На руинах Москвы. Почему Юрий Лужков не человек-эпоха
Александр Петриков специально для «Кашина»
Его именем назовут какой-нибудь скучный «проектируемый проезд» в дальнем районе, переживающем реновацию, или вообще в Новой Москве, и первые таблички «улица Лужкова» развесят, наверное, на заборах строек; до того времени, когда начнут говорить «живу на Лужкова» или «встретимся на Лужкова» пройдет вечность; еще имя могут присвоить какому-нибудь второстепенному вузу, условному РГСУ, в дипломах будет стоять печать «им. Лужкова», и самые въедливые кадровики будут морщиться – да уж, не МГУ, но ведь и не «Натальи Нестеровой», сойдет; еще, и по нынешним меркам это увековечение по высшему разряду, могут назвать новый ледокол или танкер для сжиженного газа, который попадет в новости лишь однажды, собственно в момент наименования, и разве что годы спустя какой-нибудь заставший лужковские времена не очень молодой москвич, оказавшись по какой-нибудь надобности в Игарке, увидит знакомое имя и скажет «Ого». Самая веселая память, на которую он может рассчитывать – это если известную работу Церетели, бронзового Лужкова, одной рукой играющего в теннис, а другой ногой в футбол, поставят в каком-нибудь парке, вряд ли в «Музеоне» – а может, как раз в том проектируемом проезде, который станет улицей Лужкова, и который, конечно, вообще никому не нужен. Тут, милый наш Юрий Михайлович, вообще никто никому не нужен, и вы не исключение.
Те восемнадцать лет казались современникам полноценной эпохой, и сам он был максимально близок к тому, чтобы считаться исторической фигурой, но «был близок» и «достиг» – вещи разные. Эпоха, даже две эпохи, в которых он существовал, девяностые и нулевые, жили по собственным законам, и все его попытки на эти законы повлиять, будучи записанными в столбик, выглядят сейчас впечатляющим списком провалов и неудач – «Русское бистро» не победило «Макдоналдс», зиловский мини-грузовик «Бычок» не стал альтернативой нижегородской «Газели», а модернизированные «москвичи» с родноверскими именами не составили конкуренции вазовским «девяткам» (маниакальное желание Лужкова зайти в автопром – оно, наверное, как раз об этом: сам-то он понимал, что может быть настоящим символом эпохи), про архитектуру и так все понятно, а то, от чего плевались современники – вещевые рынки, грязь, пробки, визуальный мусор в огромном количестве, – это же всеобщие девяностые, не только московские, и самым странным способом оценки его заслуг стоит считать вот это «а вы помните?» – нет, друзья, это вы, вероятно, не помните гришинский «образцовый коммунистический город» с бесплатной землей, миллионным рабочим классом и невероятной по советским, но убогой по общечеловеческим меркам «системой снабжения» с циклопическими овощебазами и монументальными универсамами посреди бетонных ущелий. Город, изобретенный Кагановичем и достроенный Гришиным, был рассчитан на конкретный социальный строй, который не состоялся, и от которого остались руины; кто скучает по долужковской Москве своего детства с просторными площадями у метро, незастроенными километрами между домами (Лужков заткнет эти дыры своей «точечной застройкой»), газировкой за три копейки, хрустом снега под ногами – тот все-таки должен скучать и по самому большому в Европе прокатному стану на заводе «Серп и Молот»; самый большой прокатный стан почти в самом центре мегаполиса – есть ли более уродливая урбанистическая утопия? Разумеется, утопия не сбылась, разумеется, все рухнуло, разумеется, Лужков пришел на руины.
Подпишитесь, чтобы прочитать целиком
Оформите подписку Redefine.Media, чтобы читать Republic
Подписаться [Можно оплатить российской или иностранной картой. Подписка продлевается автоматически. Вы сможете отписаться в любой момент.]