Астрология и только астрология. Рассказ Павла Амнуэля - Троицкий вариант — Наука
Лицо женщины показалось ему смутно знакомым. Очень смутно, но очень знакомым. Так с ним нередко бывало, и в таких случаях он легко и быстро придумывал женщине биографию, которой и придерживался, постепенно корректируя, если биография переставала совпадать с реальностью.
Женщина сидела в одиночестве за самым дальним столиком в университетском ресторанчике, но, когда он вошел, все другие столики были уже заняты, и табуреты перед барной стойкой тоже. Что ему оставалось? Повернуться и уйти? Но он был голоден после восьмичасовых занятий со студентами, к которым не привык — ни к студентам, ни к занятиям.
Он подошел к далекому столику, хотел взглядом спросить разрешение сесть, но женщина смотрела на стоявшую перед ней пустую кофейную чашку, не обращая внимания на кипевшую вокруг жизнь, и ему пришлось спросить:
— Прошу прощения, мэм, можно присесть за ваш столик?
Она наконец посмотрела на него, скользнула взглядом по его лицу, будто смахнула пыль щеточкой, и произнесла:
— Конечно, сэр. И можете курить, здесь это принято.
Он так и сделал. Сел и закурил. Первая сигарета за день — так приятно. Взглядом спросил у женщины: «Не хотите ли?» Она покачала головой, и тогда он ее, наконец, узнал.
Подошла миловидная официантка, и он сделал заказ: сначала хорошо прожаренный бифштекс и салат, а потом — «Потом, понимаете? Не сразу…» — двойной черный кофе.
Он собирался поесть, а не завязывать знакомство, но, узнав соседку по столику, понял, что не удержится. Никто на его месте не удержался бы. Но нужно было придумать повод. Миссис Диксон не хотела быть узнанной — это очевидно. Интересно, что знаменитая прорицательница и астролог делает в Университете Айовы?
— Тяжелый сегодня день, — произнес он в пространство нейтральную фразу, которая могла стать или началом разговора, или повисшей в воздухе констатацией.
Миссис Диксон подняла на него взгляд, и он понял, что она поняла его невысказанное желание, и то, что он ее узнал, поняла тоже. Обоюдное понимание возникло мгновенно, но растворилось в молчании: он знал, кто она, она не знала, кто он, и разговор, которого, похоже, хотели оба, никак не мог обрести реальность, поскольку для этого нужно было произнести еще какие-то слова — не банально-общепринятые, а конкретные и важные для обоих.
— Въедливые здесь студенты, — пожаловался он. — Придираются к каждой фразе. И мне даже показалось, что они знают современную американскую литературу лучше, чем преподаватель.
Фразу можно было считать официальным представлением. Имени своего он, впрочем, не назвал, справедливо рассудив, что миссис Диксон с одного раза всё равно не запомнит, а если завяжется разговор, то назваться он всегда успеет.
Ответ — точнее, вопрос — миссис Диксон оказался неожиданным, и на минуту выбил его из колеи. Он уже придумал следующую фразу, но не был готов к вопросу — точнее, утверждению:
— Вы предпочитаете кофе со сливками, — сказала миссис Диксон, — а заказали двойной черный.
Он растерялся.
— Э-э-э… — Не нашелся, что ответить сразу. Плохо. Потерял инициативу в разговоре. — Почему вы решили, что…
— Психотип, — сказала она, профессионально улыбнувшись. Он готов был побиться об заклад, что улыбка была именно профессиональной, выученной, а не искренней. — Судя по вашему лицу, сэр, вы Скорпион, а Скорпионы…
— О боже! — воскликнул он, не сдержав искреннего изумления. Он знал, что сидевшая перед ним женщина — известный на всю страну астролог, но все-таки… — Неужели действительно по лицу можно определить месяц рождения? Я потрясен, миссис Диксон!
Она рассмеялась, и разговор стал непринужденным.
— Вторая октава Скорпиона, — заявила миссис Диксон. — У вас характерная челюсть и есть еще кое-какие признаки. Обычно люди стараются их не афишировать, но для профессионала лицо человека — открытая книга.
— Всегда? — спросил он.
Она посмотрела на него оценивающим взглядом. Оценила и сказала:
— Нет. Но шанс не ошибиться достаточно высок. Конечно, зависит от степени профессионализма и опыта.
— Понял. Перед вами прошло так много людей самых разных знаков, что вы…
— И это тоже, — она перебила его, не дав закончить фразу. Он не любил, когда его перебивали, всегда давал отпор. Почти всегда. Не в этом случае. Но поморщился, и она это заметила. Она, похоже, замечала всё.
— Видите ли… — голос ее изменился, исчез напор, появилась мягкость. Изменился и взгляд. — В астрологии всё сложно. С одной стороны, это наука о звездах и их влиянии на людей. И, поскольку астрология — наука, она накапливает и обрабатывает знания, собирает сведения о разных людях, разных вариантах… Но это не главное. Совсем не главное.
— А что главное? — перебил он ее вопросом. Ему показалось, что она его просто «заговорит», утопит в мелочах, в той видимой астрологии, которую знают все, в той чепухе, что публикуют газеты и глянцевые журналы. «Наука накапливает»… «обрабатывает»… «собирает»… Ну да, ну да.
— Главное… — она протянула слово, будто длинную нить, и он захотел эту нить разорвать, пока миссис Диксон его не затянула, но взгляды их встретились, нить разорвалась сама, и он понял, что она вовсе не собиралась его ни дурачить, ни обводить вокруг пальца. Говорила, что думала, а думала, во что верила, и верила в истинность науки…
Науки? Действительно?
— Главное, — сказала она, — в том, что астрология — наука эзотерическая.
Естественно. Он всё это читал. В ее же, кстати, предсказаниях. Хорошая отмазка. С одной стороны — наука, твердое экспериментальное знание. С другой — эзотерика. Визионерство. Глас свыше. Кстати, он давно хотел спросить какого-нибудь практикующего астролога, но случай не представлялся.
— Астрологи — люди, глубоко чувствующие… — говорила она, и ей невозможно было не верить. Все верили. Во всяком случае, те, кто к астрологам обращался.
— Скажите, пожалуйста, миссис Диксон… — он не то чтобы перебил ее. Нет, она могла не обратить на его слова внимания и продолжать свою речь, лившуюся плавно и неостановимо, как течение реки. Он не мешал ее словам течь, он просто создал еще один речевой поток. Рядом.
— Скажите, пожалуйста, миссис Диксон, как возникает астрологическое знание? Тридцать пять лет назад Клайв Томбо открыл планету Плутон. Никто раньше — астрологи в том числе — ничего об этой планете не знал. Плутона в гороскопах не было. Плутон никак на судьбу людей не влиял. Открыли новую планету и объявили конкурс: кто придумает лучшее название. Случай особый — последний раз новую планету — это был Нептун — открыли почти сто лет назад. Английская девочка Венеция предложила назвать планету Плутоном. И ее назвали Плутоном, кстати, и потому, что две первые буквы названия совпали с инициалами Персиваля Ловелла, рассчитавшего орбиту новой планеты. Никто и не думал о боге подземного царства! Но уже вскоре… да почти сразу… астрологи стали объяснять, что Плутон — планета смерти, борьбы и трансформации.
— Именно так, — вставила миссис Диксон. — И, кстати, это ваша планета, она управляет знаком Скорпиона, а это ваш знак, я уверена. Всеми тайнами вашей души управляет Плутон.
— Вот именно! — воскликнул он. Когда-то он вычитал это в календаре и запомнил. — Все тайны моей души. Но! Я родился раньше, чем Плутон был открыт. Он не мог быть в моей натальной карте. И если бы тогда астролог составил мой гороскоп, то Плутона там быть не могло. Какая-то другая планета управляла моими трансформациями, пока не передала свои обязанности Плутону. Как эстафетную палочку, надо полагать?
Он видел, что миссис Диксон хотела его перебить, но он-то умел уже — научился за пару месяцев работы на литературных семинарах — сдерживать красноречие студентов, да и красноречие собственной жены давно научился укрощать. Он всего лишь чуть повысил голос, и миссис Диксон молча дослушала.
— Так что же, Плутон на меня не действует?
— Действует, конечно!
— И как астрологи узнали, что Плутон — планета трансформаций? Они эти трансформации наблюдали? Они…
Он вынужден был взять паузу, чтобы перевести дыхание, и миссис Диксон этим воспользовалась.
— Астрология, как я уже сказала, наука эзотерическая, — она привыкла говорить громко, вести аудиторию за собой и, главное, не позволять аудитории подрывать авторитет великой науки, за плечами которой были тысячи лет и десятки тысяч замечательных ученых. — Астрология основана не только на наблюдениях и выводах, но в очень большой степени на визионерстве. Лучшие умы, мудрецы, принимают информацию из космоса, и потому, когда астрономы открыли Плутон, астрологи узнали, как эта планета влияет на судьбы людей, как ведет людей по жизни. Кстати, со временем эти сведения уточнялись новыми астрологами-визионерами, и сейчас мы знаем о влиянии Плутона гораздо больше, чем в первые месяцы после открытия. Больше и точнее. Согласитесь, я ведь точно определила, что ваша планета — Плутон. Мне было достаточно увидеть ваше лицо, характерные его особенности — именно такие, какие и должны быть у человека, чья жизнь проходит под влиянием этой могущественной планеты.
Он так и не сумел вставить слово — перестал и пытаться. Но она не могла бы сказать, что визави слушал ее очень внимательно. Слушал, да, поскольку она не предоставила ему иной возможности, но взгляд его свидетельствовал, что почти каждое ее слово он встречал с недоверием. Не то, чтобы он мог что-то опровергнуть… Не мог — это очевидно, — но пытался. Она любила таких слушателей — недовольных сначала, недоверчивых, но к середине лекции начинавших внутренне меняться, а в конце — готовых поверить. И поверивших в ту правду, о которой она рассказывала.
— И вот что еще я вам скажу, — завершила она свой спич утверждением, в котором была уверена. — Ваша душевная трансформация — полагаю, вы согласитесь — произошла совсем недавно. Какое-то время назад… затрудняюсь назвать срок, не видя вашей натальной карты… может, год, может, два назад — вряд ли больше — вы занимались совсем другим делом, нежели сейчас. Вы преподаете в университете?
— Да, на литературных курсах для студентов.
— Для вас это стало потрясением основ вашего мировосприятия. Вы ведь совсем другой… были недавно.
Можно было и усилить это утверждение. Она по его взгляду поняла, что попала в точку. Он и рад бы избавиться от нагловатых студентов, но… Скорее всего, устроился на курсы ради денег. И студенты оказались ему не по зубам.
Она замолчала. Могла бы продолжить, но подошла официантка и поставила перед ним тарелку с заказанным бифштексом и… дымившуюся чашку с двойным кофе.
Интересно, какова будет его реакция. Он же просил принести кофе ПОТОМ. Даже повторил. Он Плутон, и подобное пренебрежительное отношение к себе не должен терпеть. О, его лицо стало багровым от возмущения. Сейчас Плутон проявит себя, а она получит полное доказательство своей правоты.
Итак…
— Я же просил принести кофе ПОТОМ, — произнес он тихим голосом, но она-то расслышала сдерживаемое (до поры) бешенство. Наверно, это услышала и девушка — она отступила на шаг, и во взгляде ее появился испуг. — ПОТОМ! Пока я съем бифштекс, кофе остынет, его придется вылить, и я не стану за него ПЛАТИТЬ!
Пока он говорил, голос набирал силу, и слово «ПЛАТИТЬ» прозвучало, как глас небесный, несколько голов с соседних столиков повернулись в их сторону. Девушка без слов забрала чашку и унесла. Громогласное «ПЛАТИТЬ» он произнес ей в спину. Возможно, она даже не услышала.
А он, будто ничего не произошло, придвинул тарелку и взял вилку. Типичное поведение Плутона, кто бы сомневался. Она улыбнулась — про себя, впрочем, не показывая свое удовольствие внешне.
— Прошу прощения, — произнес он с улыбкой, такой детской, такой непосредственной, что у нее неожиданно защемило сердце. Господи, такие метаморфозы… Плутон, конечно, Плутон.
— Она принесет вам новый кофе ровно в тот момент, когда вы закончите есть и отложите вилку, — заметила миссис Диксон.
Он кивнул. Он хотел есть, но хотел и говорить. Желания друг другу противоречили, и она была уверена, что это приведет к новой трансформации.
Он ткнул вилкой в кусок мяса, поднес ко рту и положил обратно на тарелку.
— Горячо, — сказал он. — Пусть немного остынет.
— Остыньте и вы, — сказала она. — Скажите то, что хотите сказать. Не о девушке, конечно. И не об астрологии, в которой вы не очень сведущи. О жизни. Вы… у вас в жизни было что-то, что вас изменило. Трансформировало. Какое-то событие. Я права?
Он сжал вилку в кулаке и посмотрел на нее изумленным взглядом.
Конечно, она была права. Вообще-то она собиралась посидеть в относительной тишине, а потом поехать на вокзал. Ночной поезд уходил в 21:45, в поезде она выспится (обычно ей хорошо спалось под стук колес), а утром будет уже в Давенпорте, где завтра в полдень у нее встреча с поклонниками. Но неожиданный собеседник заинтересовал ее. Было бы любопытно взглянуть на его натальную карту, у него наверняка не меньше четырех планет в Скорпионе.
Что-то он слишком долго думает, чтобы ответить на короткий вопрос. Она-то знала, что права, но почему он так медлит, чтобы сказать «да»? И лицо у него напряженное, губы поджаты.
— Да, — выдавил он наконец. Продолжал сжимать вилку в руке, но есть остывавший бифштекс так и не начинал. — Я видел такое… Послушайте, миссис Диксон, я уже который год подбираю слова… правильные, единственные слова, чтобы описать… Я умею писать, уверяю вас. Несколько раз начинал и откладывал после пары безжизненных абзацев. Трансформация, говорите вы? О да, это была трансформация! Лучше бы ее не было! Тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч людей погибли за одну ночь… Одну-единственную ночь.
Неужели он был в Хиросиме? — с ужасом подумала она. Или в Нагасаки? И сразу исправила себя. Что-то он не то говорит. Когда на японские города упали атомные бомбы, было утро. Не ночь. Почему он говорит о ночи? Метафорически? И что американец мог делать в Японии в августе сорок пятого?
О чем он?
— А я выжил. Мне повезло. Или… Мы говорим об астрологии, миссис Диксон. Повезло? Или вы скажете, что в моей карте звезды сложились так, что мне суждено было выжить? И если бы вы… ну, или другой астролог… составил мне карту за месяц или год до той ночи, то он бы мог мне предсказать… Впрочем, я бы всё равно оказался там, где оказался.
— Где? — не выдержала она, но он ее не слышал.
— Скажите, миссис Диксон, как могло случиться, что у сотен тысяч человек — мужчин, женщин, детей — оказалась одна и та же судьба? Они родились в разное время под разными знаками, жили по-разному, и у каждого был свой гороскоп… если бы кто-то взялся составить гороскоп каждому. Как могло случиться, что у всех в гороскопах оказалась одна и та же дата смерти?
— В гороскопе нет даты смерти, — сказала она, но он не слушал.
— Скорпионы и Львы, Девы и Близнецы, — он говорил, глядя в пространство и продолжая сжимать в кулаке вилку, будто копье. — Так быть не может, миссис Диксон.
— Почему? — сказала она. — Планеты выстраиваются…
— Я ничего не смыслю в теории вероятностей, но не могу представить, что сто тысяч человек мало того, что умерли одновременно, но еще и в одном городе. Каким немыслимым узором должны были соединиться их планеты, как должны были вывернуться наизнанку знаки…
— Мистер…
Он бросил вилку на стол с такой силой, что она подскочила и упала на пол. Почему-то этот звук (или этот жест?) привел мужчину в чувство. Он наклонился, поднял вилку, тщательно протер ее салфеткой, подцепил, наконец, кусок остывшего мяса и ожесточенно принялся жевать.
— Прошу прощения, — сказал он с набитым ртом. — Я всегда выхожу из себя, когда вспоминаю ту ночь.
Он проглотил мясо и сказал нормальным голосом:
— Вот уже который год я пытаюсь описать тот кошмар и не могу.
— Где? Когда? — спросила она. — О чем вы говорите?
Он посмотрел на ее руки, на ее плечи, на ее лицо. Он не смотрел ей в глаза.
— Ох, миссис Диксон, это было давно. Всего двадцать лет назад. Это давно или недавно? Иногда мне кажется, что прошло сто лет, иногда — что было вчера. Иногда мне кажется, что я всё забыл, и я пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь, а в голове туман. Иногда вдруг вспоминаю мертвое лицо молодой женщины, ручеек крови на щеке, а правой руки нет, понимаете, просто нет — и всё!
— Где? — повторила она, и он отрывисто произнес, будто выплевывал каждое слово в отдельности.
— Дрезден. Февраль. Сорок пятый год.
— А! — воскликнула она непроизвольно. Конечно. Если он был тогда там… Ему очень повезло — выжить. Его Плутон…
— Вот и объясните, миссис Диксон, — произнес он насмешливо, — как астрология объясняет этот, с позволения сказать, казус. Люди разных возрастов. Рожденные под разными знаками и разными планетами. Наверняка — вы не станете отрицать — с совершенно разными картами. И все в одну ночь… Представляете, какое скопление душ одновременно отправилось на небо? Может, они летели, держась за руки? Может, старики, готовые к смерти, летели, держа на руках младенцев, к смерти не готовых?
— Не нужно… — тихо сказала она, но он продолжил.
— Мужчины летели, обняв женщин, поддерживая их в полете, и не смотрели вниз… А кстати, есть ли у душ глаза, могут ли они смотреть? Впрочем, астрология вряд ли ответит на этот вопрос, это не по вашей части, миссис Диксон.
— Не нужно… — повторила она.
— И души солдат тоже поднимались на небо, оставив оружие на горевшей земле. Зачем душе автомат? Автомат душе ни к чему. А что нужно душе, когда она покинула тело и взлетела над этим проклятым миром? Прощение? Кто должен кого прощать? Есть невинные души, но есть и души убийц…
— Послушайте, я могу представить, что вы пережили в том аду…
Он взял вилку и прожевал еще один кусок мяса. Холодный.
Она хотела уйти. Этот человек был ей неприятен. Она не понимала, чего он хочет. Поделиться ужасом пережитого? Для Плутонов это свойственно, они любят рассказывать о том, как перевороты судьбы происходили в их жизни. Но этот мужчина выдавливал из себя слова, он будто исповедовался перед ней, и он… Он говорил только то, что видел и чувствовал. Значит, и души, поднимавшиеся в небо, он видел тоже? Не в воображении, а собственными глазами?
Она хотела уйти, но понимала, что не уйдет, пока этот человек не дожует остывшее мясо и не выпьет кофе, который еще не принесли.
— Вы, — сказал он спокойно, даже обыденно, отправив в рот очередной кусок мяса, — не можете этого представить. Воображение обычно представляет то, что человек уже видел. Или придумал. Сам.
— Вы это… придумали? — она была потрясена.
Он пожал плечами.
— Иногда мне кажется, что да. Тогда я сажусь за машинку и записываю. Но вспоминаю, что ничего не придумал, и тогда не могу написать ни слова. Странно, да? Чтобы написать роман, нужно придумать его от начала до конца. То, что было на самом деле, не может стать романом. Сопротивляется…
— Миссис Диксон, — он наконец поднял на нее глаза, и она, как любят писать плохие романисты, «утонула в его взгляде». «Не надо», — попросила она и вынырнула.
— Миссис Диксон, — сказал он, отпуская ее взгляд на волю, — как, по-вашему, души людей, погибших в ту ночь… они попали в рай? Все? Или среди них были и такие, чьи грехи потянули их в ад, несмотря на мученическую смерть?
Он хотел, чтобы она ответила на этот вопрос?
— Каждому, — сказала она уверенно, — досталась участь по грехам его.
— Вы верите в ад и рай?
— Конечно. Я католичка.
— И в реинкарнацию верите? Верите, что души людей, погибших в ту ночь, смогут возродиться для новой жизни? И в новом воплощении проживут более счастливо?
Трудный вопрос. Как-то женщина привела к ней сына, мальчика семи лет. Заплатила за сеанс и за составление натальной карты. Мальчик — Телец. Пять планет в знаке. Упрям, конечно. Своеволен. Но… Он «помнил» то, чего помнить не мог. Прошлую жизнь. Даже не одну, а две. Мать, наслушавшись его рассказов, уверяла, что сын в первой жизни был индейцем племени Сиу, он даже знал несколько слов, она попросила сына, и тот произнес целую фразу. Непонятную, конечно. А во второй жизни он был брадобреем в Испании времен короля Филиппа Второго. Слава богу, мальчик не стал показывать ей свое умение пускать кровь.
Верила ли она в реинкарнацию? Скорее да, чем нет.
Он доел, наконец, мясо. Отложил вилку, и тут же, будто из воздуха, перед ним возникла чашка дымившегося кофе. Двойной черный — как он заказал.
— Спасибо! — сказал он в спину удалявшейся официантке.
Повернулся к ней.
— Миссис Диксон, — сказал он, обхватив горячую чашку обеими руками, — с тех пор я всё время думаю… Эти люди, чьи жизни оборвались одновременно в ту ночь… Кто-то оказался в раю, кто-то попал в ад… Кто-то остался в раю навеки, кто-то через какое-то время возродился для новой жизни. И там, в раю… Я нигде не читал об этом, пришлось додумывать самому. Логически. Души пребывают в каком-то пространстве…
— Это духовный мир, — перебила она.
— Да-да, но он ГДЕ-ТО находится. И там течет время. Я думаю, там есть свое небо, свои звезды, планеты…
Она никогда об этом не задумывалась. Подобное никогда и не могло прийти ей в голову. Небо в раю? Если рай — подобие Эдемского сада…
— И я подумал… — он перегнулся к ней через стол, она отпрянула, но не смогла никуда деться от его пронзительного и призывного, притягивавшего взгляда. — Я подумал, что в раю светят те же звезды, что на Земле. Разве может быть иначе? И те же планеты.
Она покачала головой. Звезды? Планеты?
Он увидел, как она нахмурилась.
— Да! — убежденно произнес он. — Небо в раю. Звезды и планеты. А те, кто попадает в ад? Были же в ту ночь люди, чьи грехи не позволяли им оказаться в раю. Их души тоже, наверно, взлетели в небо и помчались… куда?
— Пожалуйста, — начала она, отгораживаясь от него ладонью. Нужно было встать и уйти. Она уже заплатила за свой кофе. Уйти, чтобы не слышать.
Она не могла. Он ее гипнотизировал? Нет, конечно. Она не ощущала никаких признаков гипнотического влияния. Она много раз участвовала в сеансах гипноза и никогда ему не поддавалась. Нет, он не пытался ее гипнотизировать. Он только рассуждал. А она только слушала.
— И вот, что я подумал. Судьба. У каждого человека своя судьба. Но в ту ночь судьба собрала богатый урожай. Судьба долго собирала этих людей. Веками. Отбирала по одному. Кто-то попал в Дрезден, потому что Судьба подстроила ему родиться под знаком Близнецов, да еще в пятом доме… Кто-то оказался в Дрездене в ту ночь…
Он неожиданно замолчал. Залпом допил остывавший кофе, тяжело вздохнул, и она уже решила, что он ее отпустил. Сейчас она встанет…
Но он сказал:
— Все они оказались в потустороннем мире под одним и тем же знаком, знаком Водолея, под одним и тем же расположением планет, и дальнейшая судьба их душ…
Он сделал многозначительную паузу и спросил:
— Вы понимаете?
— Нет, — сказала она.
— Ох, но это очевидно! Вы, астрологи, давно должны были понять. Визионеры. Провидцы.
Была в его словах ирония, или ей только послышалось?
— Это очевидно, — повторил он нетерпеливо. — Когда человек умирает, над ним светят звезды и планеты. Момент смерти фиксируется даже точнее, чем момент рождения. Каждый умирает под своим знаком, под своей планетой. В ту ночь я впервые об этом подумал, потом время от времени вспоминал, а сейчас, увидев вас, миссис Диксон, решил, что могу, наконец, спросить… Уверен, астрологам это давно известно, но по понятным причинам вы это скрываете. Тайное знание? У эзотерической науки должно быть тайное знание! Я хочу сказать, что должен существовать посмертный гороскоп. Понимаете? Натальная карта человека после смерти. Карта существования души, отделенной от тела.
— Нет! — воскликнула она, ужаснувшись.
— Да! — воскликнул он убежденно. — Если звезды ведут человека по жизни, они должны вести его душу и после смерти тела. По тому, как расположились планеты в момент смерти, можно узнать, что и когда произойдет с душой. И если астролог может по звездам узнать, когда человек умрет…
— …не может, — быстро вставила она.
— …то он так же может узнать, когда душа возродится к новой жизни.
Да он безумен! Посмертный гороскоп? Гороскоп для души?
— Двадцать второе ноября тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, один час пополудни, — сказал он, глядя ей в глаза. Он даже спрашивать не стал, известна ли ей эта дата.
Еще бы! За два года до того ужасного дня она сделала предсказание, и все газеты опубликовали, что президент будет убит. Она не сказала — когда. Она не знала. Но день настал, и все газеты написали, что астролог Джин Диксон точно предсказала гибель Джона Кеннеди.
Число и время назвал этот человек сейчас, глядя ей в глаза.
— У вас, миссис Диксон, — сказал он неожиданно умиротворенным голосом, будто нервное напряжение, в котором он пребывал, покинуло его, и случилось еще одно преображение, — есть прекрасная возможность первой составить посмертный гороскоп Джона Фитцджеральда Кеннеди. В каком знаке он умер?
— В Скорпионе… — пробормотала она.
— В Скорпионе, — повторил он. — Жаль, я не разбираюсь в астрологии.
Голосом он показал, что ничуть об этом не жалеет.
— Послушайте, — сказала она. — Вы всё это… серьезно?
— Что именно? — спросил он, откинувшись на спинку стула и подав знак официантке, пробегавшей мимо, принести счет. Двумя пальцами поднял лежавшую в пепельнице недокуренную сигарету, внимательно ее осмотрел, покачал головой и аккуратно положил обратно. Достал из кармана пиджака початую пачку, выбил сигарету и с удовольствием закурил, щелкнув зажигалкой и пустив к потолку струйку дыма.
И только после этого взглядом спросил у нее разрешения закурить.
— Что именно? — повторил он вопрос, на который пока не получил ответа.
— Да всё! — с досадой сказала она, почувствовав, что не находится больше под влиянием его странного обаяния и может наконец уйти. — Души в небе Дрездена. Посмертные гороскопы. Вся эта фантастмагория… Вы это серьезно?
Девушка принесла счет, он заплатил, внимательно пересчитав монеты.
— Наверно, — сказал он, когда официантка отошла от столика.
Миссис Диксон встала, подняла лежавший у ее ног дорожный баул.
— Наверно? — переспросила она с легкой насмешкой.
Он и не подумал вставать. Сидел, курил, пускал к потолку струйки дыма. Плутон, конечно. Классический Плутон. С первого взгляда понятно. Он и студентам рассказывает свои сумеречные фантазии?
— Будьте здоровы, мистер… — она не собиралась спрашивать его имя, зачем оно ей? Но вопросительная интонация получилась сама собой.
— Что? — очнулся он. — Ах, да. Я не представился. Ну, скажем, Килгор Траут.
Павел Амнуэль
Примечания
Килгор Траут — писатель-фантаст, персонаж романов Курта Воннегута «Дай вам Бог здоровья, мистер Розуотер», «Бойня номер пять» и др.
Джин Диксон (настоящее имя Лидия Эмма Пинкерт) выступает также главной героиней рассказа Павла Амнуэля «Будущее и только будущее» (ТрВ-Наука № 424 от 11.03.2025, с. 15–17).