Жить в эту пору прекрасную. Философия старого и нового застоя, часть 1
Движение под девизом «Тем хуже всем нам!» сделало свое дело. Не существует, кажется, менее интенсивной формы социального протеста, которая принесла бы столько ущерба казавшемуся несокрушимым режиму
Леонид Брежнев на торжественном собрании, посвящённому Международному женскому дню. Рядом сидят В. В. Николаева-Терешкова и Р. Ф. Дементьева.Фото: РИА Новости / wikipedia.org
Не говори мне про застой,
Не береди больную душу…
(здесь и далее цитируется «Застойная песнь» (1989) Игоря Иртеньева)
«Застой» придумали в штабе Михаила Горбачева для доклада XXVII съезду. Такого рода словечками дискурс власти порождал и упразднял реальность, хорошее и плохое. «Застой» – это разоблачающее имя того, что прежде называли «развитой социализм». Последний термин – образец эвфемизма, названному остро недоставало как развития, так и социализма. Впрочем, термин был вежливый, дань идеям прогресса и развития отдавалась, причем с сожалением о них. «Застой» же физиологичен, пахуч и липок. Его первый, заготовленный для «красных» смысл экономический, позволяющий понять застой как временное и техническое затруднение. Второй смысл припасен для «белых», и, смотря по умонастроению, в застое воплощены либо историческое фиаско всего советского проекта, либо несбывшиеся надежды уже не на коммунизм, но на «социализм с человеческим лицом». «Застой» звучит отчасти и примирительно, образ жестокого и преступного тоталитарного строя снижается и смягчается путем подмешивания к нему маразма и скудоумия, как будто бы могущих его ослабить и извинить. Наконец, «застой» запускает ассоциации, приводящие к теме старости.
Старое и неустаревающее
Советский строй разрушился не потому, что в эпоху пышных похорон одни старики не без удовольствия возили на лафетах других стариков. Да и не так уж стары были советские начальники, да и не все. Сущность исторического молодого и старого не связана с возрастом, она раскрывается в способности вещи быть тем, в чем мы видим ее цель и ценность. Их частичная или полная утрата фиксируется метафорами устаревания и смерти применительно к личностям, характерам, предметам, идеям, знаниям, переживаниям, отношениям и, среди прочего, к политическим режимам.
Не говори мне про застой,
Про то, что Брежнев в нём виновен…
Есть вещи, которые не бывают молодыми или старыми. Во-первых, это мир природы, т. е. то, что существует само по себе и вне связи с человеком. Если такая связь есть, как, например, связано со мной мое тело, то, вопреки его материальному и биологическому характеру, я придаю ему смысл в рамках представления о человеке как существе мыслящем и в этом качестве готовом жить вечно. Слабое, болеющее и стареющее тело – это, прямо скажем, препятствие для полноценной жизни, так что нет ничего естественнее трансгуманизма: то ли мое Я надо научиться пересаживать из тела в тело, то ли мое тело следует модернизировать, чтобы оно перестать болеть, стареть и умирать. «Транс»-версия появляется у всего природного, если мы начинаем видеть в нем возможность быть нам еще более полезным.
Подпишитесь, чтобы прочитать целиком
Оформите подписку Redefine.Media, чтобы читать Republic
Подписаться [Можно оплатить российской или иностранной картой. Подписка продлевается автоматически. Вы сможете отписаться в любой момент.]