«Гражданское мужество и право на искупление»

Журналист и режиссер Андрей Лошак — в видеоподкасте «Продолжение следует»

В новом выпуске «Продолжение следует. Люди» Павел Каныгин и Наталья Жданова говорят с журналистом и режиссёром-документалистом Андреем Лошаком об эмиграции, новом поколении россиян и важности свободы.

Наталья Жданова: Как журналист-документалист, который много лет фиксирует происходящее в России, ты ощущаешь потребность следить за нынешними процессами в российском обществе, находясь внутри?

Андрей Лошак: Есть, есть гигантская потребность, и я никогда, наверное, от неё не избавлюсь и, честно говоря, может быть, я пытаюсь себя обмануть, но я не хотел бы от этого избавляться, потому что это тот контекст, внутри которого я нахожусь, те категории, которыми я мыслю. Поэтому я сейчас всё равно продолжаю общаться с аудиторией в России и делать проекты для неё и про неё. На самом деле мы сейчас с тобой разговариваем в зуме, и это говорит о том, что такие вещи возможны благодаря развитию технологий.

Самое страшное для меня даже не то, что я за пределами страны, а то, что возможна полная изоляция России. Если они включат «чебурнет», и уже не будет никаких ниточек, которые нас связывают с внешним миром, то это потеря аудитории окончательно и бесповоротно. Как это было в Советском Союзе долгое время — какие-то голоса с глушилками, контрамоция идёт в полную силу, увеличивается с каждым днём. Мы уже в позднем «совке», к 30-м катимся. И поэтому, конечно, это страшно, потому что потеря аудитории — это непонимание, с кем разговаривать.

Вы меня поймете как журналисты. Журналисты и люди с авторской позицией отличаются тем, что им нужна аудитория, они с ней ведут диалог всю жизнь. И тут вдруг ты её теряешь и остаёшься один.

Наталья Жданова: Тебе не кажется, что сейчас большая часть твоей аудитории находится уже не в России?

Андрей Лошак: Я всё-таки лелею надежду, что нет — не настолько она всё-таки была узкой. Я смотрю по своим знакомым друзьям — у меня все же по-прежнему большая часть находится в стране. Люди в большинстве своём страдают, им всё это мучительно, но далеко не все могут побросать вещички в чемодан и свалить за три часа до отлёта самолёта. Ситуации гораздо более сложные. Они там, и даже если их там не будет, всё равно надо будет пытаться находить какие-то пути.

Павел Каныгин: Если большая часть нашей аудитории остаётся в России, и мы боимся утратить связь, но пока ещё этого не произошло — остаётся ли вообще какая-то сила у слова журналистского? Может ли оно еще действовать?

Андрей Лошак: Для меня самого это всегда было сложно понять. Я одно могу сказать: когда мы делали «Намедни» у нас была гигантская аудитория — мы выходили на федеральном канале в прайм-тайм в выходной день. Я видел как то, что мы делаем, действует, что мы как бы какие-то зёрна в почву роняем, и всё это прорастает. Я постоянно сталкивался с людьми, которые мне говорили, как на них это всё повлияло. Это было очень круто. И в «ПрофРепе» потом, то есть когда ты действительно имел доступ к огромной аудитории.

Когда же я ушёл с федерального телевидения и уже начал работать на независимых площадках, аудитория резко сузилась. И эта проблема перекрёстного опыления, так называемого eco chambers. Когда мы разговариваем с людьми, которые и так всё понимают, и создаётся такое интеллектуальное поле обмена информацией и идеями, но в это поле попадают люди родственные, которые уже пришли сюда почему-то. Но тем не менее, я думаю, если даже социологические исследования провести, то все эти «пузыри» — они разрастались, и всё больше и больше людей «прилипало». Но прорвать этот «пузырь» мне не удавалось никогда. Я всегда в этом смысле привожу в пример Юрия Дудя, который тем не менее сумел это сделать. Прекрасный вдохновляющий пример.

Павел Каныгин: В интервью у вас с Дудем было больше 5 миллионов просмотров, у «Намедни» была миллионная аудитория. У «Новой Газеты» миллионные посещения, как было и у «Эха Москвы». То есть у всех этих медиа была огромная аудитория, не сотни тысяч, а миллионы людей. Почему тогда, имея такую огромную аудиторию, не подействовала сила слова медиа? Всё, что делали медиа, это было напрасно, если мы пришли сейчас к такому итогу?

Андрей Лошак: Знаешь, я думаю, нет. Я думаю, что мы огромную часть людей перетащили на свою сторону, и заложили в них какие-то ценности, которые нам кажутся важными, донесли важные вещи, которые им по телевизору не рассказывали. Я это всё говорю на уровне диванной экспертизы — у меня нет никаких на этот счёт фактов, я не знаю никаких исследований, да и вообще в России с исследованиями всё плохо. Но, как мне кажется, в условиях авторитарного режима люди, даже если это твои единомышленники и ты их в чём-то убедил, они не готовы на действия.

Это меня всегда поражало, когда в лучшие времена, когда Алексей Навальный* был на свободе, Навальный Live смотрели миллионы людей каждый выпуск, потом ты выходил на митинг, когда в очередной раз что-то с Навальным происходило ужасное, и выходили десятки тысяч людей по всей стране, но не больше. И куда эти миллионы девались, всегда было непонятно.

Просто людям страшно. Люди не готовы. Они всё понимают, они душой за [перемены]. И, если они почувствуют, что это более-менее безопасно, они пойдут. Но пока висит опасность реальных неприятностей (а атмосфера этого в России прекрасно была создана за последние 10 лет, и она только сгущалась), люди остаются дома, люди никак не проявляют себя.

Наталья Жданова: Что поможет России пробудиться от этого сна?

Андрей Лошак: Когромному сожалению, только жёсткое приземление.

Когда это начнёт касаться твоей жопы, твоего желудка — тогда начнётся какой-то процесс брожения.

До этого люди находились в состоянии «Деньги на то, чтобы купить пожрать, есть, на то, чтобы взять кредит, худо-бедно тоже набираются. В общем, всё хорошо. Россия встаёт с колен».

Я очень не люблю эти разговоры, когда у тебя есть какая-то подушка, есть какие-то запасы, и ты можешь об этом рассуждать. Надо понимать, что половина народа живёт в бедности, а четверть — просто в нищете. Опять же это статистика — четверть россиян не может себе позволить вторую пару обуви на сезон, и это, кстати, Росстат. Люди просто живут сегодняшним днем, они выживают. Я помню, как куда ни приедешь, ткнёшь микрофон, спросишь «Как живёте?» «Да не живём, мы выживаем». Вот эти люди выживают. И в этом случае, конечно, требовать от них гражданского мужества, антивоенных акций — это верх цинизма.

Какие на хрен антивоенные акции? Он думает о том, где на «доширак» завтра деньги найти, чтобы дети с голоду не сдохли. Поэтому то, что наша страна, имея колоссальные ресурсы и возможности, так их и не использовала для того, чтобы поднять уровень жизни населения — это преступление. А вместо этого наращивала силовой аппарат, чиновников и выстраивала фортификационные сооружения вокруг Кремля, чтобы, не дай бог, никто не покусился на священную власть. Вот это преступление настоящее.

Вы меня спросили про ответственность — конечно, ответственность у людей есть, но всё-таки давайте не будем забывать, в каком положении находятся эти люди. И такое высокомерное, интеллигентское брюзжание, какой народ хреновый, я бы всё-таки поостерегался высказывать. Да, люди у нас не понимают, к сожалению, что свобода — это высшая ценность, за которую нужно так же сражаться, как за то, чтобы у тебя колбаса была и деньги на пропитание. Это вещи, которые на самом деле идут вместе — люди у нас этого не понимали и променяли «свободу на колбасу», как говорится. И теперь мы расплачивается за то, что мы всё это время жили без свободы, что власть концентрируется в одних руках, и вот, к чему это приводит.

Эта несменяемость власти, этот политический пофигизм, которым страдает абсолютное большинство населения — теперь будет, наверное, какое-то пробуждение. Не знаю, поймут ли после этого люди, что причины и что следствия. Для меня эти причины очевидны. Эта связь того, что сейчас нечего жрать и полки пустые, а в Кремле сидит 23 года один человек, очевидна совершенно.

* Алексей Навальный внесён в реестр террористов и экстремистов