Отсутствие работы или низкая оплата не только снижают благосостояние и деформируют потребление, но и отрицательно сказываются на удовлетворенности жизнью в целом, на доступе к образованию и здравоохранению, на возможностях воспитания детей. Неудивительно, что связанные с рынком труда проблемы всегда и везде в политической повестке. Даже те, кто мало задумывается о будущем, интересуются, чем им на рынке труда грозят день завтрашний и год следующий. Что будет с безработицей и вакансиями? Какие профессии будут в цене и какой будет эта цена? Это лишь некоторые из длинного списка вопросов.

А что сегодня?

Чтобы заглянуть в завтра, надо разобраться с происходящим сегодня. Без шоковой встряски на рынке труда мало что меняется за год. В 2020 г. такой шок случился. Рынок сегодня не только по-прежнему во многом во власти ковида, но и знание о нем сильно затенено ковидом: мы видим только одним глазом и то полузакрытым. Подробная история рынка труда в период ковида будет написана много позже. А сейчас мы можем представить лишь самую общую картину.

Согласно Росстату, уровень общей безработицы (по определению МОТ), которая измеряется с помощью специальных обследований, за апрель – август вырос примерно на треть до 6,4% – это 4,8 млн человек. Другой показатель – число зарегистрированных безработных увеличилось в 5 раз (!), но с очень низкого исходного уровня – примерно с 0,7–3,6 млн.

Что нам говорят эти цифры? Не так много. Противоковидные ограничения повлияли не только на спрос на рабочую силу и на ее предложение, но и на возможности статистического измерения. Еще в майском докладе Росстат отмечал, что в связи с эпидемиологической обстановкой обследование рабочей силы в апреле проводилось методом телефонного опроса. Как такого рода «телефонизация» повлияла на оценки, мы можем только гадать. К сожалению, мы не знаем, как выглядел новый инструментарий, каким был реальный охват респондентов и процент отказа от участия в опросе. В любом случае новые оценки плохо сопоставимы с полученными ранее. Это означает, что сопоставимый с доковидным ряд появится не раньше, чем технология обследования вернется к своему традиционному виду. Это во-первых.

Во-вторых, противоэпидемические меры сокращают и спрос на труд, и предложение труда, поскольку многие люди сами ограничивают свою активность. В итоге могло вырасти число незанятых, либо временно не ищущих, либо пока не готовых приступить к работе. Такие люди в число МОТовских безработных не попадают, а потому в статистике не отражаются.

Цифры зарегистрированной безработицы тоже заслуживают пояснений. Ведь это лишь те, кто сам обратился за таким статусом и пособием, а значит, эта безработица вполне рукотворна. Временное увеличение пособия и упрощение процедуры его получения не могли не привести к росту числа зарегистрированных безработных. Хотя надо признать, что и максимальное пособие не дотягивает до четверти средней зарплаты и многим оно малоинтересно.

В доковидном первом квартале МОТовская безработица превышала зарегистрированную в 4,7–5 раз, а к концу августа – всего в 1,3 раза. Такого сближения между ними никогда в нашей стране не было. Либо зарегистрированная безработица впитала в себя подавляющее большинство безработных, либо общая безработица тоже выросла, но при этом вышла из-под статистического измерения.

Хотя мы остаемся в неведении об истинных цифрах безработицы, сам факт ее роста трудно оспаривать. Как и то, что до катастрофических уровней дело не дошло и уже не дойдет. Похожая картина наблюдается в странах Европейского союза, где рост безработицы тоже ограничен в среднем несколькими процентными пунктами.

Про динамику заработной платы мы знаем также очень мало. Cжатие российской экономики не могло не отразиться на ресурсах оплаты труда. И если снижение занятости незначительно, то весь удар должна была бы принять заработная плата. Но опять же согласно Росстату, номинальная зарплата по итогам июля была примерно на 6% выше, чем год назад. Может ли такое быть? Оказывается, может.

Сегментация ковидом

Пандемия разделила российскую экономику на два сегмента, сопоставимых по численности занятых, но по-разному затронутых противоэпидемическими ограничениями. Они по-разному освещаются фонарем статистики.

В первом преобладают отрасли, финансовое положение которых мало изменилось. Энергетика, металлургия, ВПК, бюджетный сектор, продовольственная торговля не останавливались даже на пике пандемии. Это в основном крупные и средние предприятия, на которые приходится примерно 45% всех занятых. Согласно Росстату, именно в этом сегменте нет ни видимого снижения занятости, ни снижения зарплаты.

Во втором – отрасли, зависящие непосредственно от потребления домохозяйств. Те, кто были вынуждены остановиться, потеряли клиентов и значительную часть выручки. В этом сегменте широко представлен сектор платных услуг, особенно малые и средние компании, индивидуальные предприниматели и самозанятые. Про него очень мало прямых данных, но именно по нему прошло цунами антиковидных мер.

Эта сегментация хорошо высвечивается данными обследований, которые Центр трудовых исследований НИУ ВШЭ провел в мае и июне – на пике пандемии. Как и в прошлые кризисы, рынок отреагировал на новый шок в первую очередь снижением оплаты труда при довольно вялом снижении численности занятых. Все сохранившие работу разделились почти пополам: одни почти ничего не заметили, другие получили по полной.

Примерно каждый второй из сохранивших работу констатировал отсутствие значимых изменений в заработке за апрель – май по сравнению с февралем – мартом, а каждый двадцатый стал зарабатывать даже немного больше. Всего о потерях в заработке сообщило более 40% опрошенных среди занятых. 22% зафиксировали снижение на 5–25%, 8% – на 26–50% и 12% – более чем вдвое. Таким образом, у каждого пятого занятого заработок сдулся более чем на четверть. Одним сократили или вовсе не выплатили премии и бонусы, другим сократили рабочее время, третьих отправили в вынужденные или квазидобровольные неоплачиваемые отпуска.

Сегментация прошла не по линии индивидуальных характеристик (таких как пол, возраст, уровень образования и квалификации, семейное положение), а по типам рабочих мест. Другими словами, имело значение не «кто ты», а «где ты и чем занят». Среди условных «бенефициаров» – занятые в государственном или муниципальном управлении, работники крупных и бюджетных организаций. Потери были выше у жителей крупных городов, работающих на малых и средних предприятиях в промышленности, строительстве, транспорте, торговле и услугах. Выходит, что почти вся адаптация произошла за счет этого сегмента, принявшего на себя основные издержки борьбы с пандемией. Хотя фонарь статистики здесь еле мерцает, нетрудно догадаться, что полное восстановление до доковидных уровней будет медленным и сложным. К осени наиболее строгие ограничения уже были сняты, но многие сохранятся до полной победы над вирусом, дата которой пока неизвестна.

А что завтра?

Теперь о перспективах. Отскок после шока предложения может быть быстрым. Такие кризисы не разрушают основные производственные мощности, и если производственные цепочки не нарушены и человеческий капитал не утерян безвозвратно, то ничто не должно мешать быстрому восстановлению. Но это в теории и «если». На практике все может быть намного сложнее.

Среднесрочные перспективы нашего рынка труда во многом зависят от того, как будет развиваться ситуация этой осенью. Мы не можем быть уверены в том, что все последствия весенне-летнего шока уже полностью проявились, и не знаем, как скажется сворачивание мер господдержки занятости. Здесь сюрпризы не исключены. Если же начнется вторая волна пандемии (хотя и первая еще не прошла) и она вызовет новое закрытие экономики, то медленное восстановление сменится новым спадом и последствия для рынка труда (то есть для населения) будут намного больнее. Но если новых драматических событий не произойдет, то нас ждет долгое движение к доковидным уровням трудовых доходов.

Первому сегменту – бюджетникам и работникам крупных предприятий – по-видимому, мало что угрожает. Они находятся на вполне безопасном плато. Перспективы второго сегмента менее очевидны и менее радужны. Разные отрасли и профессии будут реагировать по-разному, но мы не знаем, как этот процесс будет освещать фонарь статистики. Неравная чувствительность к кризису и неравенство в темпах восстановления усилят неравенство доходов. Однако межрегиональное неравенство может даже несколько снизиться, поскольку более развитые и богатые крупные агломерации затронуты сильнее.

Какие дополнительные препоны ждут рынок труда на пути восстановления? Одна из основных и пока трудно прогнозируемая – изменения в поведенческих предпочтениях людей. Они могут быть связаны со страхом перед инфекцией, но могут отражать и новые привычки, сформировавшиеся во время карантина, – больше потреблять товаров и услуг дистанционно или с доставкой, встречаться в зуме, меньше использовать общественный транспорт, ограничивать участие в массовых развлечениях. Подобная индивидуализация скажется прежде всего на потреблении услуг, оказание которых составляет ядро деятельности второго сегмента. Значит, занятость и заработная плата в этом сегменте окажутся под длительным давлением.

Конечно, есть и общие для всех риски – новое падение цен на энергоносители, возможны и новые санкции. История с отравлением Алексея Навального и кризис в Белоруссии далеки от разрешения, и их экономические последствия труднопрогнозируемы, в том числе и для рынка труда.

Кем быть?

На какие профессии будет спрос? На те же, что и раньше. Еще до прихода ковида распространилась точка зрения, что профессиональное наполнение занятости изменится чуть ли не до неузнаваемости. Якобы многие массовые профессии начнут быстро сдуваться, а спрос переключится на какие-то новые и вполне экзотические. Профессиональные изменения всегда очень инерционны и заключаются скорее в изменении содержания профессий, нежели в их полном отмирании. Ясно одно – «зумификация» уже не исчезнет, но и не станет абсолютной. С одной стороны, будет расти спрос на программистов и айтишников, предложение которых в среднесрочном периоде малоэластично. С другой – понадобится больше комплектовщиков и доставщиков еды и товаров, что не требует почти никаких специальных навыков. Вопрос в том, сколько дополнительных доставщиков придется на одного нового программиста.

Как коронакризис изменил рынок труда