От родителей не осталось даже фотографий

Томские писатели братья Колыхаловы после войны оказались в детском доме. Найти хоть каких-то родственников после смерти родителей им так и не удалось.

Вениамину Анисимовичу Колыхалову 82 года. Родился 8 апреля 1938 года в деревне Кандин Бор Парабельского района в семье алтайских спецпереселенцев — раскулаченных крестьян. Жила семья в Сосновке, но после смерти сначала отца, а потом мамы в 1947 году Вениамин со старшим братом Владимиром оказались в детском доме в Усть-Чижапке Каргасокского района.

Как выглядел папа, Вениамин не помнит, был слишком мал. Знает, где похоронена мама — на кладбище в Сосновке, только где конкретно ее могила, неизвестно. Выйдя из детдома, став уже взрослыми, братья Колыхаловы пытались отыскать хоть какую-то родню, но никаких документов в архивах и свидетельств не сохранилось. Свое детство и историю семьи братья не раз описывали в своих литературных произведениях, основанных отчасти на реальных событиях, а отчасти вымышленных.

Брат Владимир умер в 2009 году.

Вениамин Колыхалов — воспитанник Усть-Чижапского детского дома, 1951 г.

— Папа был на гражданской войне. Шашками покалечен, болел часто и перед самой войной в 1941 году умер. Судьба его описана у старшего брата в романе «Дикие побеги». Мама умерла в 1947 году от трудов. Работала техничкой в Сосновской школе, нужно было печи топить, воду носить. Получила крупозное воспаление легких и скончалась. И так получилось, что у нас больше никого не осталось. Ни дядей, ни теть, ни бабушек, ни дедушек. Сколько мы потом ни искали, так никого и не нашли.

Я ездил, став взрослым, на Алтай, откуда семью мамы сослали, искал в архивах, писал запросы. Мне отвечали, что раньше документами печку растапливали, может, поэтому ничего не сохранилось. Смутно помню, что меня еще маленького возили в Бийск к бабушке, кажется, ее звали Раиса, она такого цыгановатого вида была. У мамы я ничего узнать не успел, не спрашивал. Возможно, она в гражданском браке жила. Но когда мы пошли в школу, нас записали на ее фамилию — Колыхаловы. Отец у нас Анисим Иванович Бабинцев. Говорили, что у него был брат — известный железнодорожник, расстрелянный в 1937 году. По интернету мне помогли найти информацию о нем. Бабинцев, отчество совпадает, так что, скорее всего, это брат отца. И даже фотографию его нашли. В железнодорожной форме. Он был начальником Мытищинского вагоностроительного завода.

— А похож этот человек по фотографии на вашего отца?

— Не могу сравнить, ведь я отца не помню, мне всего три года было, когда он умер. А фотографии его не сохранилось. Ничего не сохранилось. Так получилось, что, попав в детский дом, Владимир, старший брат, вместо того, чтобы отдать директору документы и фотографии, что у нас были, хранил их под подушкой. Мы их периодически доставали, рассматривали. Но детдомовские ребятишки однажды их нашли, порвали и выбросили.

Мама есть только на одной фотографии, вернее, могла бы быть. Ее там не видно. Это еще в Сосновке было: мы с братом маленькие, с другими ребятишками. Мама постеснялась в снимок попасть, присела и руками нас придерживала. Эта была бы ее единственная фотография...

— Самое тяжелое в детском доме – это ощущение, что у нас нет родителей. Ласка воспитателей я не хочу сказать, что она какая-то казенная была. Но по папе, по маме часто приходилось плакать. Но это так у всех было, не только у меня. В детдоме в Усть-Чижапке на 90 процентов после войны безотцовщина была. Это сейчас в детских домах у детей есть тети, бабушки и даже мамы и отцы. 130 человек было в нашем детдоме. Потом все меньше и меньше, пока не закрыли.

Первые годы после войны было тяжело. Особенно тяжело было с хлебом. Мы получали по 200 граммов. Получим, придем, а старшие, понаглее, бывало отбирали у нас этот хлебушек.

— Весной перекапывали огороды, искали картошку перемерзлую, пекли на костре тошнотики. После них тошнило, поэтому их так называли. В словаре такого слова не найдешь, но в детских домах все это слово знали. Потому что беда для всех детдомов была одна — недоедание. Я не хочу сказать, что полнейший был голод. Но всегда хотелось есть. Выкапывали саранки, колбу собирали, любую ягодку срывали, грибы... собирали все.

Главное, мы не лодырничали. Сейчас в детском доме все подарков ждут. А у нас было свое подсобное хозяйство: коровы, овцы… Косить я рано научился. В 3 или 4 классе. Самое первое, что мы делали, помню, как в 47-м году колоски на полях собирали. Выстроимся рядком, мешочки на плечи холщовые повесим и прочесываем поле, где колоски остались. А потом сдаем на зерноток.

Автор: рисунок Евгения Мищенко

Все было... Вши были. У нас была такая большая железная конура, вышибойка называлась. Всю нашу одежду перед баней в ней прожаривали. Соберут, температуру дадут хорошую — ни один зверь живым не останется. Я помню, кальсончики нам выдавали, а там пуговицы были металлические. После этой адской машины, как начнешь надевать, так обязательно прижгет кожу эта пуговица. А вообще с одеждой, конечно, туго было. Помню, у меня на покосе ботиночки настолько разлезлись, что я их веревкой привязывал, чтобы подошва не отпадала. И вот наконец-то мне выделили новые калоши. Может, их даже сработала наша фабрика резиновой обуви. В калошах была красная прокладка. Но в них еще больше мучений было на покосе. Там кочки везде, а калоши ерзают вправо и влево, натирают, все ноги были сбиты в кровь. Но в основном мы босиком почти до снега ходили. Собственная подошва и была нашей обувью.

Но это все мелочи, самое главное, что мы жили в окружении прекрасной нашей природы. Это была наша главная воспитательница. Мы как могли впитывали всю эту красоту. Глухари прилетали прямо в деревню и на столбах сидели. Косачи, лоси забегали. То увидишь мишку на берегу на Васюгане. В снах часто снится мне Усть-Чижапка. Снится полет над самыми красивыми местами. Кривошеинка, обрыв, где мы прыгали в снег и в песок. Такой красоты выпало мне насмотреться по какому-то особому билету.

Усть-Чижапка. На фото на другом берегу стоят двухэтажное здание школы и двухэтажное здание детского дома. Фото Вениамина Колыхалова.

— Директор нашего детского дома Сухушин Виктор Александрович — фронтовик, разведчик. Очень хороший был педагог. Вообще, воспитатели у нас были заботливые. Получали мы, конечно, и подзатыльники. Это сейчас пекутся, мол, не троньте пальчиком, а ремень-то хороший воспитатель был.

Мы старались не доводить до такого, чтобы ремня получать. Но на соль, на горох меня ставили. Коленочками постоишь маленько и баловаться не станешь. Воспитательная мера. Кстати, это не помнится как плохое, а вспоминается как хорошее. Для души, для сердца, для пользы. Для подъема нашего детдомовского духа.

— И без еды, бывало, оставляли. А как иначе с сорванцами справиться. Вы что, думаете, там все такие шелковые были. И драки были, и ножи в ход пускали. И даже пистолет делали. В каждом детском доме такое было. Вспоминаю, например, такую историю. У нас парни наколки начали делать. Какой-то ухарь появился, три иголки в сцепку сделали, где-то тушь черную нашли. Меня уговаривали, уговаривали, никак не могли уговорить. И вот человек пять на меня навалились, чтобы насильно сделать татуировку. Но во мне проснулся какой-то звериный инстинкт самосохранения, я кусался, царапался, но не позволил, чтобы мне хоть одну точку на теле поставили. Я ребятам в детских домах на встречах часто эту историю рассказываю и говорю: не идите на поводу у старшаков. Не поддавайтесь на их провокацию, когда кричат: трусишь, трусишь. Это не трусость, это начальное воспитание силы воли, которое впоследствии всегда пригодится.

Директор детского дома Виктор Сухушин

Конечно, из детдома сбегали пацаны. Да что там говорить, мы с дружком готовились к побегу, сушили сухари, складничек приготовили в дорогу, крючки рыболовные. Ну, а потом, может быть, хватило здравого смысла, передумали. А то уже и пароход ждали. Думали, проникнем как-нибудь туда. Не знаю, почему, но тяга какая-то была к побегу, может, потому что в детдоме все было по звонку, по линейке.

Вениамин Колыхалов

Детский дом в Усть-Чижапке закрыли в конце 70-х годов, переквалифицировав его в интернат народов Севера. Потом прекратил свое существование и интернат. Сейчас Усть-Чижапка – вымирающий поселок. Не сохранилось здание школы, нет здания, где был детский дом. О тех временах осталось лишь одно свидетельство — могила директора детского дома Виктора Сухушина на местном кладбище. Но и ее давно никто не посещал.

В июне 2020 года по воспоминаниям детей войны будет снят документальный фильм. Экспедиция ТВ2 отправится в Каргасокский район, где были детские дома и куда, в том числе, были эвакуированы дети из блокадного Ленинграда. Фильм снимается на народные деньги. Выбрать и поддержать следующие экспедиции ТВ2 можно по ссылке. Ваше имя появится в титрах фильма, на который и будет осуществлен перевод.