«Люди сажают цветы, потому что им хочется возвращения жизни»

Салтовский район Харькова пострадал от обстрелов сильнее всего — из-за близости к границе с Россией. Посмотрите, как его изменила война

Салтовка, самый большой район Харькова, из-за типовой застройки может показаться знакомым любому жителю стран бывшего СССР. До февраля 2022 года в Салтовке жили около 300 тысяч человек. С начала полномасштабной войны район ежедневно попадал в военные сводки: из-за близости к российской границе (их разделяет всего 30 километров) он стал одной из самых горячих точек. Особенно пострадал микрорайон Северная Салтовка. Несмотря на то, что обстрелы продолжаются, некоторые дома в Салтовке уже ремонтируют — а жители возвращаются из эвакуации домой. Поговорив с историком советской застройки Семеном Широчиным и харьковским историком-экскурсоводом (он попросил об анонимности), «Медуза» рассказывает, каким был этот район до войны, и показывает, каким стал теперь.

Почему жилмассивы вроде Салтовки так узнаваемы

Историк-экскурсовод из Харькова. К 1959 году численность населения Харькова вернулась к довоенной. Это были времена, когда город активно отстраивали после войны, и нужно было срочно давать людям квадратные метры, чтобы они смогли наконец переселиться из бараков и коммуналок. Точечная застройка и близко не могла дать нужный объем жилья — население росло быстрее, чем предполагали при довоенном генеральном планировании. Так что, руководствуясь еще довоенными планами застройки, Харьковский филиал Гипрограда подготовил генеральный план, где под жилую застройку определили пахотные земли к северу от Аллеи гигантов — района плотной застройки с крупными градообразующими промышленными предприятиями. Это было сделано как раз для того, чтобы обеспечить их сотрудников удобным жильем.

Жилмассив для работников харьковских заводов Турбоатом, ХЭМЗ, завода имени Малышева, Электротяжмаша и других построили по проекту авторского коллектива под руководством архитектора Леонида Тюльпы к северу от Салтовского шоссе. Оно получило название благодаря своему направлению к поселку городского типа Старый Салтов и Салтовскому водохранилищу. Салтовка стала домом примерно для 300 тысяч человек. Это чуть больше, чем, к примеру, в Полтаве — областном центре.

Семен Широчин, кандидат технических наук, исследователь истории Киева, автор книг о советской застройке Киева. Такие районы строились для всех, кому нужно было жилье в городе — а его требовалось очень много. Жилищный кризис [в СССР] существовал еще со времен индустриализации, когда большое количество людей переезжало в города, где строилось много заводов. Поэтому среднее количество квадратных метров на человека в городе падало — города росли быстрее, чем строилось жилье. После войны стало еще хуже — было много разрушений, люди жили в коммуналках, бараках. Массовое жилищное строительство позволило расселить этих людей.

В целом нельзя сказать, что целые микрорайоны заселялись сотрудниками какого-то одного предприятия — ни у одного завода не было и не могло быть столько ресурсов для строительства. Так что разделение микрорайонов «по профессии» было, скорее, на уровне отдельных домов. Происходило долгожданное расселение коммунальных квартир — люди получали отдельное жилье и жили там сами, своей семьей. Их взаимодействие менялось: если в коммуналке хочешь-не хочешь — общаешься с соседями, то индивидуальное жилье наконец дало автономность и независимость.

Районы вроде Салтовки вызывают ощущение узнавания, потому что все они строились в одну эпоху и имели одинаковый морфотип — микрорайон. В микрорайоне дома расставлены свободно, есть зелень, объекты инфраструктуры находятся внутри периметра. Архитектура здесь не играет ключевой роли — здания обычно располагают не ансамблем, а так, как удобно.

Кроме того, это типовая застройка. Хотя нам и кажется, что все дома в таких жилмассивах одинаковые, на самом деле это много разных проектов, просто они выглядят похоже. Здания определенных серий можно встретить по всему постсоветскому пространству. Даже на территории Восточной Европы можно оказаться в спальном массиве и ощутить узнавание, потому что это архитектурное наследие одной эпохи и общего морфотипа.

Подробнее о морфотипе микрорайона

Структурный морфотип микрорайона появился еще в 1920-х годах в США. Там он назывался «neighbourhood», то есть «соседство», «соседская местность». Но масштабнее всего этот морфотип использовался в странах социалистического лагеря, потому что там были все возможности для создания массивных жилых районов. Конечно, в западных странах (к примеру, и во Франции, и в Финляндии) такое тоже практиковалось, но в совсем других масштабах, потому что там не было государственной монополии на строительство. А в советских странах подобное стало возможным только потому, что государство владело всей недвижимостью, организовывало и финансировало проектирование и строительство.

Как была устроена советская Салтовка

Семен Широчин. Строительство жилмассивов, подобных Салтовке, было характерно для периода с конца 1950-х годов до конца 1990-х. Примерно в конце 1950-х — начале 1960-х кварталы постепенно трансформируются. Если раньше здания строились по периметру, а внутри него объектов инфраструктуры могло и не быть, то внутри микрорайона обязательно должны быть школы, детские сады — это обязательный элемент, определяющий его полноценность.

Я видел проекты, где рассчитывался радиус от каждого детского сада до ближайших домов: существовали четкие нормативы, каким должно быть расстояние от дома до детского сада или школы. Все должно быть удобно и доступно. Также есть требования, чтобы в жилом массиве была инфраструктура: например, кинотеатры, парки. Внутри одного микрорайона таких объектов может и не быть, но они часто располагаются между двумя микрорайонами. Например, это касается зеленых зон.

В Северной Салтовке есть водоемы и зеленые зоны внутри района, то есть природный ландшафт здесь идеально вписан в жилую среду. А иногда водоемы и зеленые насаждения создают искусственно. На старых фото можно увидеть дома, стоящие буквально посреди пустыря, но теперь, спустя 40 лет, эти микрорайоны уже зеленые — деревья выросли, и озеленение стало таким, каким его и задумывали.

Озеленение в таких районах очень важно — особенно это видно сейчас, в жару. Именно в микрорайоне для этого есть пространство. В квартальной застройке, особенно XIX века, такой возможности часто нет: дома стоят плотно, улицы узкие, тротуары тесные — для деревьев нет места.

К 1980-м жилые районы выглядят уже совсем иначе [чем в 1950-х]: появляются новые серии домов, с другой структурой. Эти дома не стоят под прямым углом друг к другу — их размещают с учетом рельефа местности или, например, вида из окон.

Еще один важный признак микрорайона — отсутствие сквозных транспортных потоков внутри него. Все основные дороги проходят снаружи, а внутри — только подъезды к конкретным домам. Идея в том, что транспорт должен быть по краям, а жителям при этом должно быть удобно добираться от дома к остановкам. Поэтому микрорайоны обычно разделяют магистрали — достаточно широкие, чтобы обеспечить транспортом всех жителей района.

Историк-экскурсовод из Харькова. С запада и с юга жилмассив отделен от остальной части города реками, и транспортный вопрос толком не решен по сей день. Это делает Салтовку обособленной от остальной части города.

В последние десятилетия многие промышленные предприятия закрылись или пришли в упадок, поэтому привязка населения к заводам исчезла, люди стали добираться на работу в другие места. Но маршруты городского транспорта изначально не были для этого предусмотрены, и транспортная проблема на Салтовке усилилась. О ней говорили много и долго — и пришли к тому, что нужно строить путепровод от станции метро «Киевская» через территорию рынка «Барабашово». Работы начались в 2021 году, но в связи с полномасштабным вторжением их приостановили.

Основное транспортное сообщение с остальными частями города происходит при помощи метро: от конечной до центра можно доехать за 17 минут. Раньше в Салтовку шло несколько самых длинных трамвайных маршрутов — они тянулись через весь город. Сейчас из них сохранился только один.

Северная Салтовка, самая разрушенная войсками РФ часть жилмассива, строилась последней. Ее микрорайоны появились в 1986–1992 годах, автор этого проекта — Виктор Можейко. Отличие Северной от остальной части массива только в том, что в ней усовершенствованы конструкции типовых домов. А еще в том, что только там дома окрашивали в разные цвета. В остальной части Салтовки панельки преимущественно оставались белыми.

На первый взгляд, в Салтовке все дома и кварталы кажутся одинаковыми. Но архитекторы старались как могли — и в рамках поставленных планов по индивидуальным проектам создавали хотя бы объекты соцкультбыта. Среди примеров можно назвать кинотеатр «Россия» (теперь Kinoland), универмаг «Украина», общественно-торговый центр, в народе прозванный «Мавзолеем» из-за сходства, крытый рынок «Салтовский» (супермаркет «Рост»), Дворец детского и юношеского творчества.

Горожанам, привыкших к узким улочкам центра или тесным довоенным коммуналкам, просторные улицы и проспекты с белыми домами и большими открытыми пространствами казались непривычными. Даже сейчас Салтовка ощущается по-другому, чем центр города.

Если бы я показывал Салтовку человеку, который никогда не жил в СССР, то в первую очередь отвел бы его к так называемому Мавзолею. Он построен в 1978 году как первый торговый центр на территории Салтовского жилмассива, официального названия он так и не получил: в то время было не принято давать таким местам названия. ТЦ были по одному на район и именовались соответственно: 1-й торговый центр Салтовского жилмассива или, например, 2-й торговый центр Павлова Поля.

«Мавзолей» предлагал все необходимые товары для местных жителей: тут были и продуктовый, и хозяйственный, а еще парикмахерская, кафе и молочная кухня. На третьем этаже располагались овощной магазин и мини-бар с соками и молочными коктейлями. Ничего из этого теперь не осталось: здание было растаскано разными арендаторами и пришло в плачевное состояние. Учитывая многочисленные новые торговые центры, не совсем понятно, почему «Мавзолей», изначально построенный для аналогичных целей, пришел в упадок.

Стоит посмотреть и на Дворец детского и юношеского творчества — образец советского модернизма. Рядом с ним разместились советские аттракционы, в 2010-х перенесенные из парка имени Горького при реконструкции, включая колесо обозрения. С начала 2000-х у властей стало принято дублировать для жителей Салтовки в главном парке жилмассива, Парке Победы, мероприятия городского уровня — вроде Дня Победы или Дня города, которые раньше проводили только в центре. Основная культурная жизнь города разворачивается в центре Харькова.

Пожалуй, наиболее существенным изменением Салтовки за последние десятилетия можно считать появление и закат самого большого рынка Восточной Европы — «Барабашово».

Он расположен у бывшей станции метро имени Барабашова, которую даже пришлось переименовать в станцию «Академика Барабашова», чтобы хоть как-то дистанцировать имя выдающегося астронома от базара. Рынок возник там, где планировали построить дорогу и мост для улучшения транспортной связи Салтовки с центром. В первые годы независимости Украины эти планы были надолго приостановлены, а рынок тем временем вырос и занял все место, отведенное для строительства транспортных путей. Он начал пустеть с 2014 года, а сейчас совсем пришел в упадок.

Кто живет в Салтовке

Семен Широчин. В 1990-х в жилмассивах начался процесс смены населения. Люди, у которых было больше ресурсов, продавали жилье на периферии и перебирались в центр. А те, кому нужно было разъехаться, или кому были нужны деньги, продавали жилье в центре и покупали квартиры подешевле, на периферии. Так что в 1990-е происходила своеобразная «сортировка»: из спальных массивов уезжали те, у кого больше возможностей, а вместо них приезжали те, у кого меньше ресурсов. Поэтому еще лет 15–20 назад в таких районах была «своя атмосфера», порой туда даже опасно было ехать. Но репутация опасных районов уже исчезла, в том числе благодаря новой волне миграции населения.

Около 10–15 лет назад начался новый процесс: люди снова стали приезжать в крупные города из маленьких, им нужно было где-то жить, а самое доступное жилье — квартиры в спальных массивах. Люди, приехавшие из сел или небольших городов, создали еще один слой населения спальных районов, для которых это жилье все равно лучше, чем то, что у них было.

У этих людей есть работа, поэтому вокруг появляется новая необходимая инфраструктура — магазины, огромные ТЦ строятся именно в спальных массивах. Появляются супермаркеты, спортзалы — люди заселяются, и сервис подтягивается.

Средний статус подобных жилых массивов — не суперпрестижный, но и не маргинальный. Это просто определенный сегмент. Квартиры там дешевле, чем жилье в центре. Я бы сказал, что ощущение какой-то «неполноценности» спальных массивов исчезло, потому что бизнес компенсировал все, что было недостроено. Киоски, магазины — все это заняло места старых советских универсамов и районных магазинов. А там, где есть людские потоки, появились новые.

Я бы даже сказал, что жить в массивах иногда удобнее и ближе к инфраструктуре, чем в старых частях города, где сложнее разместить, например, большие супермаркеты. Когда я сам пожил в массиве [в Киеве], я понял все удобство такой застройки: близость магазинов, транспорта, почтовых отделений, все размещено так, чтобы людям было удобно, чтобы не приходилось далеко ходить. Думаю, что те, кто уже пожил в каких-то новых ЖК, которые сейчас строят без единого дерева и инфраструктуры, поймут, что та жилая среда лучше.

Как Салтовка переживает войну. Рассказывает отдел «Разбор»

С первого дня вторжения именно на Салтовку, особенно ее северный микрорайон, пришлась основная часть российских обстрелов. Северная Салтовка, расположенная всего в нескольких десятках километров от границы с Белгородской областью, стала щитом для Харькова. За первые месяцы вторжения она стала микрорайоном-призраком. Из примерно 300 тысяч жителей к лету 2022-го здесь оставалось не больше тысячи человек. По оценкам властей, до 90% жилого фонда оказалось разрушено или серьезно повреждено.

Хотя интенсивность российских атак на Салтовку, в сравнении с началом полномасштабного вторжения, снизилась, обстрелы все еще продолжаются. После отхода российских войск от Харькова в 2022 году район подвергается ударам дронов «Шахед», ракет и УАБов. В результате российских атак в Салтовке по-прежнему происходят пожары, гибнут люди и разрушаются здания.

К концу июля 2025 года российские военные достигли северной окраины Купянска, города в Харьковской области, приблизительно в 110 километрах к юго-востоку от административного центра. Одновременно армия РФ пытается пробиться к дороге Купянск — Харьков. Вероятно, цель этой операции — захват Купянска уже в 2025 году.

18 августа 2025-го российские военные вновь обстреляли Харьков, в результате удара по подъезду жилого дома погибла семья из пяти человек, младшему ребенку было всего полтора года. Всего в результате атаки и последовавшего за ней пожара погибли семь человек.

Как война повлияла на салтовские микрорайоны

Историк-экскурсовод из Харькова. В результате полномасштабного российского вторжения ни Салтовка в целом, ни ее микрорайоны не были разрушены полностью. Чаще речь идет об отдельных домах, реже — группах домов. В Северной Салтовке уже возобновилась жизнь: работают рынки и магазины, ходит городской транспорт, идут восстановительные работы. Это не выжженная земля. Часть домов, пострадавших в 2022-м, уже реконструирована. Есть, к сожалению, и такие, что признаны непригодными к восстановлению.

Что касается символических утрат — тут справились сами, без обстрелов. Я не слышал ни одного положительного отклика о переименовании салтовских улиц, хотя примерно половина магистральных переименована, вторая половина — на очереди. Я не фанат коммунистической пропаганды, но абсолютно уверен: герои труда, например, во-первых, ни в чем не виноваты, а во-вторых, все еще живут в Салтовке — и им реально обидно. В-третьих, с переименованием точно можно было бы подождать — чтобы не трогать людей, переживших бог знает что.

Семен Широчин. В целом, дома, подобные тем, что в Салтовке, деградируют, потому что структура приватизации у нас такова: человеку принадлежит только его квартира, а все, что вне квартиры, его уже не интересует. Управление всем домом определяется так же: каждый делает со своей частью фасада что хочет. Получается, что каждый хозяин своей квартиры, а у всего дома хозяина нет. Известно, как трудно бывает соседям организоваться, чтобы на что-то скинуться: половина говорит, что нет денег, еще половина — что им это неинтересно. В итоге сделать что-то вместе почти невозможно.

Думаю, решения о восстановлении разрушенных частей района принимаются не с точки зрения эмоций, а с точки зрения рациональности затрат. Воспоминания не имеют материального значения — важен только вопрос, дешевле ли отремонтировать дом или проще построить что-то новое.

Нужно понимать, что главная ценность этих микрорайонов — именно жилая среда. Я помню, писали, что в некоторых местах разрушено почти все. Но потом я видел фотографии, читал аналитику — многое можно восстановить или уже восстанавливается. Вопрос в том, что там будут строить. Старые серии домов уже устарели, возможно, морально и технологически восстанавливать их нецелесообразно: проще и дешевле построить что-то новое. Какова будет их судьба — я не знаю, но понятно, что отдельный дом не имеет исторической ценности, ценность есть у всей местности как у жилой среды. Правда, у нас в законе нет пункта, который защищал бы именно жилую среду.

Историк-экскурсовод из Харькова. Существует относительно здравое рассуждение о том, что сохранять действующую инфраструктуру для микрорайонов, где много невосстановимых домов, невыгодно для городского бюджета. Если бы мы до сих пор жили при плановой экономике, можно было бы выделить людям квартиры в других районах, жилье, не подлежащее восстановлению, — снести, а дома, оставшиеся нетронутыми среди разрушенных — законсервировать. Но, учитывая вопросы собственности и размытые перспективы, все происходит так, как происходит: восстановление района идет постепенно, а люди тем временем устраивают свою жизнь как могут. Восстанавливать дома, давно требовавшие реновации, в прежнем виде, очевидно, никто не будет.

Жителям Салтовки уже никогда не вернуть того, что они потеряли. И сегодня часто их больше волнует то, что они до сих пор продолжают получать квитанции за коммунальные услуги, хотя их квартиры разрушены.

Как выглядит жизнь в Салтовке сейчас

Фотограф «Медузы». Салтовка очень большая и напоминает город-спутник: здесь себя ощущаешь так, будто бы находишься в отдельном большом городе. Район находится в двадцати минутах на машине от центра Харькова — или в часе на общественном транспорте. Несмотря на то, что это гигантский район, я не чувствовал, что он отчужден. Да, это район многоэтажек, но он спроектирован так, что в нем есть пространство и места для встречи: много зеленых зон, детских площадок. Я бы назвал Салтовку уютной, несмотря на то, что пережил этот район и до сих пор переживает.

От одного микрорайона к другому ситуация с разрушенными домами здесь отличается. Северную Салтовку и несколько других микрорайонов атаковали много раз, они разрушены настолько, что их, наверное, сложно узнать. Некоторые разрушенные дома уже были отреставрированы или снесены. В других микрорайонах совсем нет разрушений. Но в районах, которые легко простреливаются, нет ни одного дома, в котором не были бы как минимум выбиты окна или разрушены отдельные квартиры.

Некоторые места, особенно в Северной Салтовке, теперь просто пустыня. Там почти никого нет. При этом в соседних с руинами домах могут жить люди. Я видел, как жители приходят в разрушенные дома, чтобы забрать оттуда свои вещи перед сносом.

Харьковчане очень гордятся своим городом, а живущие в Салтовке — своим районом. Несмотря на разруху, они продолжают разбивать палисадники, подметают дворы, что-то красят. Эти мелочи — единственное, что они могут изменить. Они ничего не могут сделать с руинами многоэтажек, но могут вырастить свой небольшой сад рядом. Они продолжают сажать цветы, потому что им хочется возвращения жизни. Люди очень устали и не могут все время жить мыслью о том, что в 20 километрах от них продолжается война. Они выстраивают связи, поддерживают это комьюнити, помогают друг другу. Харьковчане уже столько раз старались вместе выжить и спастись, что научились находить опору друг в друге. Война многих сблизила.

Я встретил в Северной Салтовке компанию местных жителей, которые устраивают совместные чаепития во дворе. Это люди, которые выжили в эпицентре [российских атак]. Их дом чудесным образом почти не пострадал, но тот, что рядом, был очень сильно разрушен, сейчас его восстанавливают. Всю войну соседи прожили бок о бок, помогали друг другу, приносили воду, делили еду. Сейчас с помощью этих регулярных встреч и чаепитий они отмечают то, что до сих пор живы.

Когда я снимал в этом районе, порой слышал работу артиллерии. Однажды это продолжалось непрерывно на протяжение трех часов. То есть люди здесь живут с непрерывным ощущением войны. Жители Салтовки, да, как мне кажется, и Харькова в целом, живут одним днем, потому что никогда не знаешь, будешь ли ты жив завтра. Они стараются радоваться жизни сегодня.

На Салтовке много переселенцев, приехавших сюда из Купянска, Изюма. Салтовка потеряла часть своих жителей, но при этом сюда приехали новые, из других прифронтовых районов, потому что здесь много жилья, которое можно снять дешево — всего за две с половиной — пять тысяч гривен в месяц (50-100 евро), по данным местных сайтов по аренде.

Воздушная тревога в Харькове может быть шесть-семь раз в день, но в первую очередь она говорит об атаках на всю Харьковскую область. Поэтому жители города больше не обращают внимания на сирены — они проверяют телеграм-каналы, которые дают более точную информацию. Я знаю, что большинство людей не ходят в убежища во время тревоги. Да в Северной Салтовке их почти и нет — даже подвалы в домах закрыты. Вместо них — метро, несколько подземных парковок. Но люди полагаются на счастливый случай: если предупреждают об атаке дрона, они стараются что-то предпринять. А если ракетная тревога — уже не обращают внимания, просто принимают свою судьбу. Потому что ракета летит так быстро, что ты просто не успеешь добежать до укрытия.

Когда смотришь на дом, разрушенный до основания, сложно отделаться от мыслей о том, что могло произойти с его жителями. Я был здесь несколько раз в течение войны, и теперь натыкаюсь на места, ставшие пустырями. Руины уже снесли, но на их месте так ничего и не возникло. Эти пустоты — напоминание о безвозвратных потерях, о том, что невозможно вернуть.

Записала Ирина Олегова

Фото: «Медуза»