"Пытают и улыбаются"
Верховный суд Ингушетии 25 июля оставил под арестом журналиста Рашида Майсигова. Его обвиняют в хранении наркотиков в особо крупном размере. История Майсигова – очередная в серии дел, которые открывают на Северном Кавказе против местных журналистов и активистов по обвинениям, связанным с наркотиками.
Кавказ.Реалии в Instagram
Кавказ.Реалии в YouTube
Кавказ.Реалии в Telegram
Майсигова задержали 12 июля, во время обыска в его доме обнаружили пакет с белым веществом – как выяснилось позже, с героином – и листовки про Грузию. Рашид Майсигов вину отрицает. По словам адвоката, после задержания его подзащитного пытали: привязывали "что-то к ушам", били током. Ранее журналист говорил, что получал угрозы из-за своей работы – в частности, он освещал протесты против соглашения о чечено-ингушской границе.
Дело Рашида Майсигова – далеко не первое дело о наркотиках на Северном Кавказе. В 2016 году к трем годам колонии был приговорен журналист "Кавказского узла" Жалауди Гериев за хранение наркотиков в крупном размере. В 2018-м по аналогичному делу отбыл наказание глава грозненского "Мемориала" Оюб Титиев. А одним из первых в череде этих дело стало дело президента Ассамблеи народов Кавказа Руслана Кутаева. В 2014 году его приговорили к 3 годам и 10 месяцам колонии за хранение наркотиков. Но фактически, как убежден он сам и его защитники, дело было сфальсифицировано. За несколько дней до ареста, 18 февраля 2014 года, Кутаев организовал конференцию, посвященную годовщине начала депортации чечено-ингушского народа 23 февраля 1944 года. Дата этого мероприятия была не согласована с президентом Чечни Рамзаном Кадыровым, который перенес траурный день на 10 мая.
В интервью Радио Свобода Руслан Кутаев подробнее рассказал о фальсификации своего дела и о том, почему на Северном Кавказе нередко используют наркотики как способ расправы с неугодными.
– Дело в отношении меня сфабриковали беспардонно и нагло. Героин, который мне вменяли, я в глаза не видел. Они даже мне его и в карман не клали и из кармана не вынимали. Когда мне приговор объявляли, я у председателя суда попросил, чтобы мне хоть показали, что вменяют. Касаемо того, насколько очевидны были факты фальсификации: свидетели из числа оперативных работников давали показания и говорили настолько несуразные вещи, что даже прокурор смеялся. К примеру, допрашивают группу задержания. У одного спрашивают: "Вы понятого привели или привезли?" Один говорит: "Мы его привезли". Второй говорит: "Он проходил рядом – подошел". Третий говорит: "Мы просто попросили его подойти". Настолько было очевидно, что дело фальсифицировано. Но судья на эти вещи не смотрел.
Там были более глубокие вещи, которые надо было приобщить, например, пытки. Привезли меня в больницу, делают снимок – а у меня все ребра переломаны. Это они не приобщают. При мне следователь звонит кому-то, а этот говорит: "Выбрось этот снимок, не надо его приобщать к делу". Нагло, беззастенчиво, не стесняясь, улыбаются тебе в лицо, когда пытают током и избивают, – так строилось мое дело. Я не помню, чтобы до меня к кому-то из политических оппонентов применяли статью 228, часть 2 – это хранение, употребление наркотиков. Вот после меня начали – по крайней мере в Чеченской республике. Это и дело корреспондента "Кавказского узла" Жалауди Гериева, дело Оюба Титиева из "Мемориала". Потом и в других регионах начали – дело Михаила Савостина, представителя Ассамблеи народов Кавказа по Ставропольскому краю. Я думаю, это спущенная в России установка таким образом преследовать по политическим мотивам.
The code has been copied to your clipboard.
width px height px
The URL has been copied to your clipboard
No media source currently available
0:00 0:01:29 Загрузить файл– Я так понимаю, что изначально была установка возбудить дело против вас из-за конфликта с Рамзаном Кадыровым по поводу конференции о депортации чеченского народа. Действительно ли это послужило причиной?
– Конечно, без всякого сомнения! Некоторые полагают, что это частный случай, но и до этого у меня были проблемы. В 2000 году меня украли, увезли – шесть суток где-то держали, я даже не знаю где, потом еще двое суток. В 2007 году тоже сутки держали. В Нижнем Новгороде задерживали, в Иванове двое суток держали. Преследовали меня за мою активную политическую и правозащитную деятельность и на Кавказе, и в других регионах России. Она никогда не прекращалась, поэтому то, что я как соломинка в глазу у них всегда был, совершенно однозначно. Но конференция 18 февраля 2014 года, которую мы провели, явилась ослушанием. Когда руководитель Чеченской республики запретил любое упоминание об этой траурной дате, а тут ни с того ни с сего в государственном учреждении проводится международная конференция, где на связи Нью-Йорк, Париж, Лондон, очень известные юристы участвуют. Это все, конечно, было той точкой кипения, когда они приняли решение – "закрыть" меня.
– Что могло в вашей работе раздражать чеченские власти?
– Было много случаев, когда людей похищали. Например, в канун 2013 года, буквально 29 декабря, исчезают трое мальчиков. Отец одного из этих подростков приезжает ко мне и говорит: "Ты – последняя надежда. Да, я буду собой рисковать. Давай это дело обнародуем". Я повсюду начал трубить об этом деле – приводить, рассказывать, как работник МВД пас этих пацанов. Выяснилось, что дети ранены: у одного три автоматных выстрела, у второго, еще один ранен. И этих пацанов выдали. А забрали их фактически, чтобы перестрелять, одеть в камуфляжную форму и под Новый год сделать результат. И вот таких случаев много. Сколько раз я вмешивался, сколько раз я приходил, требовал, чтобы выдали... С 2000 года идет эта борьба с прокурором Чеченской республики, с генералом ФСБ. Борьба была открытая, без забрала, я обвинял их в убийствах, в похищениях, и делал это абсолютно обоснованно. Поэтому, конечно, с точки зрения властей, это был достаточно серьезный раздражающий фактор.
– Как вы сейчас работаете? Испытываете ли вы какое-то давление?
– Я работаю в Чечне, на Кавказе. Работа не прекращается, в том числе и правозащитная, я делаю все для того, чтобы защитить, кого могу. Никто на меня от имени властей не давит, никто мне ничего не говорит, но мы все понимаем, что давление всегда есть. У тебя на хвосте катаются и не скрывают. Это такое незримое присутствие вокруг меня, оно всегда есть.
– С вашей точки зрения, почему выбрали такой метод расправы с неугодными – подбросить наркотики?
– Власть, спецслужбы, правоохранительные органы себя не утруждают проводить что-то выверенное с точки зрения закона. Наркотики – уже накатанная схема. А кроме того, на Кавказе наркотики с точки зрения морали и нравственности мусульман – серьезный проступок. Человек лишается не только поддержки, но и доверия. Со мной, на самом деле, произошел прокол, потому что все мои друзья и в России, и за рубежом знали, что я никогда в своей жизни даже ради шутки в зубах сигарету не держал, и ни одна капля спиртного не побывала в моем организме. Если бы они подложили оружие – понятно, что да, мужчина, кавказец, чеченец, но с наркотиком они прокололись.
– Почему сейчас продолжаются преследования правозащитников, журналистов? Неужели власти Чечни настолько ничего не боятся, что могут настолько топорно, настолько открыто устранять тех людей, которые их критикуют?
– Я бы сказал, что здесь власти Чечни являются всего лишь производной властей РФ. Это установка Путина, его окружения. Это они спустили. Они охраняют свою власть, они пытаются создать незыблемость своего режима, а дальше все зависит от того, с каким рвением и в каком регионе спущенная установка исполняется, – считает Руслан Кутаев.
Наталья Джанполадова,
Новостное приложение Кавказ.Реалии.
Скачать
