Дневник петербуржца, двигающегося к грузинской границе после мобилизации

Не буду вдаваться в дурацкие предисловия про причины бегства из России — все и так всё понимают.

Физически я бежал один, но без мобильной связи и помощи друзей, сидящих перед компами уже в безопасности, побег был бы куда труднее.

Сначала я решил лететь из родного Питера на «запасной аэродром» в Сербию. Взял недорогие билеты на 8 октября (теперь они пропали). Но новости становились всё тревожнее, и я плюнул на деньги, взял билеты на самолет в Челябинск на 29 сентября и автобус оттуда до Троицка, на границе с Казахстаном.

Утром в понедельник, 26 сентября, я решил, что этот план тоже слишком рискован. Узнал, что знакомый добрался до Грузии через Сочи, сразу нашел и купил подозрительно дешевый билет. Собрался за 20 минут, а уже по дороге в аэропорт выяснилось, что добраться из Сочи до грузинской границы — тот еще квест. Сдал билет и взял новый, во Владикавказ.

Ночь во Внуково (капсульный отель решает, берите на заметку) — и в 15 часов во вторник, 27 сентября, я в Северной Осетии.

С самого утра я решил, что не буду ничего есть до попадания в Грузию, чтобы в самый неподходящий момент не захотелось в туалет, только пил воду и лимонад.

У выхода из аэропорта бомбилы предлагают довезти «до Тбилиси». Я знаю, что это мошенники, — довезут только до пробки, но возьмут полную цену.

Из аэропорта взял Яндекс-такси до веломагазина на ул. Курской, 1 — это самый центр Владикавказа.

Таксист — представительный осетин — сказал, что сам пошел бы на войну «защищать Родину», если бы не возраст. Мое решение бежать из страны критиковать не стал — но и довольным не выглядел.

Чаевых не взял.

Велосипед мне заранее заказал друг по интернету — поэтому машина была качественная и не за запредельную цену, как у спекулянтов на дороге (там, по рассказам, требовали по 40, а то и по 100 тысяч за сущие развалины).

Заскочил в продуктовый, взял батарею шоколадных батончиков и лимонадов, сколько смог увезти, на 800 рублей. У пожилой продавщицы не было сдачи с 5 тысяч, я предложил ей оставить сдачу себе — ощущение было такое, что каждая минута на счету. Но она не согласилась («Как это?! Я так не могу»), и пока я запихивал снедь в рюкзак, позвала мужа, взяла у него деньги и скрупулезно рассчиталась. Муж — улыбчивый пожилой осетин — очень доходчиво объяснил дорогу к Верхнему Ларсу.

В 17.00 я наконец-то рванул по Военно-Грузинской дороге (старое имперское название трассы из Владикавказа на Верхний Ларс и Тбилиси. — Прим. ред.). Всего 35 километров, ерунда для опытного велосипедиста, даже с тяжелым рюкзаком. Но дорога отнюдь не оказалась легкой.

«Куда ты бежишь, брат!»

Уже через пару километров рядом со мной начали останавливаться машины с молодыми парнями за баранкой. Одни выглядели вполне дружелюбно, другие своим видом навевали худшие подозрения. Я ни на секунду не забывал, что у меня в поясной сумке — пара тысяч евро (все сбережения) плюс оставшиеся рубли. Куда я побегу, если останусь жив: жаловаться на грабителей в полицию или дальше к КПП?

Километров через семь появились первые перекупы: велосипеды стоят у дороги, прислоненные к машинам, на них таблички «недорого».

Вскоре после начала перекупского ряда я в первый раз услышал: «Куда бежишь, брат? Ты трус, брат! Зассал, брат!» Всего на дороге я с этим столкнулся раз десять.

Ощущение тревоги всё больше усиливалось. Машины притормаживали рядом или тормозили прямо передо мной. Что-то предлагали или высказывали недовольство. Я не слушал и не останавливался, лишь твердил самым дружелюбным голосом, с улыбкой: «Спасибо, не надо!»

Очень быстро сформировал главное правило побега: когда бежишь, нельзя останавливаться ни на минуту. Нельзя заводить разговоры, делиться своими переживаниями, привлекать внимание. Ты здесь — а через минуту тебя уже нет, как будто и не было. Скорость = безопасность.

Время от времени попадались абсолютно пустынные участки трассы. На одном из таких встречный белый автомобиль притормозил, оттуда прокричали что-то насмешливо-оскорбительное (слов я не разобрал) и раздался выстрел. Может быть, стреляли в воздух. Я продолжил крутить педали — только вперед, пока могу.

Иногда меня обгоняли легковушки с навьюченными на них великами.

Дорога очень хорошая, ровная и относительно безопасная, подъемов не так много, а спуски длинные и позволяют передохнуть.

Вскоре после одного из подъемов средних лет бородатый осетин крикнул: «Тысяча до пробок». Я был готов заплатить, лицо и тон его мне понравились, вызвали доверие. Но микроавтобус без окон… мало ли что. «Спасибо, не надо!»

Гораздо быстрее, чем я был готов, началась очередь из грузовиков. Стоят на обочине, ехать не мешают. Водители бродят рядом с потерянным видом. Некоторые сидят за раскладными столиками, играют в карты или ужинают.

Один из них с улыбкой прокричал мне: «Бежишь-бежишь?» — и показал локтями «цыпленка». Я на всякий случай улыбнулся в ответ.

Вскоре стало видно ущелье и Терек. Вид безумно прекрасный на фоне сумерек. Лермонтов, Грибоедов… А теперь вот и я.

Тут я понял, что забыл прикупить к велосипеду фару: вот-вот настанет кромешная горная ночь. И она сразу же настала — в горах сумерки короткие.

Тогда-то я и въехал в первую пробку. Освещение — только свет фар. Машины стоят очень плотно и очень бестолково, некоторые — вообще поперек дороги. Проход в этом лабиринте найти непросто. Часто приходится поднимать велосипед и нести на руках.

Из каждой машины раздается: «Э, не поцарапай машину, брат!» И мне очень не хотелось бы оказаться тем, кто поцарапает какую-то из этих машин.

Тут я впервые встретил других беглецов. Эти были на самокатах, из Воронежа. Перекинулись парой слов — они потеряли одного своего, остались ждать.

— Сколько до КПП? — спрашиваю.

— Километр назад было 16 километров.

15 километров по такой пробке? Да еще с велосипедом? Может, бросить его? Решаю, что буду тащить его столько, сколько смогу. Вперед, вперед, пока есть силы.

— Удачи!

— Удачи!

Я побежал дальше.

Ревут мотоциклы, протискивающиеся через шкуродеры между фурами и легковушками, которые теснятся то в три, то в четыре ряда на двухполосной дороге. Много суровых бородачей стоят тут и там, о чем-то беседуют, говорят по телефонам.

Я протаскиваю велосипед мимо них, сил еще хватает, чтобы не ошибаться и никого не задевать.

И вдруг — пробка кончается, словно обрезанная ножом. Дальше путь свободен. Я кручу педали легко как никогда в жизни.

Постфактум я понял, что слухи о работающей на дороге мафии — вовсе не слухи.

Импровизированные таксисты берут за подъезд «до насколько можно проехать» большие деньги, часто — десятки тысяч рублей. Но пробка вовсе не длится многие километры, максимум — метров триста. А после нее новый таксист берет новую таксу — до второй пробки. А потом третий — уже до КПП (да, пробок всего две). В очереди нейтральной полосы и среди тех, кто уже добрался до Тбилиси, ходят слухи про людей, которые в итоге три раза заплатили по 40 тысяч.

Кладбище брошенных автомобилей

Вскоре после первой пробки начали попадаться военные, в форме и с автоматами. И машины ДПС, стробоскопящие разноцветными огнями.

Офицеры ДПС тормозят машины, но на велосипедистов не обращают внимания. Военные не обращают внимания ни на кого. И больше никто не обращает внимания на меня: не предлагает подвезти или продать что-то. Я больше не мишень.

Проезжаю какой-то поселок — видимо, Нижний Ларс. Здесь есть магазин, но мне ничего не нужно. Вперед, пока есть силы.

Уже давно полностью темно — и я понимаю, насколько темно, когда попадается абсолютно пустой участок трассы: ни машин, ни людей… А нет, люди есть — понимаю это, когда чуть не врезаюсь в пешехода. Это целая группа. Говорить нет сил. Объезжаю их, еду дальше.

Вторая пробка не такая страшная, но более длинная. Ее основу составляют фуры, стоящие в правой полосе, а иногда в два ряда. Но тут справа, за фурами, почти всегда есть проезд по обочине. Бородачей бандитского вида вокруг почти нет.

Водители сидят за раскладным столиком, один из них светит фонарем мобильника, чтобы я мог обойти их по краю канавы. Благодарю его.

В первый раз задеваю машину — ударил рулем по зеркалу заднего вида. Оно не разбилось, но загнулось. Говорю: «Извините!» — но реакции нет. В машине пусто. Может быть, она брошена. Секунда — я уже далеко.

Вливаюсь в караванчик велосипедов — четвертым. Находим дорогу в лабиринте фур, петляя туда и сюда. И вдруг — чпок! — с меня падает рюкзак. Поднимаю его — на одной из лямок лопнул пластиковый карабин.

— Черт! — ругаюсь.

— Что случилось? — спрашивает велосипедист, шедший за мной.

— Рюкзак порвался.

— Чем-то помочь?

Чем тут поможешь?

— Нет, справлюсь. Спасибо.

Парни уезжают. Мимо меня проносятся четыре мотоцикла, все с пассажирами. В одном из них узнаю мужчину в косухе, который вместе со мной прилетел из Москвы во Владикавказ несколько часов назад.

Осматриваю рюкзак. Дело не так плохо. Зубами затягиваю двойной узел на маленьком огрызке ткани. Повесил на плечи — нормально, не рвется. Первый раз за всю дорогу — раз уж так и так остановился, — позволяю себе сделать пару глотков из бутылки колы, прицепленной к раме.

Еду дальше — сил вроде даже прибавилось.

В узком месте задеваю колесом крыло белого автомобиля. Сзади ругается женский голос на языке, которого я не знаю. Решаю не оборачиваться и ничего не говорить. Исчезаю в ночи.

Пробка заканчивается и начинается автоочередь: на правой обочине — фуры, на правой полосе вперед — бесконечный ряд легковушек. По левой полосе — назад, в Россию, — время от времени едут с грузинской стороны одинокие машины. Проехать по встречке или по левой обочине — не проблема. Слева далеко в темноте шумит Терек.

Большое количество патрулей ДПС и военных. Много мотоциклов и квадроциклов везут пассажиров и велосипеды в сторону КПП. На квадриках можно объехать любую пробку сбоку по бездорожью.

Потом я узнаю, что многие из легковушек — брошены. Люди жили в них по несколько дней, пока очередь почти не двигалась. Те, кто ехали большими группами, часто разделялись:

женщины, которым вроде бы ничего не грозит, оставались, чтобы проехать позже, мужчины шли пешком, чтобы успеть спастись. А кто-то сдавался и возвращался назад. Позже мне рассказали, что в одной из таких машин трое суток болел трехлетний ребенок с температурой 40. Чем это закончилось, рассказчик не знал.

В какой-то момент я сдыхаю. Останавливаюсь перевести дух, достаю энергетик, глотаю и веду велосипед — останавливаться нельзя.

Вокруг много велосипедистов и пешеходов. Они тащат за собой сумки на колесиках — это мои братья и сестры по несчастью.

Впереди вижу строения за сетчатыми заборами и колючей проволокой. КПП близко!

И вдруг понимаю, что справа, на встречке, пешеходов стало слишком много. Это пешеходная очередь. Думаю, что мне надо в нее, но в этом месте по разделительной полосе идет высокий заборчик из бетонных блоков. Собираюсь с силами, чтобы перекинуть через него велосипед, но тут кто-то из темноты говорит мне, что для великов — отдельная очередь справа, за линией фур. Возможно, этот человек помог мне сэкономить много часов.

Сразу нахожу конец очереди и занимаю место. Здесь все «свои» — беглецы. Но разговоры не клеятся — трепаться еще рано, место очень тревожное. Иногда общаемся между собой, но тихо и скованно. Время — 19.30. Я выехал из Владикавказа всего два с половиной часа назад, а по ощущениям — будто прошел весь день.

«Ты предатель, велосипед пожалел продать»

Темно, мне жарко, но дует сильный ветер. Очередь движется медленно, рывками.

По очереди носятся слухи о «пересменке» на таможне: все пограничники на час уйдут на перерыв.

Мне звонит знакомая грузинка, которая много раз проезжала по этой трассе и подтверждает: пересменок с 21 до 22.

Ну а что делать? Будем стоять, сколько нужно.

Мимо очереди ходят люди в балаклавах, светят в лица фонариками и предлагают: «Продай велосипед, брат!» Безотходное производство: продать велосипед за 20–40 тысяч, потом купить его же на КПП за 1–2.

«Продавайте велосипеды, всё равно бросите потом — грузины с велосипедами не пускают, брат!»

Потом в очереди на нейтральной полосе — нейтралке — я слышал это от многих пешеходов: «Если хочешь на велосипеде в Грузию, надо было в автомобильной очереди стоять. А ты встал в пешеходную. С велосипедом не пустят».

Это оказалось враньем — пустили. Вело-пешеходная очередь после входа на грузинский КПП разделяется на пешеходную (проходишь в здание) и велосипедную (едешь через автомобильные ворота). И всего-то делов.

Становится прохладнее. Надеваю куртку. Ветер дует непрерывно и очень сильно — на равнинах такой бывает только «порывами». Хорошо, что он теплый. И нет дождя.

Вдруг слышу, как переругиваются парень с девушкой. Девушка начинает плакать. Но оказывается, что это не абьюз: «Что я буду делать без тебя?» — говорит она сквозь слезы. «Не знаю! Дней через двадцать придет повестка, и всё…»

Оказалось, его завернули на границе — он в списке. Пытался спорить, но толку не было. Пара спускается в сторону Владикавказа.

Приближается 21 час — и вдруг очередь начинает двигаться быстрее. Я пытаюсь сосчитать, сколько осталось фур до поворота, но каждый раз получается пять — их оказывается больше, чем виделось издалека.

Очередь добирается до моста через Терек. И вдруг, за десять минут до страшного 21 часа, начинает «лететь» с невообразимой скоростью!

Большой рывок — пауза. Снова большой рывок — пауза.

Впереди, у самого КПП, затевается скандал. Мужчина в спортивной куртке требует продать ему велосипед: «Вы предатели, трусы, бежите, а мы будем родину защищать! И ты мне велосипед пожалел продать!» Что отвечают вымогателю, не слышу. Очередной рывок очереди —

и я вижу пограничника, который пытается перекричать обманщика-«патриота»: «Паспорта в раскрытом виде! Не фотографировать! Кто достанет телефон — отправлю в конец очереди!»

Показываю паспорт и прохожу вперед. Огромное пространство КПП, по нему идут велосипедисты и пешеходы с сумками на колесиках. Я понимаю, что здесь можно ехать, и сажусь на велосипед — ноги уже начали болеть от стояния.

Вскоре добираюсь до линии ворот паспортного контроля. Велосипедистов направляют в три крайних окна, очередь идет быстро.

Вдруг подходит пограничник: «Трое за мной!» — и уводит троих самых сообразительных в отдельное свободное окошко. Когда он подходит в следующий раз, сообразительным оказываюсь я. Пограничник ведет нас троих к свободному окну. Пограничница берет мой паспорт, вглядывается в мое лицо. Огорошивает вопросом: «Отчество?» Называю. «Год рождения?» Называю. Ставит штамп. Я прохожу. Но пока не чувствую, что можно радоваться.

Позже мне рассказывали, что многих парней призывного возраста брали на понт: говорили, что их не пропустят, на них выписана повестка. Не знаю, многие ли повелись, — я разговаривал только с теми, кто оказался уже на той стороне. Они отвечали: «Не знаю, я ничего не получал», — после чего им ставили штамп и пропускали. Хотя были и те, кому и правда была выписана повестка, — и таких заворачивали без возможности отвертеться (как тот, что вместе с плачущей девушкой прошел мимо меня в вело-очереди).

«А что это все бегут куда-то…»

Продолжаю двигаться по пространству КПП, впереди — широкие выездные ворота, и за ними, перед сараем «Дьюти-фри», стоит большая темная группа полных людей с бородами.

Вдруг кто-то окликает меня слева из темноты: «Паспорт!» Человек в гражданской куртке стоит в проеме какого-то здания.

Я вглядываюсь в него, но не вижу погонов или других различительных знаков. Меньше всего мне хочется отдавать свой паспорт неизвестно кому.

— А вы сотрудник? — спрашиваю осторожно.

— А кто же? — ухмыляется тот.

Тут из темноты появляется второй — на нем бордовые китель и брюки. И я понимаю, что у первого под гражданской курткой — такая же форма. ФСБ-шники?

Даю паспорт.

— Куда направляетесь?

— Да вот, — не совсем вру я, — отправляюсь в путешествие. Хочу доехать на велосипеде до Стамбула, а если получу болгарскую визу — то и до Белграда.

Я и правда рассматривал такую возможность: если после границы будут силы, продолжить путь на велосипеде. С болгарской визой еще весной обещал помочь в случае чего питерский активист Красимир Врански. Насколько я знал, он обосновался на родине, в городе Стара Загора, — а это как раз по пути из Стамбула в Белград, здорово было бы повидаться…

Тем временем:

— А что это все бегут куда-то… — с наигранной задумчивостью спрашивает ФСБ-шник.

— Я не знаю, — говорю, — я велотурист. Давно собирался в отпуск.

— Ну ладно. Счастливого пути, — он отдает мне паспорт.

Убираю книжицу жизни в надежную поясную сумку и наконец выхожу за ворота КПП. Время — половина десятого. Значит, я прошел границу как раз во время пересменки? Похоже, число пограничников как раз к этому времени наоборот увеличили…

Но тревога не оставляет: от группы бородачей слышу: «Продай велосипед!»

Ничего не отвечаю, сажусь в седло и исчезаю в ночи. Страхи были напрасными: с этого момента подозрительные личности больше не встречались.

Я знаю, что нейтралка — три-четыре километра протяженностью. Осилю. Еду в абсолютную тьму. Но тьма длится недолго. Метров через пятьсот начинается очередь на грузинскую границу.

Сотни легковушек и фур, выстроившихся в одну линию. По встречке время от времени едут машины, одинокие или небольшими группами. Свет фар очень помогает — другого источника света здесь нет.

Вдруг дорога входит в старинный тоннель. Про тоннели я не знал — оказалось, что их тут два.

В первом дорога превращается в пыль и битые камни. Ехать невозможно, и даже тащить велосипед по узкому промежутку между машинами и стеной сложно. Двигатели машин работают, благодаря этому светят их фары. Выхлопные газы сдуваются сильным ветром. Но первый тоннель скоро заканчивается, дорога выходит на очередной мост через Терек. Тут ветер такой силы, что ехать невозможно.

Ночь на нейтральной полосе

Перед вторым тоннелем — большая группа пешеходов с багажом.

— Что сидим? — спрашиваю. — Случилось что?

— Отдыхаем просто. Впереди тоннель, кто его знает, что там?

Киваю, еду вперед. Поначалу второй тоннель идет хорошо. Тут отличный асфальт, по встречке — можно ехать. Вдруг меня окликают справа:

— Стой! Здесь очередь.

И правда — в два-три ряда, прижимаясь к стене, стоят вперемешку пешеходы, велосипедисты, самокатчики.

— Если уйдешь вперед, там не впустят, придется всё равно возвращаться.

— Логично, — отвечаю и встаю в очередь под сводами древнего туннеля. Как далеко выход — не видно. Машины в своей очереди рядом стоят с работающими двигателями и светят фарами. Выхлопных газов почти не ощущается — из-за сильного ветра. Но их воздействие может накапливаться… наверное?

Завязываются первые разговоры. Кто откуда, кто сколько дней просидел в машине (из того, что я слышал, — максимум три), кто сколько времени стоял в очереди (пешеходам, похоже, приходится хуже велосипедистов — они стоят дольше, по 6–10 часов; их больше, очередь менее выстроенная — из-за этого возникают конфликты).

В этой очереди стоять физически тяжело — но страха уже нет.

Все, с кем я перекинулся хоть парой слов, бегут не от мобилизации. И не из трусости. Мы бежим от фашизма, безнадеги, подлости, лжи. К новой жизни. Потому что позади жизни уже нет.

Хотя там всё еще остается много людей, из которых некрофильский режим высасывает душу.

У всех нас отличное настроение, ведь самое опасное — российскую границу — мы уже прошли. Дальше может быть тяжело — но это же временные трудности.

Проходит минут сорок. Очередь почти не двигается. Многих начинает всерьез волновать опасность выхлопных газов. Но рваться вперед — значит вызвать конфликт. Ведь те, кто стоит впереди, прождали здесь дольше нас, их можно понять. Хотя кто-то всё же обгоняет, не слушая предупреждений, многие из них потом возвращаются. Но все ли? Вряд ли.

Вдруг приходит спасение — волонтеры. Они работают в контакте с грузинскими погранцами. Помогают организовывать очередь, разносят воду. Среди них точно был один грузин, но большинство — россияне, которые прошли границу и решили задержаться, чтобы помочь другим, — тем, кто идет следом. Если это не подвиг — то я не представляю, что такое подвиг. Потому что доподлинно знаю это чувство — как хочется, перейдя границу, наконец свалить отсюда куда подальше.

В этот раз волонтеры совершают чудо: они заставляют очередь впереди нас ужаться и встать более широким фронтом. А тех, кто еще не вошел в тоннель, останавливают, чтобы ждали, пока выйдем мы — застрявшие внутри, — а потом пропускают небольшими группами.

Позже, уже днем, я узнаю, что система работала долго: мимо меня прошла команда парламентеров из-за тоннеля — разбираться с тем, что их пропускают группами всего по 10 человек, хотя могли бы больше. Среди переговорщиков затуннелья — парень в косухе, которого я запомнил с самолета и потом видел на заднем сиденье мотоцикла. На дороге к КПП он меня обогнал, но пешая очередь съела всё это преимущество.

Всего в туннеле я простоял часа полтора.

Свежий воздух был маленьким счастьем. Но ветер становился всё сильнее, он нес с собой пыль, которая била в глаза, очки спасали мало. Люди закрывали лица шарфами, козырьками бейсболок. Снова послышался шум Терека. Мы находились в глубоком ущелье, но справа от дороги ничего не было видно.

За выходом начался склад брошенных на обочине велосипедов. Всего их было несколько десятков, может быть, пара сотен. Как я понял, бросали велики в основном те, кто договаривался с водителями подсесть к ним в машину.

Какие-то люди копались в велосипедах, светя мобильниками и налобными фонарями, забирали целиком или по частям. Наверное, этим занимаются и мафиози, промышляющие на дороге, но позже в очереди я встретил «нашего» человека, который подобрал два одинаковых велика:

— У меня дети — двое парней, они обрадуются.

— Ты живешь где-то рядом? — не понял я.

— Нет, они в автоочереди сзади. У нас микроавтобус. Дождусь их, положу в него велики. И поедем дальше, куда глаза глядят. Может быть, в Турцию?

Вскоре после выхода из тоннеля я взглянул на часы — 00:20. Началась среда, 28 сентября. Еще пара часов, и я в Грузии! Если бы…

Мы стояли и стояли. Стояли и стояли. Потом вдруг рывок — и очередь продвигается на пять метров. На три метра. На два метра. В час по чайной ложке…

Наверное, вы ждете фоток? Их нет у меня. До российской границы я просто не останавливался, на КПП снимать запрещено, а в очереди на нейтралке я не мог ничего делать от боли: сил хватало только на то, чтобы продолжать стоять.

У меня плоскостопие, пусть не очень выраженное. Ноги начинают болеть уже через минуту неподвижного стояния на месте. Ортопедические стельки помогают, но не спасают.

К двум ночи от боли в ногах я уже не мог думать. Но оказалось, что можно терпеть, даже когда невозможно терпеть.

Одному легче было пробиться к российскому КПП. Но стоять в очереди в одиночку — этого не посоветуешь никому.

Те, кто стоят в группе, могут отходить в сторону, чтобы посидеть на камнях или даже поспать. Я отойти больше чем на минуту не могу: слишком темно, чтобы запомнить лица соседей. Потеряешь очередь.

Впереди справа — небольшой костерок и фонарики. Люди сидят, видимо, на берегу Терека. Эти — явно не из очереди.

Примерно в три часа ночи мы приближаемся к ним.

— Эй, мужики! — кричу им. — Вы здесь чего сидите? Вас в Грузию не пустили? — я читал об этих невезучих у волонтеров, которые просили по возможности захватить им еду (воду они приспособились набирать из Терека). Вроде бы некоторых россиян грузины сразу не пускают — их ждет трехдневная проверка.

— А вы с какой целью интересуетесь? — с некоторой опаской отвечает один из них, и тут же добавляет, — знаете, в тюрьме так спрашивают?

Я понимаю, что это шутка.

— Есть хотите?

— Что? — он не слышит меня из-за ветра.

— Еда, говорю! Есть хотите?

— Да! — с надеждой в голосе.

— Тогда сюда идите.

Подходят только двое. Отдаю им десяток шоколадок и пару бутылок лимонада — всё, что сумел дотащить. Одну бутылку, энергетик и пару шоколадок заныкал себе.

— Вы волонтер? — спрашивают.

— Нет. Но от них услышал о вас.

— Спасибо огромное! Очень выручили.

Парни вернулись к костру и стали делиться с другими.

Еще час… или два? Вдруг вижу одного из волонтеров, которые спасли нас из тоннеля. Имени не знаю, поэтому кричу фамильярно:

— Эй, волонтер!

— Да!

— Сколько до КПП?

— Не знаю, парни, честно.

— Да не времени! — кричу. — Километров сколько?

— Да метров двести, — и это лучшая новость за эту ночь. Пару часов ведь всего понадобится, да?.. Эх, если бы!

Начинается самая жуткая часть ночи.

Вокруг меня черные тени под черными капюшонами. Ветер такой, что говорить сложно, даже если захочется. И говорят мало. Хотя кто-то всё же смеется, шутит — в своих группах. И это тревожно — потому что у тебя-то группы нет.

Я прошу парня слева от меня подержать велосипед, чтобы отойти в туалет. Он кивает. Отхожу за каменную руину в пяти метрах от нас, в темноте скольжу по склону и ударяюсь коленом о какую-то трубу, торчащую из земли. Но не сильно — это меньшая из моих бед.

Быстро возвращаюсь — очередь не продвинулась ни на шаг.

Нас постоянно просят сместиться вправо, чтобы освободить проезд, особенно когда идет фура или автобус. Я стою на острых камнях. Боль в ногах кажется невыносимой… Но я ее вынес, значит всё было не так страшно. Один раз я сажусь на пенку, но места между людьми так мало, что вытянуть ноги, а тем более лечь — невозможно. Из-за неудобной позы всё начинает ныть и затекать. Я с невероятным трудом встаю. Лучше продолжать перебирать ногами на месте, опираясь на руль велосипеда.

Вскоре я узнаю порядок: грузинские пограничники запускают десять человек из нашей вело-пешеходной очереди, потом десять машин в ту сторону, потом десять машин обратно, потом снова из нашей. Цикл занимает минут десять-двадцать. А передо мной… тысяча человек? Две тысячи? Больше? Это кажется безнадежным.

Тем более что без очереди, по дороге между машин, регулярно проходили люди с маленькими детьми или с колясками, в сопровождении своих мужчин. Против этого никто не протестовал: понятно, что детям такую очередь не выдержать. Но каждый из них — это место в очередной десятке.

Один поворот дороги, которая идет вплотную к отвесной скале, выпил очень много крови. Там сложно повернуть фурам, особенно если кто-то стоит на встречке, и еще более особенно — если их поджимает к скале наша очередь на обочине.

Волонтеры и водители орут на очередь, пытаясь сдвинуть ее вправо, орут друг на друга. Вдруг какой-то микроавтобус вырывается вперед и преграждает возможность повернуть очередной фуре. Волонтеры набрасываются на него, кричат:

— Сдавай назад!

Водитель огрызается в ответ, пытается ехать, волонтеры встают перед машиной, один чуть не попадает под колеса. Тогда водитель — пожилой кавказец — выскакивает из микроавтобуса с огромным охотничьим ножом и бросается на волонтеров. Наносит резкие удары, те отпрыгивают и разбегаются. Это нейтралка, закона нет.

Водитель садится в машину и проезжает вне очереди через проклятый поворот. Потом вдруг останавливается, и в его микроавтобус садится с десяток пассажиров — похоже, они шли пешком впереди него, но тут он их нагнал. Ведь автоочередь ночью движется быстрее.

Вскоре после этого по дороге проезжает женщина в электрической инвалидной коляске с прицепленными ходунками, прикрывая лицо капюшоном от ветра. Как она здесь оказалась? Проехать всю эту дорогу на такой коляске она бы не смогла. Значит, была в каком-то транспорте и пустилась своим ходом? Сопровождения при ней я не увидел. А если сломается?..

На грузинском КПП

Наконец мы прошли чертов поворот, и впереди я увидел его — грузинский флаг, освещенный на фоне черного неба. Белое поле и большой красный крест. Маленьких крестов мне было не различить.

Это была надежда — потому что флаг был близко. Двести метров? Может, триста? Там должен быть погранпункт.

Стояние длилось и длилось, я пытался петь, чтобы отвлечься от боли в ногах. Голода я не чувствовал, но иногда прикладывался к бутылке с колой.

А потом стих ветер. И это было поистине прекрасно — потому что стало можно нормально говорить. Шутки, просто треп. Кто откуда едет, кто куда направляется. География подобралась — на любой вкус и цвет. Кто как проходил КПП, кто сколько стоял в очереди, кто сколько платил за велик или подвоз. И, конечно, как погано стало в рашке и какая сволочь наша фарфоровая крыса.

Разговоры помогли наладить контакты. Люди делились друг с другом водой и едой. Обстановка разрядилась. Хотя очередь всё равно почти не двигалась.

А потом внезапно настало утро — очень быстро посветлело, развиднелось, вокруг нас оказалось ущелье, а вот Терек скрылся за грядой невысоких камней. На этих камнях сидели и лежали люди, отошедшие из очереди.

Ожидание продолжалось. Флаг манил, но не хотел приближаться. Одну-единственную машину — кем-то брошенный на дороге «лендровер» — обходили больше часа.

Потом наступило семь утра — и началась новая жизнь. Свежие волонтеры начали разносить воду. Штат пограничников увеличили, и нас начали пускать большими группами. Правда, от постоянного «сдвигания вправо» очередь превратилась в гигантскую толпу. И запихать эту толпу в узкие ворота было непросто: чтобы сузить очередь, кому-то нужно уйти назад, то есть отдать с такой болью отвоеванные у нейтралки метры. Даже если осознаешь, что от этого дело пойдет быстрее, — пройти хоть шаг назад физически невозможно. Тем более что справа, по долине, очередь начали обходить те, кто «вас здесь не стояло». Лично мне сложно их обвинить: российское КПП этой ночью работало гораздо быстрее грузинского. Очередь в нейтралке росла и почти не двигалась. Это рождает отчаяние — а отчаявшийся человек пытается сделать хоть что-то…

Часам к шести утра к флагу добавился новый ориентир — белый сарай. Это оказался «Дьюти фри», некоторые ходили туда за едой. А часов в восемь перед моим взором предстали заветные желтые столбы — ворота КПП. Они были близко! И страшно, болезненно далеко.

Ног у меня уже не было. Была только боль и матерные выдохи вполголоса.

Подошла молодая парочка — мужчина и женщина.

— Пожалуйста, впустите нас в очередь, — сказал он. — Мы волонтеры, и нам обещали, что за это нас пропустят со следующим заходом. Но люди в начале очереди нас впускать отказались. В конец мы не пойдем — это нечестно, а свое прежнее место мы потеряли. Пускаете?

Раздалось несколько положительных ответов — и мой в том числе. Парень казался честным, а просьба — справедливой.

Примерно через полчаса случилось очередное чудо! Очередь понеслась вперед широкими волнами, причем каждая из них была в два приема. Метров десять вперед, потом еще метров восемь.

Подошел явно выспавшийся волонтер и бодро крикнул:

— Кто хочет поволонтерить?

Никто не отозвался: все устали до чертиков.

— Кто возьмется, будет организовывать следующую волну, а с волной после этого может войти вне очереди.

Пока остальные соображали, один мужик быстро согласился. Потом он пару раз проходил мимо нас в светоотражающей жилетке. Вроде бы перед ним слово сдержали — хотя уверенности нет.

Волны пошли большие и частые. Рывок метров на двадцать, а потом сразу — еще метров на двадцать! Такой кайф испытывают люди, выигравшие в лотерею: когда никакой надежды нет, и вдруг — вот она! Грузинских пограничников явно прибавилось и переход заработал в полную силу.

Я уже видел сетчатый забор. Слышал, как ругается грузинский пограничник, требуя «выстроиться в шеренги по пять». Один предприимчивый знакомый из очереди предложил мне кооптироваться в его пятерку. Я согласился. Но наша пятерка так и осталась единственной, ведь если выстраиваться по пять человек — кому-то придется идти назад. В итоге, под нажимом погранца, мы всё-таки сделали шаг назад. И с правого фланга сразу полезли внеочередники!

Тогда это казалось важным. Казалось, что шанс вот-вот выскользнет из рук, ведь нас всю ночь приучали к тому, что «очередь — это вещь, которая не двигается».

Но это не было важным. Потому что буквально в следующую волну впустили человек сто, а в следующую за ней — еще человек восемьдесят минимум. Я не знаю, было ли больше, потому что в восьмом десятке оказался я.

И я перешел за желтые столбы, и вдруг оказалось, что у меня есть ноги, и они могут ходить. А потом я сел на велосипед и поехал — метров двести-триста, к вело-очереди к окошку погранконтроля.

Четыре человека стояли передо мной, потом подошли трое грузин — граждан страны без очереди пускают, — потом три, два, один… и вот я протягиваю свой паспорт, говорю: «Здравствуйте!»

Мрачный погранец что-то смотрит, печатает на компе и без слов ставит штамп с визой. И это — всё! Я в свободной Грузии? Неужели это правда? Прощай, немытая Россия, и всё такое? Быть может, за стеной Кавказа?

***

На площади перед КПП я продал велосипед за 6 тысяч рублей — пришлось поторговаться. Жаль было оставлять идею с велотуром по Азии и Европе — но сил на этот подвиг я в себе больше не чувствовал.

С четырьмя парнями скооперировались и взяли микроавтобус до Тбилиси. Я из них видел в очереди лишь одного — но мы все уже были как однополчане. Пуд соли вместе съели, железные сапоги износили. И понеслись мы — сто двадцать километров по красивейшей на свете Военно-Грузинской дороге, с очень душевным, крайне клиенто-ориентированным, пусть и значительно консервативным водителем Георгием.

А как меня в первую же минуту на улице грузинской столицы задержали за то, что у меня был при себе нож, полицейские, и чем всё это кончилось, — это уже совсем другая история.