Какая музыка была

Взгляд через полвека на Суперсерию-1972, изменившую не только хоккейный мир

Главный спортивный юбилей года Россия отмечает тихо и в одиночестве, почти не напоминая о том, что сентябрьская Суперсерия-1972 была не только хоккейным, но и общемировым гуманитарным прорывом. Полный вариант теста Владимира Мозгового — в пятом выпуске «Рассказ-газеты».

Суперсерия, о которой лет десять грезил главный идеолог советского хоккея Анатолий Тарасов и необходимость которой в конце концов осознали и за океаном, обрела реальные очертания весной 1972-го. Непосредственно ситуация «разминалась» уже третий год, и порой казалось, что «там» противников исторической встречи не меньше, и они не менее упертые, чем наши фанатики из Центрального комитета КПСС. В Канаде «за» был популярный премьер-министр Пьер Трюдо,

советские лидеры до таких мелочей, как хоккей, не опускались, но это не значит, что верхушка не обсуждала возможность встречи советских хоккеистов с заокеанскими профессионалами — с учетом того, что генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев хоккей любил тоже.

Это была пусть и неявная, но все же точка сближения.

Поэтому и в ЦК были сторонники контактов на ближнем и всем понятном уровне — в частности, и.о. заведующего международным отделом Александр Яковлев, которому его инициативы скоро аукнулись. По иронии судьбы Яковлева осенью того же года за излишнюю активность в продвижении чуждых идеям социализма начинаний (не хоккей был поводом для почетной ссылки, а статья в «Литературной газете») отправили послом… в хоккейную Мекку — Канаду.

Со стороны Канады главным толкачом был глава профсоюза игроков НХЛ Алан Иглсон, прекрасно понимавший значение предстоящих встреч как для повышения акций НХЛ (на пятки лучшей лиге мира наступала «конкурирующая фирма» в лице недавно созданной Всемирной хоккейной ассоциации), так и для себя лично.

Общемировое гуманитарное значение предстоящий серии ни Канадой, ни СССР еще не осознавалось.

Обе стороны, естественно, жаждали победы. Наша сторона — скорее с тайной надеждой, потому что опасалась канадских профессионалов, о непобедимости которых здесь были наслышаны. Канадская сторона готовилась с долей снисходительной уверенности первооткрывателей великой игры, раздраженных тем, что на канадскую монополию не без успеха, особенно в предыдущее десятилетие, покушались русские.

Правда, преимущества социалистического образа жизни советская сборная раньше демонстрировала исключительно на любительских канадских командах, причем даже не на сборных, а на клубах, и далеко не сильнейших (а во второй половине 50-х на чемпионатах мира даже им регулярно проигрывала). С 1963-го любительскую сборную Канады парни с четырьмя буквами на груди побеждали уже неизменно. И при всем скептическом отношении канадцев к чемпионатам мира и даже Олимпийским играм эти укусы, несомненно, влияли на общественное мнение.

Недавно Кен Драйден, наряду с Тони Эспозито защищавший ворота сборной Канады в Суперсерии, сказал, что фраза «русские — чемпионы мира по хоккею» раздражала особенно сильно.

Требовалось наконец выяснить, кто сильнее в варианте «наши лучшие против ваших лучших». Все прекрасно понимали, что советские любители таковыми были лишь номинально.

Слово «профессионалы» применительно к спорту у наших пропагандистов имело ярко выраженный отрицательный оттенок. В «мире чистогана» не могло быть ни честного спорта, ни здорового образа жизни — все сплошное шоу, ради наживы и потехи публики. Положительными героями рассказов и очерков о зарубежном спорте становились лишь те, кто бросал вызов «кровавому спорту» или невольно попадал в его лапы (впрочем, не всегда это было исключительно пропагандой). Не лучше были и типичные представления о наших «любителях», которые все как один должны были ходить строем, презирать и ненавидеть заграничное, а также быть верными солдатами партии.

Наши хоккейные «комми» вряд ли вспоминали о своем партбилете, когда правдами и неправдами провозили из-за границы в хоккейных баулах мохер и болоньевые плащи, джинсы и «оздоровительные» медные браслеты

(о том, как он в дипломате возил последние, мне лично рассказывал Александр Рагулин). Это была привилегия героев спорта, такая же привычная, но тайная — в отличие от медалей, которые они завоевывали в честной спортивной борьбе. Мало кто из них был фанатиком идеи, поколение чемпиона мира — 1954 Николая Пучкова, который говорил про капиталистов «мы их жалели», уже сошло со сцены, но что такое «защищать честь Родины», все они, и не только армейцы и динамовцы, знали отлично. На эту территорию лучше было не заходить — неслучайно первые беглецы из СССР среди хоккеистов появились только в конце 80-х.

Политический аспект противостояния применительно непосредственно к хоккеистам был все-таки ярче выражен у канадцев, пусть и не у всех. Тут никакого парадокса нет — СССР был сильным раздражителем, давал основания для того, чтобы его опасаться, где-то даже ненавидеть, а Канада отнюдь не олицетворяла собой «хищный и агрессивный» империализм, это скорее относилось к ее южным соседям.

На мой тогдашний взгляд, весь политический фон если не испарился, то был как-то сразу слегка приглушен Игрой.

Конечно, клише никуда не исчезли, но игра, если она настоящая, поднимается над всем наносным, каким бы важным это наносное ни казалось. Естественно, пропагандисты с обеих сторон не дремали, не давая затухнуть «холодной войне на льду», но гораздо сильнее был посыл отстоять свою идентичность у канадцев и подтвердить свое право на первые роли — у советских хоккеистов.

ПОЛНАЯ ВЕРСИЯ

Полный текст статьи Владимира Мозгового будет опубликован в пятом выпуске «Новойрассказ-газеты», а для наших Соучастников — уже доступен в специальном разделе этого сайта.