Токсичная атмосфера

Цикл «Медицина катастроф»

Токсичная атмосфера.

Репортаж о том, как пациенты российских токсикологических больниц лишились гражданских прав

Юлия Лукьянова, 18 сентября 2019

---

Больничные отделения токсикологии в России принимают пациентов с широким спектром отравлений, в том числе туда попадают люди, пытавшиеся покончить с собой. Именно из-за таких пациентов условия в отделениях куда жестче, чем в других. «Проект» рассказывает, как сталкиваются права пациентов и обязанности врачей и как в процессе выясняется, что «жертвы суицида» не согласны со своим диагнозом.

Заведующий отделением острых отравлений и соматопсихиатрических расстройств НИИ скорой помощи имени Склифосовского Михаил Поцхверия делает обход больных в сопровождении корреспондента «Проекта» и двух сотрудников пресс-службы крупнейшей в стране больницы неотложной помощи. В одной из палат его встречает пациент с алкогольным отравлением, помятый мужчина, на вид около тридцати. «Я это, хотел отказ (отказ от пребывания в больнице — „Проект“) написать», — говорит пациент. Поцхверия отвечает, что после искусственной вентиляции легких пациента еще сутки нужно наблюдать в больнице. Завотделением выходит, стеклянная дверь отделения закрывается на кодовый замок. Пациент стучит по двери кулаками и кричит, что хочет домой.

Люди в разных городах России жалуются на нарушения их прав в токсикологических отделениях: пациентов признают пытавшимися совершить суицид, лишают свободы и общения с родными. Большинство описанных ниже историй произошло в «Склифе», в соответствующем отделении которого лечится единомоментно около 50 пациентов : такое число приводит пресс-служба больницы. Спустя месяц переговоров руководство «Склифа» пригласило корреспондента «Проекта» лично посмотреть на условия содержания токсикологических больных.

Редакция не может утверждать, что все герои текста попали в отделения токсикологии именно по тем причинам, которые они описывают.

На вязках

В отделения токсикологии и острых отравлений в России попадают пациенты с разными диагнозами. В одной палате могут оказаться отравившиеся бытовой химией, лекарствами, алкоголем, наркопотребитель после передозировки, человек, которого укусила змея, и надышавшийся угарным газом в пожаре. Людей, пытавшихся отравиться сознательно, тоже доставляют сюда.

Жительница Москвы Светлана С. попала в «Склиф» в июне 2019 года (здесь и далее имена некоторых героев изменены по их просьбе, в измененных именах фамилия сокращена до одной буквы; «Проект» нашел подтверждения, что герои действительно лежали в больницах, о которых они рассказывают). Женщина выпила снотворное, а ее сожитель подумал, что она пыталась покончить с собой, и вызвал «скорую». В отделении пациентке поставили капельницу и привязали руку к кровати. Когда Светлана очнулась, она смогла отвязать себя и попыталась встать. «Там сидел интерн или практикант, совершенно молодой, что-то писал. Он меня схватил за руки и швырнул [на кровать] так, что я думала, у меня голова как орех расколется. На руках даже остались синяки от его пальцев», — рассказывает Светлана . «Проект» поговорил с другой пациенткой «Склифа», Аленой А., которая лежала в отделении в то же время. По словам Алены, она тоже слышала об этой истории от Светланы и видела синяки на ее теле. Жаловаться на интерна Светлана не стала: не хотела посреди ночи беспокоить врачей, а уже утром ее перевели из реанимации в госпитальное отделение.

«Важно понимать, что все те страшилки, которые рассказывают пациенты, необходимо, во-первых, оценивать объективно, что сложно, так как истинной информации мы не знаем, а, во-вторых, с учетом состояния пациента и отделения больницы, в котором он находился», — предупреждает генеральный директор «Факультета Медицинского Права», юрисконсульт по медицинскому праву Полина Габай.

Поцхверия утверждает, что описанная Светланой ситуация невозможна: «Очень часто больные поступают в отделение в состоянии измененного сознания, а после проведенного лечения, когда явления интоксикации уходят, больным трудно отличить болезненные видения от реальности». В то же время врач признает, что многих пациентов его отделения действительно фиксируют, привязывая к койкам: особые правила в отделении связаны с тем, что в нем, как говорит завотделением, проходят лечение в том числе психически нестабильные пациенты. По словам Поцхверии, его отделение — не психиатрический стационар (по закону, для госпитализации пациента в психиатрический стационар более чем на 48 часов необходимо решение суда), но имеет «особый статус» из-за пациентов с психозами и попытками суицида. «Статус» выражается в запертых дверях и наличии психиатров.

Пациенты токсикологии и токсикологической реанимации часто попадают в больницу в состоянии измененного сознания, говорит Поцхверия. По словам медицинского адвоката Дмитрия Айвазяна, врачи могут применять силу только в исключительных случаях, когда жизни и здоровью пациента или самого врача угрожает опасность.

Без связи

Первокурсница Алена А. в июне 2019 года сдавала экзамен. Получив тройку, студентка расстроилась, вышла из аудитории и расплакалась. Под рукой оказались антидепрессанты, которые ей назначил врач, упаковка уже была начатой , утверждает студентка. Алена выпила пять таблеток, хотя обычно принимала три. При виде плачущей девушки с пустой упаковкой антидепрессантов однокурсники испугались: Алене вызвали «скорую». Фельдшеры, осмотрев сумку студентки, нашли в ней еще и начатую упаковку обезболивающего. «Скорая» решила, что девушка пыталась покончить с собой. С этим диагнозом, который девушка отрицает, ее и доставили в «Склиф» , в распоряжении редакции есть медицинская справка. В отделении у Алены забрали сумку, телефон, все вещи, включая нижнее белье, и выдали ночную рубашку. Девушка вспоминает, что попросила санитарок достать из ее сумки гигиенические прокладки. «Но они забыли. А когда увидели, сказали, что ничего нового не дадут, хотя простыня и рубашка были все в крови. Сказали, что нужно самой постирать под краном», — вспоминает Алена, добавляя, что сухую рубашку ей взамен не выдали. Позвонить домой студентке, по ее словам, не разрешили. Мать девушки узнала о госпитализации дочери только от молодого человека Алены, которому та успела написать из машины «скорой». «Один раз сказали, что с разрешения врача можно позвонить, но только на домашний телефон, — рассказывает девушка. — У нас домашнего нет» . Медработники по существующим правилам не обязаны сообщать родственникам пациентов о том, что те оказались в больнице, говорит медицинский адвокат Дмитрий Айвазян: «Это инициатива скорее, чтобы подстраховать самих себя. Чтобы было кому забрать пациента и его вещи, привезти деньги, чьи телефоны указать в качестве контактных».

«Меня предупредили, что мобильный в отделении запрещен, и телефон я максимально прятала», — рассказывает Ксения Сергус, приехавшая в «Склиф» из Таганрога. По словам девушки, такие правила были связаны с опасением, что лежащие в отделении наркопотребители могут позвонить и попросить передать им «дозу».

Маркетолог Илья Ермолаев в 2016 году попал в отделение острых отравлений «Склифа» после укуса гадюки. Ермолаева на носилках отнесли в палату и забрали мобильный телефон. «Мне сказали, что это закрытое отделение, и по правилам тут нельзя пользоваться мобильным», — рассказывает Ермолаев. Телефон был нужен мужчине для работы, он все-таки смог договориться с завотделением и в качестве исключения оставить смартфон, пообещав никому его не давать. Еще одна пациентка «Склифа», Анна С., попавшая туда в 2017 году, подтверждает: телефоны отбирают, но можно попробовать договориться с уборщицей о звонках, иногда — за плату. Поцхверия утверждает, что не знает о случаях, когда персонал предлагал бы звонки за деньги, но если бы узнал, немедленно уволил.

Никита Зайцев попал в отделение токсикологии совсем недавно: он был задержан на митинге в Москве 27 июля и, находясь в отделении полиции, порезал вены в знак протеста. По словам Зайцева, с телефона, который был в отделении, можно было позвонить только на городской — и лишь с 19 до 20 часов.

Завотделением подтверждает: мобильные телефоны пациентов хранят на посту дежурной сестры, больные имеют право пользоваться своим телефоном в присутствии медицинского персонала. Такая система, по замыслу врачей, во-первых, предотвращает кражи, а во-вторых, не позволяет пациентам снимать друг друга на камеру, чтобы выложить в интернет. Однако на этаже, где лежат пациенты со случайными отравлениями, мобильные телефоны находятся с ними, утверждает Поцхверия. Это видел и корреспондент «Проекта».

Лишение средства связи — это грубейшее нарушение, считает медицинский адвокат Айвазян: «Понятно, что телефон в каких-то случаях может быть свидетелем: можно сфотографировать, снять видео, записать аудио. У больного, поступившего в тяжелом состоянии, вещи, среди которых и телефон, могут забрать. Но когда пациент придет в себя, отказать в возвращении вещей ему не могут». Другое дело, что именно врач определяет, действительно ли пациент пришел в себя, добавляет адвокат.

Взаперти

Когда мать и молодой человек первокурсницы Алены приехали в отделение, навестить девушку им не разрешили, сказали, что ее отправили в реанимацию , рассказывает Алексей, молодой человек Алены. При поступлении девушку пообещали выписать на следующий день, однако, по ее словам, ей пришлось доказывать свое право покинуть отделение в течение почти недели: «В первый день ко мне пришел дежурный врач, сказал, что теперь меня поставят на учет [в психиатрический диспансер], не выпустят из страны, не дадут визу, нельзя будет водить машину, работать на госслужбе». Обычно пациентам называют примерное количество дней, которое им нужно провести в больнице, говорит Поцхверия, но быть уверенным в точной продолжительности лечения нельзя — в любой момент могут возникнуть осложнения. Ставить больных на учет в психдиспансер — не их забота, утверждает Поцхверия, но по решению психиатра пациента могут перевести в психиатрическую больницу.

Суицидолог и медицинский психолог Ксения Чистопольская в 2009-2012 годах проводила в «Склифе» исследование о самоубийствах для диссертации . Пациентам с диагнозом «попытка суицида» предлагалось поучаствовать в исследовании, посвященном отношению к смерти у людей в тяжелом психологическом состоянии. Среди ее респондентов — все они были в возрасте от 18 до 25 лет — примерно четверть отрицали суицидальную попытку, несмотря на то, что их диагноз был именно таким. «Я не думаю, что их стоит сильно переубеждать, как это делают врачи: нет, ты хотел [совершить самоубийство], нет, ты сделал. Потому что это защитная реакция. Было сильное столкновение со смертью, и человек сказал: извините, я не хотел. Не хотел — и слава богу. Значит, почувствовал, что ему есть, что терять», — рассуждает психолог.

Согласно закону «Об основах охраны здоровья граждан» перед тем, как врачи начнут лечить пациента, он или его представитель должны подписать информированное добровольное согласие на медицинское вмешательство.

В каком бы отделении больницы ни находился пациент, если его состояние не критическое, ситуация, когда его удерживают против воли, прямо противоречит и Конституции, и уголовному закону, и гражданскому праву, и закону об основах охраны здоровья граждан, объясняет адвокат Айвазян. «Это прямое и грубейшее нарушение, которое карается Уголовным кодексом. Даже два-три часа приравниваются к незаконному лишению свободы», — говорит адвокат. Доказать факт незаконного лишения свободы в суде будет крайне сложно: для этого нужно предоставить доказательства. От больницы можно истребовать записи видеокамер, но их, скорее всего, не предоставят. В результате, вероятнее всего, суд поверит врачам, заключает Айвазян.

В токсикологии это не всегда работает, причем не только в отношении тех больных, кто был без сознания. Когда Анну С. в 2017 году привезли в Склиф с подозрением на попытку суицида, подписать такой документ ей не предложили , утверждает сама Анна. Когда пациент реанимационного отделения приходит в сознание, перед переводом в госпитальное отделение ему предлагают подписать согласие на дальнейшее лечение. Все больные, как правило, подписывают этот документ, говорит Поцхверия. «Я спрашивала: почему вы меня держите? Мне говорили, что согласно 29 статье Закона „Об оказании психиатрической помощи“ вы принудительно задержаны и представляете вред для себя», — рассказывает бывшая пациентка Алена. «Если человек выпил 20 таблеток па******ла, он в ясном сознании, но высказывает суицидальные мысли — не хочет жить, не хочет лечиться, не хочет ложиться в больницу — мы руководствуемся 29 законом „О недобровольной госпитализации“ — имеется в виду ст. 29 ФЗ „О психиатрической помощи“. Пациента осматривает врач-психиатр и на основании его заключения больной госпитализируется принудительно, что, с нашей точки зрения, делается в его же интересах. Дать ему умереть? Человек — хозяин своей жизни? Вы действительно так думаете? А если его при этом сопровождают близкие люди, как им это объяснить? И как быть с законом о неоказании медицинской помощи?», — горячится Поцхверия . По словам медицинского адвоката Дмитрия Айвазяна, не брать у пациента расписку можно только если психиатр признал у больного наличие психоза, опасного для пациента и окружающих. Когда пациент приходит в себя, но состояние все еще не позволяет отпустить его домой, у него берут расписку. Формально врачи были правы, однако ни Анна, ни Алена не считают, что пытались покончить с собой. По словам пациенток, к Анне психиатр пришел на третий день, к Алене — на четвертый. В «Склифе» говорят, что такого быть не могло . Там утверждают, что как только пациент приходит в сознание и способен общаться с психиатром, его консультирует специалист, без этой процедуры больных не переводят в госпитальное отделение. Если же пациент поступает в сознании, его сразу консультирует врач-психиатр приемного отделения. «Так что три-четыре дня без осмотра психиатра пациент не остается», — утверждает завотделением Поцхверия».

По словам Ксении Сергус, выйти и зайти в отделение можно было только в сопровождении медперсонала, самостоятельно покинуть помещение она не могла. О том, что покинуть отделение самостоятельно невозможно, вспоминает и Никита Зайцев.

— Это они говорят, что не будут жаловаться [если выписка произойдет раньше положенного и появятся осложнения — «Проект”]. Еще как будут! Я могу диплом потерять! — говорит доктор Поцхверия. Он рассказал, что однажды ему уже приходилось давать объяснения в Следственном комитете: бывший пациент пожаловался на насильное удержание — он пробыл в отделении 18 часов после того, как был выписан из реанимации. Но когда врач объяснил, что наблюдать пациента было необходимо, вопросы у силовиков отпали.

— Выписка пациентов производится после оценки их состояния. Если врачи уверены, что жизни больного ничто не угрожает, мы их выписываем. Если у врачей возникает малейшее подозрение на возникновение ранних или поздних осложнений, то пациенты остаются в госпитальном отделении до полного выздоровления. Все это объясняется как самому больному, так и его родственникам, — говорит Поцхверия. Однако трое бывших пациентов говорят, что не понимали, почему они не могли выйти из отделения.

В изоляции

Врачи считали, что Анна С. пыталась совершить суицид: к ней не пускали родных, не разрешали отвечать на записки , утверждает Анна. Мать попыталась передать Анне книги, кремы и дезодорант. «Одобрен» был только крем для рук. Не дошла до Анны и переданная книга по культурологии . В ситуации с передачами адвокат Айвазян предлагает брать во внимание состояние пациента: «Если человек находится в психозе, а друзья передают ему книгу „Как управлять миром, не привлекая внимания санитаров“, то пользы от чтения не будет. Но общее правило заключается в том, что вводить цензуру врачи не имеют права».

«Цензурирование» книг Поцхверия со смехом отрицает: «Я что, телевидение?». Предметы гигиены передавать можно, но продуктовые передачи действительно подвергаются проверке: по словам завотделением, в них может быть алкоголь, наркотики, режущие предметы. Однажды в упаковке с соком оказалась водка, а больной, получивший эту посылку, через два часа оказался в коме, рассказывает завотделением.

Мать Ильи Ермолаева во время его лечения в «Склифе» была тяжело больна и почти не могла ходить. По телефону ей сказали, что сын находится в токсикологии, но что с ним — не объяснили, не предупредили и о том, что навестить его нельзя. Женщина приехала в отделение, но пустить ее отказались. «Как-то удалось договориться, чтобы меня выпустили минут на пятнадцать. Друзей тоже потом не пускали», — вспоминает Ермолаев, для себя объясняя позицию больницы тем, что в отделении лежат люди с изменением сознания. «Это неправда, — отвечает Поцхверия. — Общение с родственниками не запрещено даже в реанимации. Это общее правило для всех медицинских учреждений». После выписки из «Склифа» Ермолаев написал в фейсбуке большой пост об отделении, сравнив его с книгой Кена Кизи «Пролетая над гнездом кукушки».

Родственникам студентки Алены врачи говорили, что ей нужно «еще немного полежать и отдохнуть». Их ни разу не пустили навестить девушку и сначала даже не сказали, что ей не разрешено пользоваться мобильным. «Первые два дня мы думали, что ей нельзя дозвониться, потому что телефон разрядился, на третий день взяли зарядку», — вспоминает молодой человек Алены Алексей. Но общаться пришлось записками: он вложил листок в книгу, которую передал через медсестру.

Принять душ Алена, по ее словам, смогла только на пятый день — с санкции лечащего врача. «В душе лежал только кусок хозяйственного мыла. Полотенец не было, я вытерлась рубашкой, которую выдали», — до этого дня санитарка выдавала Алене кувшин, набирать воду и мыться нужно было в туалете без дверей. Передать родственникам, что у нее нет полотенца и зубной щетки, Алена так и не смогла. Никита Зайцев вспоминает, что на посещение душа в отделении был отведен один час и разрешение врача не требовалось. Возможно, причина в том, что Зайцева, по его словам, не подозревали в суициде. В «Склифе» объясняют, что душ принимать разрешается, но только в присутствии медперсонала, а душевые кабины изнутри не запираются в связи с особым статусом отделения: пациенты могут «повеситься или запереться вдвоем» , пояснил один из врачей корреспонденту во время обхода отделения.

К пациенту в психозе, после суицида, родственников не пускают, потому что они могут стать триггером, объясняет Поцхверия. Визиты родственников к таким пациентам разрешает психиатр, но если, по его мнению, это послужит провоцирующим фактором, родственников не допустят, пока больной не стабилизируется. Корреспондент «Проекта» видел родственников и коллег пациентов и в реанимации, и на этаже, куда отправляют больных после того, как они пришли в себя.

У пациента соматического отделения есть право просить допустить к нему родственников, говорит адвокат Айвазян. «Бывает, что в отделении карантин, или слишком много пациентов, и доктор не может уделить внимание родственникам, поэтому это остается на усмотрение завотделением», объясняет адвокат. Если недопуск родственников перерастает в конфликт, адвокат советует решать вопрос через администрацию больницы.

Суицидолог Чистопольская во время работы в «Склифе» тоже обратила внимание на ограничения в посещениях и звонках. Как медицинский психолог, Чистопольская считает это жесткой мерой: «Пациенту после попытки самоубийства хочется пообщаться с важными ему людьми. А врачам надо проводить процедуры, им некогда думать о душе, о том, чтобы психологически с человеком поговорить. В итоге пациенты помещаются в „чистилище“ — и в физиологическом плане, и в психологическом».

* * *

Доктор Поцхверия пролистывает ленту отзывов об отделении на большом мониторе рабочего компьютера и, кажется, обижается на пациентов, которые оставляют плохие комментарии: все особые меры в отделении, на которые жалуются больные, по замыслу врачей, придуманы для их же блага.

Что происходит в токсикологиях в России

Санкт-Петербург

1. Летом 2018 года петербурженка Полина Топольян попала в токсикологию крупной больницы северной столицы с отравлением психотропным препаратом , «Проект» не приводит название больницы, однако оно появлялось в посте девушке на фейсбуке и в СМИ. По словам девушки, она выпила его по назначению психотерапевта, но после появились головокружение и тошнота, пришлось звонить в «скорую». Пациентка очнулась в палате с решетками. Заметив, что одна решетка открывается, девушка попыталась выйти, чтобы спросить у медработницы, где находится, и попросила телефон. «Она насильно начала запихивать меня в эту тюрьму обратно, охранники привязали мои руки и ноги к койке ремнями, хотя я вела себя адекватно и ничего не сделала», — утверждала позже пациентка. Соседка по палате заметила, что привязанные руки девушки стали синеть, и помогла освободиться. Топольян снова попробовала поговорить с врачами. «Но меня снова связали так, что я не чувствовала конечностей, при попытке сопротивления охранник сильно ударил меня кулаком по лицу», — утверждала потом пациентка. После этого девушке что-то вкололи. Выйдя из больницы, Полина обратилась в травмпункт, где ей диагностировали подозрение на внутренний перелом. Девушка обратилась в полицию . Топольян описала, с чем ей пришлось столкнуться в отделении, в посте на фейсбуке, в настоящее время он удален. «Проект» цитирует ее рассказ по скриншоту поста в издании «Бумага». Топольян не ответила на сообщение корреспондента «Проекта».

2. В октябре 2018 года в петербургских сообществах «ВКонтакте» появилось несколько постов, в которых рассказывалась история Александра Кипниса. Очнувшись в токсикологии, мужчина увидел палату с решетками, попросил у врача отдельную и добавил, что готов заплатить. Врач позвал охранника, а тот ударил пациента «с размаху локтем в нос». К посту прилагалась фотография заключения из травмпункта. Кипнис обратился в полицию . Кипнис не захотел общаться с «Проектом», сославшись на нехватку времени. В ГУ МВД по Санкт-Петербургу и Ленинградской области «Проекту» подтвердили, что мужчина обращался в полицию, его заявление зарегистрировали и провели проверку, однако чем она закончилась, не сказали.

1. Петербурженка Ирина Р. в 2014 году попала в токсикологию НИИ Джанелидзе после того, как, по ее словам, перепутала внешне одинаковые бутылки с питьевой водой и жидкостью для мытья пола. Женщину привезли в реанимацию. «Мы с фельдшером и сотрудником отделения встали напротив огромного зала, посреди зала две каталки ногами друг к другу, на них два человека, абсолютно голые, у одного была ломка, он был бело-синий, его трясло. Может, была между ними какая-то ширма, может, не было. И мне сказали: вам нужно здесь полежать. Накрываться ничем не положено. Я, помню, попятилась: да вы что, здесь же мужчины. Я же нормальная!». В результате Ирину пожалели и положили сразу в палату. В НИИ Джанелидзе «Проекту» ответили, что пациенты в отделениях реанимации действительно госпитализируются без одежды, но могут укрываться простынями и одеялами. При наличии возможности пациентов мужского и женского полов разделяют в разные палаты или используют раздвижные ширмы.

2. Мария Т. оказалась в НИИ Джанелидзе в 2017 году — девушка пыталась отравиться. В больнице ей отказывали в лекарстве, которое передавали родственники, и только один раз выдали ферменты, без которых Мария не могла есть. Покинуть палату было нельзя: «там решетки с замком, тюремные условия», — вспоминает бывшая пациентка. Правда, по словам Марии, пациентка действительно представляла угрозу для себя. «Два раза моих родных пустили, несколько раз отказывали. Один раз я спросила, почему, на что мне проорали из-за дверей, что мне бы заткнуться, потому что я наркоманка — видимо, для них все пациенты по умолчанию наркоманы». Пользоваться мобильным телефоном было нельзя. «Изначально отбирали все, выворачивали карманы, снимали одежду. Далее родные могли передать еду — только ту, что можно съесть без столовых приборов, — воду, туалетную бумагу, сигареты: курить было можно, впрочем, это еще одно подтверждение того, что всем наплевать на условия». В НИИ Джанелидзе на просьбу прокомментировать слова пациентки ответили, что передача каких-либо лекарственных средств родственниками, тем более пациентке с отравлением при попытке совершения суицида, абсолютно исключена. В Джанелидзе считают, что говорить об отсутствии посещений некорректно, если пациентка сама утверждает, что дважды к ней пускали родственников . «Действительно, в связи с особенностями контингента пациентов, зачастую находящихся в неадекватном состоянии и не контролирующими свое поведение, на отделениях токсикологии осуществляются определенные режимно-ограничительные мероприятия в целях предотвращения противоправных действий пациентов по отношению друг к другу и по отношению к медицинскому персоналу. Особенности изменения сознания пациентов на фоне разнообразных токсических состояний (в том числе при употреблении психоактивных и наркотических препаратов) зачастую не позволяют пациентам адекватно оценивать окружающую их действительность, особенно при развитии галлюцинаторно-бредовой или деллириозной симптоматики», — добавили в больнице.

По данным ГУ МВД по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, за 2019 год в полицию поступило четыре жалобы на работу НИИ Джанелидзе. В основном заявления касались «организации деятельности учреждения» , сообщили в ГУ МВД. По трем обращениям уже проводят проверку, уверили в полиции.

Ижевск

Олеся М. попала в токсикологию ГКБ №6 в Ижевске в апреле 2019 года. «К пациентам относились отлично, но было ощущение, что нахожусь в местах не столь отдаленных: решетки на окнах, еда в железной посуде», — вспоминает Олеся. Пользоваться мобильными было можно, но розеток не было, приходилось заряжать на посту медсестер.

Бывшая пациентка утверждает, что отравилась таблетками из-за непереносимости лекарственного препарата, но ей поставили диагноз «попытка суицида». «Ко мне не пускали посетителей, разрешали только передачи: внятного объяснения не было, говорили, что мне нужно сначала пройти консультацию психиатра. Но разговор пришелся на день выписки, через пять дней. Очень странно». К пациентам с другими диагнозами посетителей пускали. Олеся рассказывает, что ее «еле отпустили на день помыться» — по словам бывшей пациентки, душ в больнице был закрыт на ремонт.