Культурный дневник
Исследования всего на свете. Артемий Троицкий воодушевлён новизной
22 сентября 2019
Хедлайнеры сто двадцать девятого выпуска программы "Музыка на Свободе" – британский ансамбль Modern Studies, исполняющий фольклорные и какие угодно ещё, но обязательно интеллигентные композиции. Рок-критик Артемий Троицкий воодушевлен тем, что творческие и экспериментаторские идеи в мировой популярной музыке не умирают, а, наоборот, возрождаются.
До середины 60-х годов традиционная народная музыка существовала сама по себе, а модная поп-музыка сама по себе. Казалось, что чёткий водораздел между "исконным" и модным/актуальным – навсегда. Однако в Англии вдруг появился "фолк-рок", в Америке – "кантри-рок", и даже бард Боб Дилан запел под аккомпанемент электроинструментов. Тренд захватил не только разные страны (вспомним и советских "Песняров", и "Ариэль"), но и разные музыкальные стили. Среди относительно свежих примеров экспансии народных традиций на несвойственные им территории можно вспомнить британскую "фолктронику" (акустический фолк с компьютерными эффектами) и американские "фрик-фолк" и "психо-фолк" (психоделический замес на народнической основе). И то, и другое было популярно в нулевые годы.
Казалось бы, вырастить что-то новое на этой истоптанной поляне уже не получится. Однако ансамблю Modern Studies из шотландского Глазго (сейчас перебрались в английский Ланкашир) это, пожалуй, удалось. Изначально это было полуакустическое трио в составе: Эмили Скотт (голос, орган, пианино), Роб Сейнт-Джон (гитара), Пит Харви (виолончель, бас). Позже к группе присоединился Джо Смайли (ударные, меллотрон, звукорежиссёр). Первый альбом группы, Swell to Great (в моём вольном переводе "Набухая во что-то великое"), представил авторские сочинения Скотт и Сейнт-Джона, балансирующие на грани как минимум трёх стилей: тихого фолка, игривого инди-попа и минималистичного тягучего ambient. Ближайшая аналогия, пришедшая мне в голову – знаменитые сольные проекты Брайана Ино 1970-х годов, вроде классического альбома Another Green World, но с сильным фольклорным влиянием. Альбом совершенно неизвестной дотоле группы из удалённых мест собрал восторженную прессу и получил высокие места в итоговых списках лучших релизов 2016 года.
Modern Studies с композицией Supercool
Это поспособствовало тому, что Modern Studies подписали контракт с престижным лондонским лейблом Fire Records, на котором в 2018-м вышел второй диск группы, Welcome Strangers. "Приветствуем, незнакомцы" и в техническом, и в творческом отношении работа заметно более матёрая, чем дебютный альбом. Электронно-минималистская линия стала чётче, но и акустическая, ведомая виолончелистом, никуда не делась. Уникальность звучания ансамбля получила подтверждение; вот некоторые отзывы: "Одновременно архаичный и современный, сладкий и острый, альбом оставляет странное, но волнующее ощущение"; "Шаг вперёд по сравнению с дебютом: запись и более изысканная, и более дикая"; "Прекрасный звуковой документ – драматичный, с захватывающей "киношной" атмосферой"; "Собрание страшноватых диско-колыбельных, туманных городских тусовок и психотропных песенок у костра"; "Радикальный фолк с ноющим меллотроном и ритмическими петлями – звучит и винтажно, и вызывающе".
Modern Studies с композицией Let Idle Hands
Второй альбом Modern Studies до такой степени вдохновил английского продюсера и саунд-скульптора Томми Пермана, что он сделал группе довольно эксцентричное предложение: записать совместно альбом-компаньон, своего рода инструментальный постскриптум, или посвящение незнакомцам. Пластинка вышла (только на виниле, что предполагает её "коллекционную" ценность) в июле этого года. Название – Emergent Slow Arcs ("Выплывающие медленные ковчеги"). Восемь треков, красивых-загадочных-меланхоличных, без слов, но с выразительными мелодиями и осязаемым настроением. Да, своего рода кино без картинки.
Modern Studies & Tommy Perman с композицией Moonshot
Сейчас "Современные исследования" потихоньку работают над новым альбомом. Ожидания у меломанов (пока только британских) весьма высоки. Ведь, как написал недавно авторитетный музыкальный сайт Record Collector, "эта группа устанавливает новые стандарты в интеллигентной поп-музыке".
Плей-лист программы "Музыка на Свободе" (выпуск 129):
1. Unknown Mortal Orchestra (New Zealand/USA). Ministry of Alienation, LP Sex & Food
2. Da Cruz (Brazil/Switzerland). Pais do futuro, LP Eco do futuro
3. Le Ton Mitè (Belgium). Decalage horaire, LP Passe compose futur conditionnel
4. Le Ton Mitè (Belgium). Class War, LP Passe compose futur conditionnel
5. "Звуки Му" (СССР). "Встань пораньше", LP Live in Liverpool
6. Modern Studies (UK). Supercool, LP Swell to Great
7. Modern Studies (UK). Let Idle Hands, LP Welcome Strangers
8. Modern Studies (UK). Horns and Trumpets, LP Welcome Strangers
9. Modern Studies & Tommy Perman (UK). Moonshot, LP Emergent Slow Arcs
10. La Luz (USA). My Golden One, LP Floating Features
11. Hama Sankare (Mali). Haira alhawa, LP Ballebe
12. LUMP (UK). Curse of the Contemporary, LP LUMP
13. Los Trasgos Muertos (UK). Step One, LP Los trasgos muertos
14. BeWilder (Italy). No One Ever Became Wicked Suddenly, LP Full Panorama
Роман Минц: "Трудно испугать того, кто слышал Штокхаузена"
20 сентября 2019
21 сентября в Москве в оранжерее "Аптекарского огорода" начинается цикл камерных концертов, посвященный грядущему 250-летию со дня рождения Бетховена. В программе не только произведения Бетховена, но и Пуленка, Шостаковича, Моцарта и Сильвестрова.
Художественный руководитель цикла музыкальных концертов в "Аптекарском огороде", известный скрипач Роман Минц рассказал Радио Свобода об этом событии и своем восприятии классической и современной музыки.
– Почему выбран такой повод? Все-таки в России нечасто отмечают юбилеи композиторов вообще и Бетховена в частности.
– Во-первых, это не фестиваль, а серия концертов. То есть фактически целый сезон, посвященный какой-то одной теме. Во-вторых, мне кажется, что юбилеи Бетховена отмечаются так часто, как они происходят, независимо от страны.
– А с чем связан выбор места? "Аптекарский огород" неожиданно стал в последнее время музыкальной концертной площадкой.
– Это был не мой выбор, в данном случае место выбрало меня. То есть у организаторов было желание сделать что-то интересное, и меня попросили помочь с программой академической музыки. А я уже предложил сезон посвятить именно Бетховену.
– Кто подбирал в связи с этим репертуар и исполнителей? В программе есть произведения, которые редко исполняются.
– Исполнителей подбирал я. Я связывался с теми или иными людьми, которые мне интересны как исполнители. И дальше обсуждались произведения. Кто-то целиком готовую программу прислал, кого-то я просил или предлагал что-то сыграть. То есть это был процесс индивидуальный. Но вся программа, естественно, так или иначе, через меня прошла. А что касается редких или нередких произведений, понятно, что какие-то фортепианные сонаты исполняются, может быть, чаще других произведений. Но если человек все-таки более-менее погружен, то наличие у Бетховена музыки для духовых инструментов не вызывает у него какого-то изумления, мне кажется.
Это легкое заблуждение – считать любую музыку, язык которой немного сложный, современной
– Зритель приходит, как правило, либо на программу, либо на конкретных исполнителей. И солистов скрипачей, пианистов, виолончелистов публика знает лучше, чем духовиков…
– И это понятно. Духовики, даже очень хорошие, в большинстве своем все равно, как правило, играют в оркестрах, за какими-то исключениями, поэтому широкой публике известны меньше. Но я надеюсь, что в рамках этого цикла, в том числе, можно будет исправить это упущение – если кто-то плохо знает музыкантов-духовиков или духовую музыку. Потому что у нас будет целых три концерта, посвященных именно духовой музыке и Бетховена, и не Бетховена тоже.
– Эти произведения широкой публике не очень известны. В массовом сознании имя Бетховена, конечно, ассоциируется с Пятой симфонией, "К Элизе" и "Сурком"…
– Что касается того, что в массовом сознании Бетховен ассоциируется с какими-то двумя-тремя вещами, это объяснимо. Мне кажется, что на концерты пойдут люди, которые и так догадываются, что Пятой или Девятой симфонией дело не ограничивается, все-таки Бетховен написал огромный корпус камерной музыки, и не будет большим преувеличением сказать, что наибольших своих высот он как раз достиг именно в квартетном жанре, например, который мы представляем целиком. И именно его поздние квартеты являются апофеозом. Может быть, для кого-то это будет открытием, но в принципе это факт общеизвестный. Другой вопрос, что, к сожалению, может быть, из-за сложности или еще по каким-то другим причинам послушать все квартеты Бетховена в Москве – это была практически нереальная задача до этого сезона. Потому что мы не смогли вспомнить, когда за один сезон была сыграна программа или цикл концертов, где прозвучали бы все квартеты Бетховена. И именно с этой точки зрения такой цикл очень важен.
– Вы известны как популяризатор не просто классической музыки, а классической современной музыки…
Музыка Шнитке и Денисова не современная, а то, что пишет Арво Пярт, современное
– Мне кажется, это легкое заблуждение, которое, в принципе, связано с тем, что почему-то принято считать, что любая музыка, язык которой немного сложный, современная. Хотя с этой точки зрения многие произведения, которые писались 100 лет назад, более "современные", чем некоторые произведения, которые пишутся сейчас. Если взять удельный вес того, что я играл в своей жизни, мне не кажется, что будет сильный перевес именно в сторону современной музыки в моем понимании – это музыка людей, которые живут сейчас и пишут в данный момент.
– Дирижер Владимир Юровский в интервью Радио Свобода сказал, что Шнитке, Денисов, Губайдулина, творившие в 20-м веке, это не современная музыка, а классика. По вашему мнению, что такое современная музыка?
– Тут вопрос даже не в статусе, мне кажется, а в том, что при любом таком разговоре очень важно, чтобы определения были общепринятыми. Просто современное – это то, что в это самое время происходит. К сожалению, Шнитке больше с нами нет и Денисова с нами тоже нет, они были моими современниками какое-то время назад, а сейчас их музыка не современная, потому что уже прошло время с тех пор, как их нет. В то время как то, что пишет Арво Пярт, оно современное, независимо от его статуса. Рамки прочертить просто не получится.
– Арво Пярт – самый исполняемый из ныне живущих композиторов. Его можно назвать классиком?
– Классик он или не классик, но понятно, что какие-то вещи, которые он написал, уже остались с нами. Но он еще, слава богу, хорошо себя чувствует и продолжает писать, поэтому, формально говоря, Пярт – все еще современный композитор. Я не делю – современность и классику. Когда начинаешь разговаривать, то нужно определяться жестче, иначе можно все что угодно приписать ко всему что угодно.
– Часто на концертных афишах соседствуют имена классиков, живших несколько веков назад, с современными композиторами. На ваш взгляд, может ли это помочь публике найти путь к авангарду через классику?
Когда я начинал учиться в музыкальной школе, все было в дефиците, в том числе и ноты
– Я думаю, что возможен обратный ход. Это как раз не так уж неслыханно. Например, на концерте 21 сентября, который открывает цикл, будет перекличка: Бетховен, Сильвестров, Шостакович, – все это связано с Бетховеном так или иначе. И будет вещь Маурисио Кагеля "Людвиг ван". Она из авангардных времен, была написана на 200-летие Бетховена, то есть 50 лет назад. И язык не поворачивается называть ее музыкой современности, но тем не менее. И я уверен, что вполне может быть, что придут люди, которые заинтересованы в какой-то более авангардной музыке изначально, но в этом же концерте они услышат багатели Бетховена.
– У каждого человека в какой-то момент происходят открытия личного характера. В какой момент у вас лично появился интерес к более поздним классическим произведениям, может быть, даже авангарду?
– Я хорошо это помню. Мне было лет 11, а может быть, даже раньше чуть-чуть. Когда я начинал учиться в музыкальной школе, все было в дефиците, в том числе и ноты. Поэтому моя мама покупала любые скрипичные ноты, которые видела в букинистических магазинах. И она случайно однажды купила сонату Хиндемита для скрипки и фортепиано и принесла ее мне. Я с ней начал знакомиться, просто поставил на пульт и стал ее играть. Я никогда в жизни не слышал даже имени этого автора. Это была довольно экспрессионистская музыка – ранний Хиндемит, не поздний, очень много диссонансов… Я был очень впечатлен. И впоследствии раз в несколько лет я к этой сонате возвращался, пока не сыграл ее полностью. Это одно из моих любимых сочинений.
– Насколько современный скрипичный репертуар позволяет разгуляться исполнителю? Современные композиторы много пишут для скрипки?
Для меня музыка Хачатуряна сложна. Я просто не могу себя заставить дослушать ни одно его сочинение
– Они точно пишут больше, чем я, например, могу сыграть. Поэтому грех жаловаться. И вообще для скрипки пишут много, хотя, конечно, у пианистов репертуар гораздо шире. И мне композиторы регулярно присылают какие-то вещи.
– Написанные специально для вас?
– Ну, нет. То есть бывает, что и специально для меня, но если я попрошу. Обычно уже готовое произведение присылают.
– Публика в Москве, насколько она отличается от публики в европейских городах – Вене, Зальцбурге? Насколько там готовы к открытию чего-то нового больше или меньше, чем в Москве?
– Когда вы говорите о Зальцбурге, то, наверное, имеете в виду фестиваль... Но фестиваль – это одно, а регулярная концертная жизнь – это другое. И в Москве тоже есть какие-то фестивали, где люди приходят за одним, а есть регулярные концерты, куда люди приходят за другими ощущениями. Понятно, что Москва хоть и стремится, но пока это не мировой центр современной музыки, тем не менее такие вещи происходят. Есть Московский ансамбль современной музыки, "Студия новой музыки"… И есть люди, которые ходят на эти концерты. А если поехать в какую-нибудь английскую глубинку, где в небольшом городке есть концертное общество, которое делает концерты раз в месяц и приглашает каких-то артистов к себе, там, наверное, будет аудитория старшего возраста, которая современную музыку вежливо выслушает, а потом скажет – есть такое английское выражение: "это не моя чашка чаю". Мне кажется, что каждый случай отдельный, и в ответе на этот вопрос будет каждый раз что-то новое. Мне кажется, что в Москве есть публика, которой интересно то, что происходит в музыке сегодня. Я сейчас дочитываю книжку Алексея Мунипова "Фермата" – беседы с современными композиторами. Она огромная – там больше 400 страниц. И когда я ее покупал на OZON, там было написано "бестселлер". То есть люди читают, им это интересно, значит, публика такая есть.
– Когда-то, по-моему, Арам Ильич Хачатурян сказал, что сложная музыка сродни сложной книге, которую вы читаете, и если вы чего-то не понимаете, вы перечитываете и пытаетесь это понять. И музыку тоже нужно слушать иногда несколько раз для того, чтобы действительно понять. Вы согласны?
– Это понятие очень сложное, потому что для меня, например, музыка Хачатуряна сложна. Я просто не могу себя заставить дослушать ни одно его сочинение.
– Правда?! И скрипичный концерт в том числе?
– Да, и скрипичный концерт. То есть реально на какой-нибудь третьей-четвертой минуте мне хочется все промотать и так далее. Поэтому что такое сложная музыка – в данном случае очень сложно сказать. У всех свои на этот случай критерии. Ну, понятно, что "Танец с саблями" я могу дослушать, но это, по-моему, максимальное количество музыки Хачатуряна, которое я готов воспринимать в один присест. А для кого-то это не так. Мне сложно сказать.
– То есть у каждого человека есть какие-то свои точки соприкосновения с музыкой?
Приписки "лауреат международных конкурсов" делают, не спросив артиста, хочет он этого или не хочет
– Да, для каждого человека момент, где ему становится сложно, он разный. И это нормально. Это зависит от такого большого количества факторов, что если сейчас начать перечислять, это займет слишком много времени. Слуховой опыт – один из важнейших... Трудно испугать человека, который слышал Штокхаузена. Я играл вещи позднего Шенберга – у меня ухо не сворачивается в трубочку уже от этого. Другой вопрос, что меня может увлечь – это из другой оперы, но напугать какой-то диссонантной музыкой меня невозможно. А для кого-то это было бы откровением. Мне кажется, все от конкретного человека зависит.
– Вы когда-то в одном интервью обратили внимание на то, что в России довольно странная практика на афишах писать – из какой страны музыкант, в других странах мира это не принято. Как можно изменить эту практику, по вашему мнению?
– В России с афишами есть несколько практик, которые меня удивляют, скажем так. Все эти вещи, как правило, говорят о том, что человек, который эту афишу делает, уверен, что публика вообще не знает, кто тот человек, чье имя на афише, и что одного имени недостаточно. Поэтому делаются приписки – страна или "лауреат международных конкурсов". Причем часто эти приписки делают, не спросив артиста, хочет он этого или не хочет. Просто люди даже не задумываются о том, что есть уже определенный возраст и статус, когда это немножко оскорбительно. Ну, представьте себе, что сейчас на афише напишут: "Лауреат международных конкурсов Плетнев". Ну, это нонсенс. Потому что есть имя, которого достаточно, чтобы люди пошли. То же самое, мне кажется, и по поводу страны. Если ты приезжаешь куда-нибудь в глубинку, то там, конечно, для публики экзотика, если человек из Англии. Там пишут на афише: Англия или Канада... Таким образом посылается зашифрованное сообщение слушателю: "Смотрите, как круто – до нас доехал человек из Англии..." Это мне напоминает из "Ревизора": "Суп из самого Парижа". Примерно такая психология, наверное. Ну, что делать?.. Я думаю, что это должно отмереть само.