Почему Коми не Канада? Разговор с Владимиром Миловым
Почему одни регионы богатые, а другие бедные? У нас у всех есть эмоциональный ответ на этот вопрос. Но мы решили ответить на него с холодной головой. В этом нам помог Владимир Милов — экономист, публицист и оппозиционный политик.
Республика Коми остаётся одним из добывающих регионов России, однако значительная часть доходов от этой деятельности уходит за её пределы.
Сельскохозяйственные предприятия банкротятся и сталкиваются с проблемами. В Удорском районе выручка колхоза «Чернутьевский» резко упала в 2024, а СПК «Княжпогостский» проходит процедуру банкротства. Есть трудности и в лесоперерабатывающей отрасли: в тяжёлом положении оказался Жешартский ЛПК.
Проблемы и с транспортной доступностью: из-за тёплой осени и весны зимники в этом году не встали, а постоянных дорог в ряде районов до сих пор нет. Аварии на нефтепроводах в Коми — обычное дело. Больше всего от разливов страдают Усинский, Ижемский и Ухтинский районы.
С 2017 года численность населения Республики сокращается. Многие города и посёлки Коми пустеют: население Воркуты, которая строилась на сотни тысяч жителей, сократилось до 55 тысяч человек.
Продолжается вторжение России в Украину, и мы не знаем точных потерь — официальные данные последний раз публиковались в 2022 году. Тем временем во ВКонтакте новые некрологи публикуются постоянно.
Доходы Республики Коми значительно ниже расходов: дефицит бюджета одного Сыктывкара в 2025 году достиг 696 миллионов рублей. При этом чиновники индексируют свои зарплаты.
Мягко говоря, экономическая ситуация в Коми сложная, но мы попытались в ней разобраться. Владимир Милов — экономист и оппозиционный политик. На своём Youtube-канале он ведёт подкаст про регионы России, поэтому мы решили поговорить об экономике именно с ним.
Давайте поговорим про Коми?
Считается, что в России есть бедные регионы и регионы богатые. И даже у тех, кого условно считают богатым, есть свои проблемы — я говорю про десятку крупнейших нефтедобывающих регионов страны. И я всегда слышу, что в Коми много проблем: нищета, шахты закрываются, нет инфраструктуры. И при этом Коми — один из крупнейших нефтедобывающих регионов: добыча составляет 14–15 миллионов тонн в год.
Если бы Россия все эти годы развивала нефтяную отрасль более открыто и конкурентно, не было бы всех этих монополий, вроде ЛУКОЙЛа и Роснефти, которые держат целые регионы под контролем.
В США, например, конкурирующие небольшие компании разбурили труднодоступные запасы в рамках так называемой сланцевой революции. В этом плане потенциал Коми гораздо больше, при этом население небольшое — порядка 700 тысяч человек.
Если грубо прикинуть по нынешним ценам — допустим 70 долларов за баррель,— выходит примерно 10 тысяч долларов выручки от продажи нефти на одного жителя Коми в год. И при этом регион считается нищим. Вопрос: как такое в принципе может быть?
Можно сравнить Коми с канадской провинцией Альберта. Климат и география очень похожи, крупные нефтедобывающие центры есть, а ВВП на душу населения там — больше 70 тысяч долларов в год. В Коми валовый региональный продукт на душу, грубо говоря, может быть 15 тысяч долларов.
Но большая часть этих денег остаётся в нефтяных холдингах, потому что у нас централизованная нефтяная промышленность. Остаётся лишь то, что ЛУКОЙЛ оставляет в регионе.
Это разница между открытой конкурентной рыночной экономикой с ответственным демократическим правительством и высокими социальными гарантиями — как в Канаде — и российской олигархической монопольной экономикой, непрозрачной, путинской, как у нас. Ресурсы в Коми были всегда, но экономические показатели и уровень жизни оставляют желать лучшего. Разница только по экономическому развитию с Альбертой получается больше чем в четыре раза.
Это говорит о том, что беды Коми во многом являются следствием нашей неоптимальной системы распределения ресурсов между центром, регионами и муниципалитетами. Дискуссия о том, что нужно оставлять больше денег в регионах, идёт давно. Сегодня примерно 65% доходов идут в центр, 30% — в регионы, и меньше 5% — муниципалитетам. Если бы система была ближе к принципу ⅓ — ⅓ — ⅓, у регионов были бы деньги; и богатые муниципалитеты могли бы развивать социалку и инфраструктуру.
Я не хочу в это углубляться слишком сильно, но факт остаётся: Коми больше теряет в нынешней системе распределения доходов и ресурсов. Когда жители жалуются, что у них чего-то нет и всё плохо, это напрямую связано с тем, что центр забирает всё. По идее, Коми ничем не хуже канадской Альберты: вся инфраструктура, трубопроводы, добывающие мощности — всё есть ещё со времён СССР.
Как быть с наследием СССР?
Все эти прохудившиеся трубы, постоянные разливы нефти, протечки и так далее — это всё советское наследие, и его просто нужно держать в порядке. У нефтяников на это абсолютно есть деньги, прибыли огромные. Проблема не в том, что нет средств. Можно зайти в любую дискуссию на финансовом рынке — например канал РБК Инвестиции на YouTube, — и посмотреть дискуссию по ЛУКОЙЛовским дивидендам и прибыльности. И это ещё не считая денег, которые они оставляют в офшорах, торговых домах Абу-Даби, Марокко…
В России точно есть деньги, чтобы привести в порядок всё нефтепромысловое хозяйство. «Транснефти» даже ввели дополнительный налог в 40% на прибыль в этом году.
Так что у нефтяных компаний проблем с ремонтом трубопроводов нет. Вопрос только в том, что у нас в стране такая система, что природа фактически ничего не стоит.
Если бы было демократическое правительство, которое за каждый разлив заставляло платить ровно столько, сколько нанесено ущерба — и ещё даже больше, чтобы не повадно было, — то ничего этого не было бы. Разливы и прохудившиеся трубы — это не вопрос дефицита денег, это вопрос системы, которая позволяет крупному олигархическому бизнесу обогащаться за счёт того, что они дисконтируют издержки, связанные с охраной природы.
Почему численность населения Республики сокращается?
Здесь я хочу сказать, что я скептически настроен, всегда был. Есть такая книга «Сибирское проклятие». Её написали два умных американских эксперта — Фиона Хилл и Клиффорд Гэдди. Фиона Хилл на первом сроке у Трампа была советницей по России в Совете национальной безопасности, но у них были плохие отношения, потому что она реально умная женщина и соображает в этом всём.
Идея книги в том, что одним из факторов, который сильно подрубил советскую экономику, было заселение северных регионов большим количеством людей. Это требовало содержания социальной инфраструктуры. Например, Канада этого не делает, хотя климатические условия очень похожи. Там всё население в основном живёт в узкой полосе возле границы с США, где климат мягче, а на северах они работают вахтовым методом.
Например, я знаю, что в Коми высокая доля пенсионеров, где-то около четверти населения. Государство должно, конечно, способствовать программам переселения в благоприятные регионы. Если речь идёт о северном ресурсном регионе, работать вахтовым методом рациональнее. Поэтому, учитывая все эти проблемы, я бы не считал депопуляцию таковой в классическом понимании. Сложность не в численности, а в тяжёлом положении людей.
Социально-экономическая политика сильно отстаёт. Олигархический бизнес интересует только добыча, а что делать с людьми — пусть власти разбираются как умеют. В этом плане нужна сбалансированная социально-экономическая система: деньги на местах, ответственная власть от людей. Например, когда муниципалитеты, выбранные на честных выборах, обеспеченные собственной налоговой базой, сами решают вопросы — это совсем другой подход.
Ресурсов достаточно, и это может нивелировать проблемы, связанные с советским наследием, например, с неоптимальным размещением производств. Какие-то вещи надо закрывать, например, уголь. Многие жители угольных регионов на меня ругаются, но это факт: уголь будет закрываться. Сейчас угольный кризис по стране.
В Коми много силовиков. Почему?
Проблема силовиков в том, что они ничего не создают. Да, у них может быть какой-то временный приток денег, строят базы, объекты, но это всё работает ровно до тех пор, пока есть бюджет. Как только деньги заканчиваются — вся эта красивая история превращается в тыкву.
После начала войны Путин специально принял законы, которые сильно ослабили экологический контроль. Фактически это была сделка с олигархами: вы получили санкции, но зато я уменьшу ваши расходы — уберу обязательства по соблюдению природоохранных норм. И теперь силовики активно используются, чтобы всё это прикрывать и подавлять народные протесты.
Сейчас в регионах силовики часто преследуют и сажают людей, которые участвуют в экологических протестах: будь то Башкортостан, Кузбасс, Хабаровский край — везде. И Коми, думаю, ждёт то же самое. Плюс вопрос с мусором никуда не делся.
Если у кого-то были иллюзии, что силовая, военная экономика даст региону хоть какую-то компенсацию за общее прозябание — нет, этого не будет. Всё упирается в дефицит бюджета. В итоге силовикам придётся переквалифицироваться: обслуживать олигархов и параллельно бороться с собственным населением, просто чтобы самим как-то выживать.
Что можно развивать в перспективе?
Высокотехнологичные минералы: редкоземельные металлы, марганец, используемый в современных сплавах. Но Россия не участвует в мировой технологической революции, где все эти элементы крайне востребованы. Всё это, конечно, есть в Коми, но находится слишком далеко, и нет мощностей для переработки и рециклинга. Сегодня почти вся переработка редкоземельных металлов сосредоточена в Китае.
Простая формула: если это просто сырьё, то получается как в Демократической Республике Конго. А если хочется быть меньше похожими на Конго, и больше похожими на Китай, нужно обсуждать, как включаться в рынок высокотехнологичной продукции.
Плохая новость в том, что в условиях санкций это невозможно. Китай не рассматривает Россию как конкурента — за последние три года стало совершенно ясно, что он заинтересован в нас только как в источнике сырья и не хочет включать в интегрированную цепочку создания стоимости. Поэтому единственный вариант развивать высокотехнологичное производство в Коми — это снова включаться в международное разделение труда, в цивилизованный мир.
Потенциально Коми одна из территорий России, которые, я считаю, в десятке по туристической привлекательности. Туризм — это многомиллиардная индустрия в современном мире. Прямо сейчас мы видим: из-за поведения Трампа европейцы и канадцы резко сократили поездки в Штаты. США потеряли 20 миллиардов долларов за первые месяцы этого года просто на турпоездках. Большой каньон — всего лишь одна туристическая достопримечательность США — генерирует порядка трёх миллиардов долларов в год. Сколько в Коми таких каньонов?
Сейчас транспортный сектор сильно монополизирован — несколькими госпредприятиями, олигархами. Но если эту монополию разблокировать, можно развивать региональные транспортные проекты. Например, создание небольших региональных авиакомпаний — это низкоинвестиционный бизнес: купить несколько хороших самолётов (например, Embraer или ATR) и организовать регулярные рейсы в Москву, Казань или Нижний Новгород.
Проблема не в деньгах или идеях, а в доступе к рынку: разрешат ли получить слоты, создадут ли препятствия монополии? В Коми, уверен, есть предприниматели, которые могли бы этим заниматься, если бы им не мешали бюрократия и крупные игроки.
В принципе, на базе географических и ресурсных преимуществ региона можно довольно быстро построить работающую экономику. Квалифицированные кадры есть, несмотря на сокращение населения, а промышленная база позволяет развивать производство.
Конечно, многое невозможно без восстановления отношений с Европой, но географически Коми располагается удобно для того, чтобы стать транспортным и промышленным хабом.
