хотя бы этих трудностей способствовал бы перевод таких дел в публичное обвинение, т. е. расследованием и обвинением занималось бы государство. Кроме того, в российском законодательстве существует требование о дополнительном насилии, угрозе насилия или использования беспомощного состояния в качестве элемента изнасилования. Насилие же в браке или интимных отношениях вообще не квалифицируется как отдельный вид преступления. В свете этих обстоятельств понятно, насколько иллюзорна российская статистика по изнасилованиям.

— Ну и гад же твой Максим! — Никакой он не «мой»! Я должна была это раньше понять. Получается, что я его поощряла, значит, сама виновата… — Как это «сама виновата»? — полыхнула Василиса. — Сама себя изнасиловала? Или изнасиловала его? — Ну как же ты не понимаешь? Ведь я… — Отлично понимаю! Улыбалась ему, поддерживала разговор? Вообще-то это нормально, когда люди испытывают друг к другу симпатию. Пошла с ним, когда он предложил показать книгу? Нормальные люди, когда им хотят показать книгу, так и делают. Никто не скажет, что «показать книгу» и «я тебя изнасилую» — одно и то же.

(из книги Светланы Морозовой «Я не боюсь говорить о сексуальном насилии»)

— Почему про сексуальное насилие нужно говорить? Как окружающие могут помочь пострадавшим?

— Запрещая пережившим сексуальное насилие говорить, мы становимся на сторону насильников, способствуем их безнаказанности и тому, чтобы такого рода преступления совершались снова и снова: темные дела удобнее всего делать в тени. Что касается окружающих, самое малое, что они могут сделать, - не обвинять пострадавшую прямо или косвенно, не говорить «Тебе следовало быть осмотрительнее/одеваться скромней», не спрашивать «Зачем ты с ним пошла, почему не убежала, не кричала?», не выпытывать подробности, не настаивать, чтобы она подала заявление в полицию или, наоборот, не делала этого. Если это произошло с близкой вам женщиной, постарайтесь ее выслушать, просто выслушать то, что она захочет вам рассказать. Дайте ей телефон доверия центра «Сестры» (8 (499) 901-02-01, звонок анонимный и бесплатный) и адрес почты для онлайн-консультирования: online@sisters-help.ru. Позвоните или напишите сами: соприкосновение с сексуальным насилием всегда ранит, и вы тоже имеете право на помощь.

— Как родители должны реагировать на признание ребенка, что его изнасиловали? Нужно ли обязательно его вести к психологу? Нужно ли им настаивать на подаче заявления в полицию?

— Здесь есть два слова, способные увести рассуждения по ложному пути. Во-первых, слово «изнасиловали», создающее впечатление, будто это единственный вид сексуального насилия, совершаемый против несовершеннолетних: в действительности видов этих много, есть и бесконтактные, например, показ несовершеннолетним порнографических материалов, демонстрация своих половых органов. Во-вторых, слово «нужно». Сразу хочется спросить: «Кому нужно?». Обращение в полицию или к детскому психологу – это право, но не обязанность. Для того чтобы принять решение по этим вопросам, а также для того, чтобы справиться с потрясением, страхом, тревогой, чтобы улучшить свое душевное состояние, влияющее на ребенка, самим родителям очень желательно получить помощь: побеседовать с психологом или другим компетентным лицом. Опять-таки рекомендую обратиться в центр «Сестры».

Автор: instagram.com/sisters.help/

— Флэшмобы МеТоо, «Я не боюсь сказать». Удалось ли им изменить что-то?

— Да, я считаю, что эти флэшмобы были результативны. Во-первых, они показали, что такое явление существует, оно общественно значимо, пострадавших от него много. Во-вторых, женщины, пережившие насилие, получили опыт того, что можно об этом сказать и получить поддержку. В-третьих, активно пошел пересмотр массовых представлений о сексуальном насилии с разрушением популярных мифов. Несколько мужчин даже написали: «После этих рассказов я понял, каким же я был негодяем. Простите меня, женщины, больше так не буду».

— Критики движения МеТоо говорят, что многие женщины просто пиарятся, что они могут обвинять и иной раз обвиняют невиновных, что манипулируют общественным мнением, решая карьерные либо денежные проблемы... Что вы можете им ответить?

— Каждому, кто так считает, я советую представить, что интимные подробности его жизни (все, а не только те, о которых он сообщил) выставлены на публику, что их постоянно обсуждают в СМИ, что его личность оценивают исходя из них, упоминание его имени сопровождают оскорбительными прозвищами… Поверьте, такое перенести нелегко. И если даже за это человек получит какие-то деньги, их элементарно не хватит на восстановление душевного равновесия, на психологов и психиатров. Вы можете сказать: «Ну, я — это я, а эти пиарщицы – они же совсем другие, у них ни стыда, ни совести…». Ну вот, это типичное расчеловечивание, с которым сталкиваются люди, пережившие сексуальное насилие. И вот почему они предпочитают молчать.

Автор: instagram.com/sisters.help/