Я перешла из ислама в православие
Серафима родилась в мусульманской семье и жила на два города — Петербург и Махачкалу. Отец воспитывал ее в строгости: учил молитвам на арабском языке, не отпускал гулять одну и велел беречь честь, чтобы не опозорить семью. Когда родители разошлись, Серафима переехала в Москву, а в 21 год случайно оказалась в монастыре — и все изменилось. Серафима рассказала «Холоду» о своем детстве, необычной работе и смене вероисповедания, а также о том, почему скрывает свою новую жизнь от родных.
Теперь я работаю иконописцем. Мои отец и братья об этом не знают
Одной мне можно было выходить только во двор
Я родилась в Санкт-Петербурге, но так получилось, что жила на два города — Питер и Махачкалу. В Дагестане у меня жили родственники со стороны обоих родителей. Мой папа — лакец по происхождению (лакцы — один из коренных народов Северного Кавказа. — Прим. «Холода»), мусульманин по вероисповеданию. Мама тоже родилась в Дагестане, была крещеной в детстве, а в 18 лет вышла замуж за папу и приняла ислам. Мама с папой между собой говорили на русском, но среди папиной родни мы говорили на лакском, потому что дедушка (папин отец) совсем не говорил по-русски. Я не владела лакским в совершенстве, но понимала, что мне говорили, и могла ответить.
«Мам, мы из рода акулг’аг’виг’ыт!» Люди разных национальностей — о гордости и страхе за свой этнос Общество9 минут чтения
Не могу сказать, что мы были особенно религиозны. Мама не покрывалась — был только недолгий период в моем детстве, когда она носила на голове платок. Но папа растил меня в исламе, и мы придерживались традиций: в Ураза-байрам я с другими детьми ходила по соседям, собирала конфеты. Это было всегда очень душевно и мило, так как мы жили сплоченно и все друг друга знали. Была еще такая традиция: после рождения ребенка в Дагестане резали барана в знак благодарности Создателю и в процессе выбирали младенцу имя. В честь моего рождения тоже совершили такой обряд. В итоге по документам я была Тамила, но папа и его родня называли меня другим именем, которое мне не нравилось.
В детстве папа показывал мне, как правильно совершать намаз, и учил молитвам на арабском языке. Я их до сих пор помню. В Махачкале в 1990-е годы далеко не всех девочек приучали соблюдать такие обычаи. Но мне это было интересно, потому что меня учил папа.
Папа воспитывал меня строго. Запрещал оставаться у подружек на ночевки, не позволял мне краситься, надевать майки и короткие юбки. Контролировал меня, когда я выходила гулять. Одной мне можно было выходить только во двор, и то я знала, что папа наблюдает за мной с балкона. Также я знала, что мальчикам нельзя ко мне прикасаться — обнимать меня могут только мои двоюродные братья. И не дай бог кто-то увидит, как я держусь за ручку с каким-то мальчиком, не состоящим со мной в родстве.
Папа объяснял, что мне как девочке важно вести себя порядочно. А то я опозорю всю семью и в особенности его
В школу я ходила в Махачкале. Но когда мне было восемь лет, мы переехали в Москву. Тогда началась вторая чеченская война, и из-за нашего соседства с Чечней в регионе обстановка стала напряженной. Все были на нервах, следили за участившимися терактами, и многие сочли нужным уехать. Мои родители были в их числе.
Бог был сводом правил
В Москве мои ровесники жили не так, как в Дагестане. Мои одноклассницы, конечно, еще были маленькими, чтобы дружить с мальчиками или носить макияж, но девчонки постарше чувствовали себя очень свободно. Я такого никогда не видела.
С тех пор прошло много лет, я уже взрослый человек, гораздо проще отношусь к жизни, но частичка того менталитета все еще во мне сидит. И на самом деле я благодарна, что меня воспитывали именно так. В Дагестане, если мы с подружкой сидели на лавочке и мимо нас проходил пожилой человек, мы обязательно вставали в знак уважения. Когда к нам приходили гости, мы старались отдать им все самое лучшее: вкусно кормили, стелили им самое красивое постельное белье. У нас было принято относиться к людям с открытой душой и уважать старость. В Москве, где все заняты сами собой, я такого отношения не встречала.
Но все же я думаю, что папа в своей строгости перебарщивал. Я понимаю, что он хотел как лучше, но на деле часто передавливал. Мне как любому ребенку хотелось гулять и резвиться, а мне все запрещали, в том числе это касалось моих интересов. Я с детства любила рисовать и слушать музыку, писать. Хотела поступить в художественную школу или на журфак, тем более что мама эти мои увлечения разделяла, например, ставила мне интересовавший меня рок. Но папа считал это несерьезным. У него была идея фикс сделать из меня юриста, и поэтому после девятого класса я пошла учиться в юридический колледж.
Врач пытался помочь мне похудеть и чуть не убил Он назначил аналог «Оземпика» и другие лекарства. Меня стало рвать даже от воды, и я неделю провела в реанимации Общество9 минут чтения
Когда мне было 13 лет, родители разошлись. После их расставания я продолжила тесно общаться с папой, но от религии постепенно отстранилась. Несмотря на то что папа воспитывал меня в исламе, он не привил мне любовь к богу. Для меня бог тогда был сводом правил, непонятным и далеким, строгим существом.
И со временем я поняла, что не сама верила в бога, а просто повторяла за папой. В 15 лет я впервые посетила рок-концерт, и мне так понравилось, что каждые выходные я стала ездить на разные выступления с компанией друзей, многие из которых сами были музыкантами
Странный запах Мать подростка пропала перед Рождеством. Следы нашли только через 12 лет, хотя все это время тело было совсем рядом
Криминал5 минут чтения
В бога люди из этой компании не верили, и я сама думала, что я атеистка. Моя заинтересованность роком маму не смущала. На первые концерты мне еще приходилось у нее отпрашиваться, но потом она стала относиться к этому лояльно, тем более что в 18 лет я стала жить отдельно. Папа ничего о моем увлечении не знал. Он бы счел мое появление даже на одном таком концерте позором, поэтому я ему ничего не рассказывала.
Когда мне было 20 лет у нас с ним случилась серьезная ссора из-за того, что он опять назвал меня именем, которое выбрали его родственники. После этого никто из нас не захотел пойти на сближение, и мы совсем прекратили общаться. О том, что через год я приняла крещение, а затем поступила в духовную академию, я ему так и не рассказала.
Пришла туда, куда мне нужно было
В 21 год я случайно оказалась в монастыре в Дивеево. Мой единственный воцерковленный друг захотел пожить там неделю и позвал меня с собой. Я в ту пору смотрела на него как на сумасшедшего, но была легкой на подъем и согласилась поехать. Мне было интересно, как люди живут в монастыре. Поначалу я чувствовала себя не в своей тарелке. От вида монахинь и того, как все там устроено, мне было не по себе и даже страшно.
Сестры знали, что я некрещеная, и молились за меня. Они сказали дать им знать, если я надумаю креститься, мол, все организуют, подскажут и помогут. Я им сказала «конечно-конечно», но про себя думала, что ни за что к ним не обращусь. Тем не менее каждый день в пять утра я шла на службу. Люди крестились и били поклоны, а я просто стояла в сторонке и из слов понимала только «Господи, помилуй».
Каждому состоящему при монастыре человеку назначали послушание: кто-то работал на кухне, кто-то убирался. Мне послушания давали совсем простые, и я практически все время находилась в храме. Протирала иконы, мыла полы, следила за тем, чтобы подсвечники выглядели аккуратно.
Грех ли курить ашкудишку? Священники привлекают зумеров в церковь через запрещенный инстаграм. Они шутят на грани, но РПЦ не против Общество35 минут чтения
С каждым днем я все больше проникалась обстановкой и внутренне расслаблялась. В свободное время много гуляла по монастырю и его окрестностям, общалась с сестрами и постояльцами. Раньше я думала, что в монастыри приходят только несостоявшиеся люди, но из этих разговоров узнала, что у многих из них неординарные истории: например, у человека есть несколько высших образований или хорошая профессия, но он в какой-то момент решил все оставить.
Постепенно я начала понимать, что пришла туда, куда мне нужно было: нашла истину в храме, среди этих людей, и мне больше не надо ничего искать. Господь до меня достучался, как бы я ни сопротивлялась. Я прожила в монастыре два месяца и приняла крещение. Мне дали имя Серафима в честь покровителя обители Серафима Саровского.
Вернувшись из монастыря, я растеряла своих друзей из прошлой рокерской компании. Многие люди после воцерковления пытаются заставить всех поверить в бога и пойти в храм. Я таким не занималась и вообще была настроена спокойно: пусть каждый верит во что хочет. Но, несмотря на это, мои друзья сочли меня фанатичкой и сектанткой и пытались заставить меня «прийти в себя». На этом наша с ними дружба закончилась. Осталось только два-три человека, с которыми я до сих иногда контактирую. Мама тоже поначалу переживала, как бы мне не стать фанатичкой. Но, увидев, что я веду себя адекватно, расслабилась.
Посвящение в иконописцы
В монастыре меня завораживали иконы. Одна из сестер, заметив это, дала мне книгу монахини и иконописца Иулиании (в миру Соколовой) и рассказала, что в Московской духовной академии есть сильный иконописный факультет, куда я могу попробовать поступить. Благодаря этой книге я познакомилась с совсем с другими иконами, не похожими на работы XX века, которые чаще всего можно встретить в храмах.
Я решила попробовать и пошла поступать туда. Школа эта действительно сильная: на поступление был большой конкурс, участвовали люди из разных городов, почти у всех было художественное образование. Я же из-за папиного запрета не училась даже в художественной школе. Но совершенно чудесным образом я поступила.
В группу приняли 12 девочек и 8 мальчиков. Через три года обучения был повторный этап отсеивания: 7 девочек, я в их числе, прошли посвящение в иконописцы, остальные получили аттестат об оконченном среднем церковном образовании.
Я учился в православной школе и очень боялся попасть в ад Школа оказалась рассадником насилия, а вот мир за ее пределами — не таким страшным
Общество16 минут чтения
Посвящение было торжественным мероприятием, проходило в таинственной обстановке. Поздно вечером у мощей преподобного Сергия Радонежского декан нашего факультета архимандрит Лука прочел над каждым из нас определенную молитву, после чего мы из студентов перешли в ранг иконописцев.
Я отучилась в духовной академии пять лет. Жизнь кипела, как никогда. Мы вставали в семь утра, в восемь читали утренние молитвы, завтракали, получали благословение, прикладываясь к мощам преподобного Сергия. И потом долгие часы проводили на парах или в мастерской. Была у нас также и иконописная практика, благодаря которой я побывала во многих городах России — Суздале, Великом Новгороде, Кириллове. Ездили даже в Грузию изучать древние иконы и фрески.
Хотите рассказать свою историю «Холоду»? Напишите нам!
Мы жили на каждом новом месте примерно месяц, ходили в музеи иконы и в храмы, копировали конкретную икону, которую для себя выбирали, и таким образом перенимали опыт древних иконописцев. Когда мы возвращались в Лавру, показывали свои работы. Лучшие из них забирали в фонд, и потом по ним обучались ученики более ранних курсов.
Во время учебы я никогда не замечала на себе косых взглядов в связи с тем, что крестилась только в 21 год и до этого была мусульманкой. Многие девочки, которые учились со мной, в церкви с раннего возраста, но не все. Судьбы у всех разные, и бог принимает любого человека. Поэтому и мы, студенты, относились друг к другу с пониманием и любовью, всегда старались помочь. Одна моя однокурсница была совсем не воцерковленной девушкой и не знала самых базовых вещей. Я ей все подсказывала, так как сама была поопытнее.
Учиться было сложно, но увлекательно. Икона — особый материал. Например, в ней задействована обратная перспектива, и порой приходится ломать свое представление, то, как ты привык думать о живописи. Девочкам с академическим образованием было сложно перестроиться. Мне в этом смысле было легче, и, когда мне это удалось окончательно, я поняла, что передо мной открылся новый, недосягаемый прежде мир, настолько богатый и интересный, что не подобрать сравнений.
Не зря Анри Матисс по приезде в Россию сказал, что все, к чему стремятся художники на протяжении веков, уже есть в православной иконе, так она совершенна (знаменитый французский художник Анри Матисс действительно восхищался древнерусскими иконами, но говорил о них следующее: «Старые русские иконы — вот истинное большое искусство. В них, как мистический цветок, раскрывается душа народа, писавшего их <…> Современный художник должен черпать вдохновение в этих примитивах». — Прим. «Холода»).
Путь, о котором сама не могла бы и помыслить
После учебы я поселилась в Сергиевом посаде. Я хожу в Лавру на службы и иногда звоню на колокольне, пишу в мастерской иконы по заказу храмов и частных лиц. Вот уже третий год я езжу со старшими коллегами в командировки на росписи храмов. Поначалу я волновалась. Перед тобой целая стена, и в монументальной живописи легче сделать ошибку и труднее ее исправить, чем на маленькой картинке. Но с практикой я расслабилась и сейчас замечаю, что мой уровень сильно вырос со времен первых росписей.
Объекты все разные: иногда мы работаем маленькой командой из четырех человек, иногда трудимся всемером. Как правило, мы проводим месяц на объекте, заказчики организовывают транспорт, обеспечивают нас проживанием и питанием. Чаще мы работаем в новых храмах, но зимой я ездила на Валаам и делала росписи в старом.
Работать на ногах по многу часов было тяжело, и, чтобы их размять, в перерывах я гуляла по карельским лесам. На Валааме был маленький магазинчик по типу сельпо. Продукты в этот магазин два раза в неделю доставлял корабль, и, когда были вьюга и ветер, корабль не приходил, и полки в магазине пустовали. В такие моменты понимаешь, насколько ты маленькая букашка в этом большом мире и как сильно ошибаются люди, думая, что все на свете зависит от нас.
Я очень счастливый человек, хотя никогда бы не подумала, что мое счастье будет именно таким. Оглядываясь назад, я удивляюсь всему тому, что произошло со мной в последние годы, и убеждаюсь в том, что господь и правда ведет нас такими путями, о которых мы сами не могли даже помыслить. Стоит только довериться.
С недавних пор я делюсь в соцсетях фотографиями и видео из командировок, рассказываю про свою работу. Говорить о своем мире оказалось для меня тяжелым занятием, я переживала, что делюсь сокровенным с чужими людьми, стеснялась показывать себя и записывать закадровый голос к роликам. Но обратная связь меня неизменно радовала. То, что для меня обыденность и нормальная часть работы, вызывало у людей интерес, вопросы: «А как это? А что это?». Я поняла, что о моей профессии немного информации в соцсетях, и решила рассказывать о ней и дальше.
Я открыла кофейню в Белграде и просчиталась Любовь к делу здесь не работает, а сербская бюрократия добивает окончательно. Я не знаю, что теперь делать Общество7 минут чтения
Папа и мои двоюродные братья, правоверные мусульмане, все еще не знают ничего о моей новой жизни. Поначалу я боялась, что мой контент попадется к кому-то из них в рекомендациях в соцсетях. Конечно, серьезных последствий это бы не повлекло. Вообще по правилам шариата человек, вышедший из исламской веры, совершает один из самых страшных грехов. Тем самым он позорит свою семью, и раньше, как я слышала, в горных аулах за такое отец мог убить своего ребенка, чтобы очистить семью от позора. Но эти правила совсем дикие, и в XXI веке им мало кто следует, поэтому расправы я не боюсь. Просто во мне сидит страх отвержения.
Неприятно осознавать, что твоя семья может от тебя отказаться, даже если ты не общаешься с родственниками. Но в последнее время я стала меньше бояться, иногда даже думаю: «А вот пусть они узнают!» Но это, конечно, неправильное мышление. Мне хотелось бы восстановить свое общение с отцом и рассказать ему обо всем самой. Но пока я не решаюсь, потому что совсем не могу представить, какая у него будет реакция. Будь как будет, я оставляю это на божью волю.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наши социальные сети!
«Холоду» нужна ваша помощь, чтобы работать дальше
Мы продолжаем работать, сопротивляясь запретам и репрессиям, чтобы сохранить независимую журналистику для России будущего. Как мы это делаем? Благодаря поддержке тысяч неравнодушных людей.
О чем мы мечтаем?
О простом и одновременно сложном — возможности работать дальше. Жизнь много раз поменяется до неузнаваемости, но мы, редакция «Холода», хотим оставаться рядом с вами, нашими читателями.
Поддержите «Холод» сегодня, чтобы мы продолжили делать то, что у нас получается лучше всего — быть независимым медиа. Спасибо!
Фото:предоставлены Серафимой Автор:Инга Ольшанская