Не скажу, что у политического режима России, как у дракона Евгения Шварца, уже дрожат перепонки, но все его действия говорят о том, что он трусит и, как любой трусящий человек, начинает уничтожать все, что кажется ему угрозой. Эти угрозы он придумывает безостановочно, верит в них, мир вокруг кажется ему все более опасным, враждебным. И главным врагом становится то, что неподвластно, неподконтрольно, — свобода, желание быть свободным. Любое свободное слово, тем более критика, кажется ему пропагандой, а лесть — свободным изъявлением любви (свобода — это рабство?)

Поэтому желтая звезда иноагента вешается на издание наших друзей из «Медузы» Признана в России «иностранным агентом». Мы указываем это по требованию властей. Организации и частные лица, признанные «иноагентами», оспаривают это решение в судебном порядке. Мы не согласны с этим решением и выражаем им поддержку. , вешается на нас. И все больше таких звезд будет расцветать на всем, что свободно и потому внушает страх. Режим начинает отказываться от последних приличий. Бросает в тюрьму журналиста Ивана Сафронова (с прошедшим днем рождения, Ваня!) и возбуждает дело против его адвоката — за защиту подсудимого! Хватает журналистов даже официальных СМИ за работу на митингах. Держит всех, кого можно, на болевом приеме.

Режим не способен понять и принять, что люди могут просто хотеть свободы, потому что самому ему это желание чуждо (не нужно путать свободу со своеволием). У Герберта Уэллса есть рассказ о человеке, оказавшемся в стране слепых, которые не могли понять, что значит видеть, считали зрение странной болезнью и хотели вылечить его, ослепив. Вот так и «они» не поймут, что значит хотеть свободы. «Они» не поймут, почему правда и свобода говорить правду важны для развития России, которая не может пойти по китайскому пути. «Они» предпочтут насаждать тоталитарное правление, получив в свое распоряжение инструменты слежения, которых не было ни у одного тоталитарного режима.

« Страх есть не что иное, как лишение помощи от рассудка. »

Библия, Книга Премудрости Соломона

Чего же боится режим? Ответ прост — своей врожденной, внутренней, природной, ментальной неспособности обеспечить развитие страны. Экономика России не растет при высоких и при низких ценах на сырье, при десятках инструментов стимулирования инвестиций, при нацпроектах, при повышении и снижении налогов, при высокой и низкой зависимости от нефти.

У России много проблем — сложных, структурных, и есть очевидное препятствие, не позволяющее их решать (возможно, заплатив дорогую цену), — это режим власти. В свое время Михаил Горбачев осознал это. Да, страна росла в 2000-е при Владимире Путине. Но повторить те относительные успехи без перемен не удастся. Развитие закончилось, когда закончился реформаторский порыв, унаследованный от эпохи 90-х, от эпохи Бориса Ельцина, когда был исчерпан восстановительный импульс, поддержанный ростом цен на сырье, демографическими факторами, ростом мировой экономики и т. д. Исчерпан до падения нефтяных цен, до начала войны санкций, до конфронтации России с «западными партнерами». Россия 10 лет устойчиво отставала от мира, показывая рост ВВП всего на 1%. Теперь рост на 2% — вот ее потолок. Доходы населения с 2013 г. упали 10% (и это все без учета коронакризиса) и продолжают падать. Вот наиболее наглядные, оцифрованные оценки режиму.

«Можно сказать, упрощая, что российская экономика в 2010-е не просто стагнирует — она ориентируется, в качестве цели и идеала, на модель без роста и развития», — ставит диагноз профессор Чикагского университета и НИУ ВШЭ Константин Сонин в докладе фонда «Либеральная миссия», где ведущие российские экономисты пишут о модели, которая так знакома выросшим в СССР, — «застой».

Государство строит перераспределительную экономику, не давая расти перераспределяемому пирогу. Эта власть не способна физически пойти на примирение и сотрудничество с миром, на сокращение госсектора и своего влияния, на настоящую конкуренцию — в экономике и политике, на защиту бизнеса (от кого, от себя самой?!), на создание устойчивых институтов (разве власть не вправе делать, что хочет?!), на обеспечение свободы — будь то предпринимательства или слова. Самые очевидные решения, такие как открытие страны для конкуренции, вызовут вой лоббистов. Инвестиции в обновление экономики, созидательное разрушение недопустимы — потому что в моменте могут обернуться нежелательными социальными последствиями. Сокращение госсектора — потому что означает сокращение влияния государства и увеличение свободы рынка. Любых решений, которые могут нарушить status quo, элиты не хотят и боятся. Поэтому все, что остается государству, — копить резервы, использовать бюджет для перераспределения, мобилизовать ресурсы госкомпаний и приближенного бизнеса и стараться избегать макроэкономических потрясений. До тех пор — пока полное бессилие не заставит включить печатный станок, спровоцировав макроэкономический коллапс.

Вместо очевидно верных решений государство принимает очевидно опасные. Идет к регулированию цен, обвиняет бизнес в жадности и вообще начинает формировать из него образ врага обделенного народа, внезапно меняет правила игры, например повышает налоговую нагрузку и намерено делать это дальше. Начинает казаться, что для власти желание без спросу заработать на своем бизнесе — само по себе предосудительно. В последнем послании Путин прямо не повторил традиционных слов о необходимости защищать бизнес от давления, зато поставил главную задачу перед ним — оказывается, бизнес должен повышать «качество жизни наших людей». Не сегодня так завтра бизнесу начнут вменять сумму обязательных инвестиций или вводить налог на недостаточные инвестиции. В конце концов, был же налог на бездетность в СССР! Можно и национализацию запустить — за низкие инвестиции и нецелевое использование активов. Цель же в послании обозначена.

У России есть все для активного развития, для того, чтобы стать процветающей экономикой, — таланты, человеческий капитал, ресурсы, рынок и проч., и проч. Не хватает лишь важного ингредиента — свободы, свободы развития. Будьте свободны…

«У него дрожат перепонки, он нервничает»