Если ты хорошо знаком с методами и приёмами дагестанского следствия, то легко можешь предугадать их действия, когда нет доказательств и следствие заходит в тупик.

В августе этого года я, ожидая начала рассмотрения апелляционной жалобы на продление моего ареста, находился в помещении для видео-конференц-связи в СИЗО-1. Находившийся вместе со мной сотрудник СИЗО, который знал меня ещё когда я содержался в изоляторе с 2014 по 2018 год, завёл со мной беседу о нашем уголовном деле. Он, впрочем, как большинство работников СИЗО, был осведомлён о нашем деле из СМИ и соцсетей и стал интересоваться у меня о причинах нашего уголовного преследования.

Мы беседовали с ним минут 20–30, и я пояснил в уме, что с самого начала деятельность Абу Умара была под пристальным вниманием спецслужб, и каких-либо претензий к нему у них не возникало, но они хотели уличить его в финансировании терроризма. Не добившись каких-либо результатов, мне подкинули наркотики и гранату за то, что я вёл совместную с Абу Умаром деятельность. При этом ещё пытались склонить меня к даче ложных показаний против него. Каких-либо доказательств у обвинения сегодня нет, так как не было никакого финансирования терроризма, и после 6 лет возбуждают уголовное дело по надуманным обвинениям. Один из вопросов, возникших у сотрудника СИЗО в ходе нашей беседы, был такой: а как же они собираются доказывать вашу вину без доказательств?

За время моего содержания под стражей в СИЗО (3 года и 6 месяцев) я был хорошо знаком с методами нашего следствия, и этот опыт связан не столько с моим уголовным делом, сколько с уголовными делами других заключённых, с которыми я столкнулся в СИЗО. И на его вопрос практически сразу без раздумий ответил: «У следствия появятся засекреченные свидетели, которые под «псевдонимами» будут давать показания и в подробностях расскажут следствию, как мы финансировали террористов».

Я говорил это с иронией и улыбкой на лице, но мой ответ не удивил его, и то, что он сказал мне следом, объяснило почему. «Знаешь, – сказал он мне, – я много раз приводил в эту самую комнату заключённых, которые проходили «засекреченными свидетелями» по уголовным делам террористической направленности, и они при мне читали с бумаги подготовленные следователем показания, поэтому я знаю, о чём ты говоришь. Так же как и с тобой, со многими из них я беседовал, спрашивал, почему они уехали воевать в Сирию и т. д. Большинство из них обманом были затянуты друзьями или знакомыми туда, и, увидев беспредел, который там происходил, они кое-как вернулись домой, признали вину и взамен на досудебное сотрудничество и минимальные сроки соглашались на всё что угодно…»

Один из них, по его словам, был молодой парень лет 20 из горного района республики, который плохо понимал и разговаривал по-русски. Он с трудом читал заготовленный следователем текст с бумаги, а вопросы прокурора и других участников суда не понимал в полной мере, ему приходилось объяснять, о чём его спрашивают. Уже после окончания видео-конференц-связи работник СИЗО поинтересовался у этого «секретного свидетеля обвинения», на самом ли деле он встречал в Сирии людей, фамилии которых он зачитывал. Тот ответил, что этих людей он даже не знает, а подписал показания взамен на то, что ему помогут и дадут срок поменьше. Большинство этих засекреченных свидетелей, по его словам, даже не были знакомы с теми, против кого они давали показания, но всё же они соглашались на это взамен на лёгкое наказание.

Приводя этот случай, я хотел раскрыть «секрет» дагестанского следствия и практику появления «засекреченных свидетелей», когда нет никаких доказательств.

А теперь самое интересное…

31 декабря 2019 г. в ходе судебного заседания, в котором рассматривалось ходатайство следователя Телевова о продлении срока задержания под стражей до 9 месяцев, прокурор просил суд приобщить материалы, якобы свидетельствующие и подтверждающие причастность Гаджиева Абдулмумина и меня к финансированию запрещённого в России ИГИЛ (сам следователь не пришёл в суд). В этих материалах был один «документ», на который стоит обратить особое внимание – выписка из показаний «засекреченного свидетеля». Да-да… Это именно то, что вы подумали: в деле начали появляться засекреченные свидетели.

Из выписки из показаний этого «засекреченного свидетеля» следует, что он примерно в 2013 г. вместе с Абу Умаром Саситлинским приехал в офис «Худа Медиа», где находился Алиев Карим и Ризванов Абубакар. В офисе Абу Умар позвонил журналисту Абдулмумину Гаджиеву, с которым обсуждал вопросы информационной поддержки по сбору денег. После разговора Абу Умар рассказал ему (засекреченному свидетелю) о том, что Гаджиев Абдулмумин занимается информационной поддержкой сборов денег для «финансирования терроризма».

Ну что тут сказать? Аплодируем стоя находчивости следствия, которое оправдало наши ожидания. Критическую оценку этим показаниям засекреченного свидетеля пусть дают читатели, но справедливости ради скажу, что судья отказался принять эти показания и отклонил их. Я думаю, мы ещё встретимся в суде с этим «засекреченным свидетелем», и не с ним одним.

Хочу поделиться другим примером, когда следователь пытался создать «засекреченного свидетеля». С августа этого года со мной содержался Саламов Рамазан Магомеднуриевич 17.10.1970 г. р. Он обвинялся в участии в незаконных вооружённых формированиях на территории Сирии. Его задержали в Мавритании и экстрадировали в Россию.

Для сведения скажу, что кроме рапорта оперативника Советского уголовного розыска г. Махачкалы о том, что имеется информация о его участии в НВФ на территории Сирии, никаких доказательств в уголовном деле нет. Но так как он из бедной семьи и у его престарелых родителей нет денег даже на адвоката, он поначалу согласился на предложение следователя признать вину и взять особый порядок. Когда же к нему пришёл следователь с адвокатом по назначению с уже готовыми показаниями на 6 листах, то Саламов обнаружил, что в «своих» показаниях он сообщает следствию, что видел в городе Ракка почти десяток неизвестных ему людей, с указанием их фамилий, имён, и то, что они с оружием в руках воевали на стороне боевиков. Обнаружив это в показаниях, Рамазан отказался подписывать протокол «его» допроса, чем вывел из себя следователя, не ожидавшего такого поворота событий, который стал ругаться матом и угрожать ему.

Но, несмотря на это, Рамазан по сей день не подписывает никакие бумаги, и следствие его дело не может пропихнуть в суд через прокуратуру. В самом же деле Рамазана появился свидетель, который говорит о том, что видел его на территории Сирии.

Это некий осуждённый Джумагулов Д., отбывающий наказание за участие в НВФ в колонии Кировской области, но, несмотря на его ложные свидетельства, следователь не может направить дело в суд. Но согласись Саламов оговорить неизвестных ему людей и подписать подготовленные следователем показания для смягчения своего же приговора, то в уголовных делах всех людей, которых он якобы видел в Сирии в подготовленном следователем протоколе его допроса, появился бы «засекреченный свидетель» под псевдонимом, и его ложь стала бы причиной для длительного тюремного заключения «неправильных» людей.

В нашем деле фигурирует ещё один «засекреченный свидетель» под псевдонимом Иванова М., которая, как писали в статье «Абдулмумин Гаджиев – заложник?» («ЧК» от 12.07.2019 г.), скорее всего, является Раисат Садуллаевой, которая в 2018 году так же в своих показаниях вспомнила, что некое лицо сообщило ей факты, подтверждающие версию следствия. Она вспоминает, что некий Мансур в Турции сообщил ей сведения о создании Абу Умаром Саситлинским благотворительных фондов «Ансар Мухаджирун» и «Амана» для финансирования боевиков, что, конечно, вновь подтверждает полностью версию обвинения. Может, это и совпадение, но выглядит весьма странным, когда следователь в своём ходатайстве перед судом, обосновывая необходимость нашего дальнейшего содержания под стражей, указывал, что обвиняемые могут воспрепятствовать установлению истины путём создания искусственных доказательств, то наши защитники разводили руками, говоря, что в своей многолетней практике не встречали такого обозначения доказательства.

Сейчас же, когда в деле начали появляться «засекреченные свидетели», полностью подтверждающие все обвинения, я понял смысл тезиса «создавая искусственные доказательства», которое следователям, создающим такие искусственные доказательства, в отличие от адвокатов, хорошо знакомо и понятно.

Для следствия, как мы видим, уже неважно понять и установить истину, важно выдать свою версию за истину, и неважно, какие при этом методы будут использованы, главное – создать хотя бы видимость законности.

Мне искренне жаль тех людей, если можно их так назвать, которые, выступая на стороне обвинения, скрывая при этом своё истинное лицо за «засекреченными свидетелями», со спокойной душой готовы давать ложные показания и подтверждать заведомо ложные обвинения, за которые нам грозит больше 15 лет тюрьмы, и при этом не задумываются о последствиях их лжи.

Но я уверен и даже знаю, что пройдёт совсем немного времени, и каждому, кто занимался наглыми фальсификациями, прикрываясь мнимой временной безнаказанностью, придётся отвечать не только по строгости закона, но и по общепринятым моральным и человеческим понятиям. И, конечно же, самым тяжёлым для них будет держать ответ перед Всевышним, которого они даже не берут в расчёт в своих подлых замыслах. ]§[

9 января 2020 г.

Из СИЗО-1 г. Махачкалы

Секреты дагестанского следствия