Как я пытаюсь спасти российскую медицину
Гной, гниль, безнадёга и избиения врачей пациентами — будни российского здравоохранения. Нездоровый человек готов обратиться хоть к нечистой силе, чтобы излечиться, а симптомы зачастую проявляются агрессией, жадностью, эгоизмом — лекарь и больной не всегда могут даже найти общий язык. В совместном проекте с Яндекс.Практикумом башкирский врач Елена Хатмуллина рассказывает, как решилась изменить свою жизнь и создаёт онлайн-сервис, который вылечит отечественную медицину.
Задумываться о поиске новой работы я начала после того, как меня избила мать девочки, которую я госпитализировала в лор-отделение: она решила, что я что-то не то сказала о её ребенке, и накинулась на меня с кулаками. Я совмещала работу в нескольких поликлиниках и стационаре, уставала страшно, а тут ещё и такое! Так в 30 лет я самостоятельно начала изучать программирование, чтобы написать программу, которая поможет поставить точный диагноз любому человеку с непонятным набором симптомов. Родные и знакомые не воспринимают это всерьёз. Впрочем, я с детства чувствовала себя белой вороной, которую мало кто понимает.
Я всегда отличалась от своих сверстников. Маленькая, щуплая, я была очень болезненным ребёнком и подолгу лежала дома с кашлем и температурой. Мне сложно было общаться со сверстниками и заводить новые знакомства. Со слов матери, я часто играла в одиночестве, но при этом не выглядела грустной. До семи лет у меня было много воображаемых друзей, поэтому скучно мне не было. Я уходила в мир фантазий, мечтала о захватывающих приключениях с друзьями, о большом доме и вкусной еде, воображала себя супергероем, который спасает людей и животных. Мой непоседливый младший брат пытался меня задирать (наверное, он просто хотел со мной играть), из-за этого мы часто дрались и кричали друг на друга. С возрастом я стала понимать, что у нас с братом больше общего, чем я думала, и вообще-то он хороший и добрый человек. Ещё я очень любила читать. Когда детские книги в доме кончились, я взялась за журналы и газеты: «Юный техник», «Приусадебное хозяйство», «Советская Башкирия» — некоторые из них перечитывала несколько раз. Я очень любила «Занимательную математику» и «Занимательную физику» Перельмана, которые достались мне от деда — учителя математики в деревенской школе. Было много других взрослых книг, которые я прочла, потому что не было выбора.
В мои восемь лет мы переехали из Хабаровского края, где до увольнения служил мой отец-военный, в Башкирию, на родину родителей. Они развелись почти сразу после этого. Нас с братом воспитывали мама и бабушка-пенсионерка. Жили мы бедно, да и время было тяжёлое — 90-е. Отец нам особо не помогал, приходилось буквально выклянчивать у него какие-то крохи на наше существование. Мы разрывались между городом и деревней, часто переезжали и меняли школы. Новый коллектив не всегда принимал меня — не очень интересную, бедно одетую, болезненного вида девочку, с которой было трудно найти общий язык. Моей отдушиной стали занятия в детской художественной школе и подготовка к олимпиадам по биологии и физике с самыми добрыми и лучшими на свете учителями, которые занимались со мной бесплатно после уроков.
В 9-м классе я решила, что буду поступать в медицинский. Причин было несколько. Первая — романтическая: я смотрела сериалы «Доктор Куин, женщина-врач», «Скорая помощь», «Секретные материалы», и мне казалось, что, если я стану врачом, моя жизнь будет как в кино. К тому же мои немногочисленные друзья из класса собирались поступать в медицинский, и я решила присоединиться к ним, за компанию. Была ещё одна причина — мистическая. Мама рассказывала мне, что одна женщина предсказала ей ещё до моего рождения, что мамина общая с мужем родственница будет ходить в белом халате, её научат лечить людей, не совсем так, как другие врачи, но люди будут ей верить. Ещё в предсказании было, что она создаст счастливую семью с другим медиком и у них родится любимая дочь. Так и вышло. Я поверила, потому что предсказание давало какую-то определённость, и начала готовиться к поступлению в вуз. Кстати, все мои друзья в итоге передумали. Поскольку в нашем городе медицинского университета не было, я уехала учиться в Уфу.
Добираться на учёбу из одного города в другой каждый день не было ни финансовой, ни физической (дорога занимала 4 часа) возможности, поэтому я заселилась в студенческое общежитие. В комнате размером примерно 16–20 квадратных метров, официально рассчитанной на троих, поселили четверых. Всё пространство было заставлено кроватями и тумбочками, только посередине комнаты оставался пятачок полтора на полтора метра для прохода. Условия были адские, но так, думаю, в большинстве общежитий. Для меня, домашнего ребёнка, такая жизнь была кошмаром. Часто хотелось бросить всё и вернуться домой, но гордость и болезненное желание довести начатое до конца не давали это сделать. Мне было очень тяжело социализироваться, но в итоге я смогла найти много хороших друзей. (Тут отдам должное книге Дейла Карнеги «Как завоёвывать друзей и оказывать влияние на людей», из которой я почерпнула для себя много нового об общении с людьми.)
Как я ослеп, стал рокером и программистом Анна Алексеева, Егор Мостовщиков, Валентин Ткач Читатель самиздата ослеп в 21 год, занялся сетевым маркетингом, сколотил «дефектную» рок-группу с одноруким гитаристом и делает собственную игру Я поверила в предсказание, потому что это давало какую-то определённость
Учиться было сложно, но мне нравилось слушать про разные заболевания и сопоставлять их со своими болячками. Практических занятий на первых курсах у нас почти не было. В лучшем случае нам давали делать инъекции. Даже обучение на трупах как таковое отсутствовало. Только во время ординатуры нам повезло: мы однажды по блату проводили коникотомию в морге. Всё остальное время сидели за учебниками. То есть после вуза в открытое плавание выходят чисто теоретики.
Всё время, пока училась, я сидела на шее у родных. Стипендии в пару сотен рублей мало на что хватало. Бабушка, которая вела в деревне хозяйство (скотина и огород), кормила меня все годы, что я жила в общежитии. Благодаря ей я не умерла с голоду и сумела выучиться. На младших курсах времени на подработки не оставалось. На старших, когда стало чуть полегче, друзья потащили меня в сетевой маркетинг (распространение косметики), а ещё через год я устроилась промоутером — рекламировала питьевую воду. Мне как раз тогда сняли брекеты, и я не пугала людей неровными зубами. Сетевой маркетинг научил меня общению, разговорил, и я успешно привлекала клиентов. Без такой практики ничего бы не вышло: у меня, как я уже упоминала, были трудности в коммуникации.
К концу обучения я стала подозревать у себя синдром Аспергера. И начала читать истории людей с этим заболеванием. Выяснилось, что некоторые из них были талантливыми программистами. Ещё я узнала, что этот синдром приписывают выдающимся личностям, которыми я восхищалась с детства: Леонардо да Винчи, Микеланджело, Моцарту, Бетховену, Эйнштейну, Дарвину и многим другим. Воодушевившись, я поверила, что, возможно в будущем, если приложу к этому все усилия, смогу сделать что-то очень важное, как и мои кумиры. Я решила, что самый доступный способ добиться этого, живя в провинции, — научиться программировать. Правда, в школе с компьютером я не дружила — от слова совсем. Своего у меня не было, а занятия информатикой в старших классах вселяли ужас. Я с трудом понимала, чего от меня хотят, а ещё страшно боялась сломать оборудование. Для себя я решила, что компьютер — это очень сложно. На втором курсе он всё-таки появился у меня дома. Но я-то жила в общежитии. В общем, я отложила мысли о программировании на несколько лет.
Интересно почитать
После университета началась двухлетняя ординатура в Уфе, мы практиковались на разных базах, без прикрепления к одному медучреждению. Во время ординатуры ко мне, наконец, пришло осознание того, что всё будет не так, как я себе представляла. Чтобы стать оперирующим лором, нужно научиться оперировать. Логично? Но врачи обучают только по блату своих родственников или если за выпускника кто-то ходатайствовал. Заниматься простыми новичками ни у кого желания нет, и они всю свою врачебную ординатуру проводят за написанием историй болезни, оформлением бумаг — в общем, на них спихивают всю скучную работу. Единственный способ чему-то научиться без блата — дежурство вместе с наставниками и за них. То есть ты работаешь днём, а потом ещё дополнительно дежуришь смену. Где-то пять-шесть бессонных ночей в месяц у меня бывало — это всё, что я могла себе позволить со своим слабым здоровьем. Я очень старалась, заставляла себя, чтобы хоть чему-то научиться. Я верила, что предсказание, которое сделали моей матери, должно сбыться, что я стану врачом и буду жить счастливо. Я получала символическую стипендию — около тысячи рублей. Первый год ординатуры снимала однушку с четырьмя подругами. На второй год родственники как-то исхитрились — и мне дали место в общежитии. В общем, все восемь лет учёбы я сидела на шее у родных. Все новоявленные медики так учатся, а подрабатывать медсёстрами или фельдшерами без сертификата запрещено.
После получения сертификата, который даёт право на врачебную деятельность, я уехала из Уфы в район — там пять лет следовало отрабатывать ординатуру, которую мне оплатило государство. Потом планировала вернуться в Уфу, но так и осталась жить в провинции. Государство старается запихнуть молодых медиков куда подальше, потому что добровольно ехать на периферию мало кто согласится. А там уже люди заводят семью, детей — и остаются. Изначально я планировала устроиться терапевтом в Уфе, но в последний момент выяснилось, что поликлиника, в которую я напрашивалась, не выделила квоту. Мне предложили работать в районе. Раз так, то надо бы выбрать какую-то более «героическую» специальность, подумала я, хирурга например, — и стала искать вакансию в родном Нефтекамске. Но и туда меня не взяли — наверно, увидели, что я маленькая, щуплая девушка, и мысленно поставили на мне крест. Взяли только парней. Тогда я попросилась хирургом в другой небольшой город, но мне смогли предложить только место оперирующего лора. Я по наивности поверила, что всё-таки буду делать операции.
После Уфы, с её миллионом жителей, я попала в городок, где живут около 40 тысяч человек. Небогатый, со множеством старых покосившихся частных домов и отсутствием асфальта и тротуаров на части улиц, он больше походил на село. Его вид вгонял в тоску. Мне предоставили жильё в деревне, недалеко от города: под квартиры для молодых врачей переоборудовали старый фельдшерско-акушерский пункт, сделав там косметический ремонт. Жили мы на птичьих правах, без прописки — ну а вдруг бы решили приватизировать жильё!
Меня посадили в поликлинику с зарплатой в семь тысяч рублей, через месяц её повысили на одну-две тысячи. Когда я немного освоилась, повесили на меня военкомат и детскую поликлинику в периоды отсутствия там детского лора (хотя я не имею педиатрического образования) плюс добавили выездные дежурства. То есть возвращаюсь я домой с работы, но, как только в приёмный покой попадает человек с экстренным лор-заболеванием или с подозрением на него, меня тут же вызывают. В общем, свободного времени у меня практически не было. В таком графике я отработала два с половиной года. Четверть ставки в лор-отделении для лор-хирурга закрепили за более опытным врачом. Я могла бы оперировать, только когда этот врач был в отпуске или отсутствовал по каким-то другим причинам либо по вечерам, после окончания работы, когда сил уже не оставалось. Оборудование в операционной было в ужасающем состоянии. В общем, желание оперировать у меня быстро пропало, и моя карьера оперирующего лора завершилась, так и не начавшись.
На работе я познакомилась с будущим мужем — он тогда учился на фельдшера и пришел ко мне лечить гайморит. Чтобы встретиться со мной ещё раз, он напросился на несколько лишних пункций гайморовых пазух. Я никак не ожидала, что человек готов на такие жертвы ради девушки… Через полтора года мы поженились, у нас родилась дочь. Когда ей было 11 месяцев, меня стали вытаскивать из декрета в поликлинику на пару часов в день, и я вновь окунулась с головой в ужасы нашей медицины. После выхода из декрета отработала ещё два года.
Как я приняла одногруппника за труп Почтовая служба, Лена Гордеева Читательница самиздата рассказывает, как уже семь лет пытается узнать свой психиатрический диагноз, но не может, несмотря на медицинское образование
Когда случилась эта история с избиением, я написала заявление в полицию, но в возбуждении уголовного дела отказали — мне ведь ничего не сломали. Передо мной никто не извинился, на работе не дали ни больничного, ни выходного. Я решила поискать работу в городе покрупнее. Год мы с мужем пытались найти что-то, но то не было места для него, то не предоставляли жильё... В общем, я поняла, что прикована к этой тюрьме навечно.
Тогда я решила воплотить в жизнь свою давнишнюю задумку и написать медицинскую программу. Иногда человек обращается к врачу с кучей разных не связанных симптомов, но, если обследование не выявляет патологий, возникают трудности с постановкой точного диагноза. Обычно таким пациентам ставят ВСД или что-то подобное. Ситуация усугубляется тем, что на приём больного в государственных поликлиниках обычно выделяется 10–15 минут. За это время врач должен не только опросить пациента и осмотреть его, но и заполнить кучу медицинской документации. На глубокий анализ симптомов времени не остаётся. Врач смотрит на симптомы поверхностно, по своей специализации. Например, если у человека без конца кариес, ему ставят пломбы и советуют чистить зубы лучше. А у него, может быть, недостаток кальция, сухость во рту или излишне кислая среда в полости рта, например из-за проблем с желудком. И это надо лечить в первую очередь, а не просто бесконечно пломбировать зубы.
Ещё одна проблема в том, что врач чисто физически не может запомнить столько информации. Когда у моей матери две недели постоянно кружилась голова, я перелопатила кучу медицинской литературы, чтобы поставить ей верный диагноз. Но через год, когда ко мне приходили со схожими симптомами, я уже мало что помнила. И вот все эти проблемы могла бы решить компьютерная программа, которая сводила бы симптомы к единому знаменателю. Оказалось, что какие-то наработки в этой сфере есть, и это поначалу поубавило мой энтузиазм. Но вскоре я поняла, что другие разработчики смотрели на проблему как программисты, а я — как врач и как пациент. Поэтому кто, если не я?
Программирование: женское дело Женя Андольщик, Настя Жукова, Александр Богатов Кто придумал программирование (женщины), почему существуют стереотипы о программистках и как освоить кодинг с нуля Чтобы встретиться со мной ещё раз, он напросился на несколько лишних пункций гайморовых пазух
Собственные болячки научили меня анализировать причинно-следственные связи между болезнями и их проявлениями, смотреть вглубь невидимых звеньев патогенеза и видеть то, на что раньше никто не обращал внимания. Я знаю, что чувствует больной человек и почему он, в попытке обрести здоровье, готов обратиться к богу или даже пойти к колдунам. Симптомы болезни проявляются не только температурой, кашлем или сыпью, но и эгоизмом, агрессивностью, жадностью, медлительностью, ленью, конфликтностью и многими другими чертами, которые мы привыкли считать просто особенностями личности. И здесь речь может идти не только о психических заболеваниях. Если удастся понять причину симптомов, для каждого можно будет подобрать лечение. Тогда мир станет лучше, умнее и добрее. Так четыре с половиной года назад я и начала изучать программирование.
К тому времени я уже неплохо владела компьютером, но ни о каком программировании речи не шло. Подсказать, с чего начать, было некому, поэтому я делала всё наугад. Начала, кажется, с книги Якова Файна «Программирование на Java для детей, родителей, дедушек и бабушек», после перелопатила ещё кучу литературы, в том числе на английском языке, отучилась на онлайн-курсах. И три года назад занялась разработкой собственного онлайн-сервиса «Этиона». Я пролила много слёз, сотни раз задавала себе вопрос, зачем ввязалась в эту авантюру и почему всё так сложно. Но гордость, стремление довести дело до конца и понимание, что проблема требует решения, а его до сих пор никто не предложил, заставляли меня двигаться вперёд. В моменты отчаяния я пересматривала фильм «Тайна», в котором говорилось, что человек силой мысли способен влиять на реальность и, если чего-то действительно захотеть, желание непременно сбудется.
В конце октября 2018 года «Этиона» увидела свет. Работа над сервисом не окончена. В будущем я планирую развить сайт и создать приложение, которое будет находить для разнородной группы симптомов сразу несколько причин, связанных лишь косвенно. Но даже после этого остаётся проблема с заполнением базы медицинских знаний: если я продолжу заполнять её в одиночку (а делаю я это по вечерам, после работы), для нормального функционирования приложения мне потребуется ещё минимум 15 лет. Периодически мне пишут люди, которые хотели бы помочь в работе над «Этионой», но, когда я начинаю объяснять, что нужно делать и насколько это сложно, они исчезают. В настоящее время я дописываю «личный кабинет», чтобы каждый пользователь, заинтересованный в проекте, мог добавлять новые связи между симптомами, а я бы после модерации вносила эти связи в общую базу. Надеюсь, коллективный разум поможет мне довести дело до конца. Пока сервис доступен всем желающим, но с оговоркой, что за постановкой диагноза лучше обращаться к врачу, а самолечение опасно.
Сейчас я работаю в частной клинике. Город у нас небогатый, кроме меня есть ещё лор-врачи, поэтому здесь я не так загружена, но и зарплата у меня чуть меньше, чем была в государственном учреждении (от двадцати тысяч рублей до тридцати, в зависимости от числа пациентов). Но сохранённые нервные клетки и наличие свободного времени эту разницу в зарплате полностью окупили.
Если я допишу свою программу, она поможет поставить точный диагноз любому человеку с непонятным набором симптомов. А значит, восемь лет учёбы, жизнь в общаге, адская работа в государственных клиниках — всё это окажется не зря.
Хотите изменить свою участь? Научиться новому? Идти в ногу с современными технологиями? Ориентироваться в информационном мире? Попробовать что-то поменять вокруг? Сервис онлайн-образования Яндекс.Практикум обучает разработчиков и других востребованных технологическими компаниями интернет-специалистов.
