Апокалипсис в ритме танго: вселенные Ласло Краснахоркаи - Троицкий вариант — Наука

9 октября 2025 года Нобелевский комитет, словно провидец, разглядевший тени грядущего, совершил один из своих самых пронзительных и своевременных выборов. Премия по литературе присуждена Ласло Краснахоркаи (László Krasznahorkai) — венгерскому писателю, чье имя долгие годы было культовым знаком для посвященных, а теперь, вероятно, навсегда вписано в канон мировой словесности. Для российского интеллектуального сообщества, знающего Краснахоркаи в основном через призму гипнотических кинополотен Белы Тарра, это повод вновь погрузиться в неустойчивую вселенную его текстов, где язык становится единственным уцелевшим инструментом для описания распада. Или проверкой других инструментов? Разберемся вместе.

Тарр и тире: от кинокадра к литературному лабиринту

Для синефила Краснахоркаи начинается с семичасового «Сатанинского танго», с черно-белых панорам бесконечной грязи, под аккомпанемент вечного дождя и циркаческого танго. Кадры Тарра — это визуальная калька с прозы Краснахоркаи: такие же длинные, лишенные монтажных склеек, дышащие одним ритмом — ритмом неминуемой катастрофы. Но если Тарр показывает нам апокалипсис, то Краснахоркаи — его стенографист, его хроникер, его библейский пророк, пишущий на языке парадоксов и черного юмора.

Важно понять: Тарр не «экранизирует» Краснахоркаи в привычном смысле. Они — сиамские близнецы, рожденные от одного духа отчаяния. Сценарии, которые писатель создавал для режиссера, являются не адаптациями, а самостоятельными литературными произведениями, своего рода либретто для всемирного оркестра, играющего похоронный марш. Переводя взгляд с экрана на страницу, читатель обнаруживает не сценарий, а плотную, сложноорганизованную текстуру, где главным героем является страдающий язык.

Апокалипсис в цирке

Крупная проза венгерского писателя доступна русскому читателю благодаря переводам Вячеслава Середы (1951–2024). К сожалению, он не дожил буквально года до текущего решения нобелевского комитета.

Роман «Меланхолия сопротивления» (1989, рус. пер. 2020) — идеальная точка входа во вселенную Краснахоркаи. Действие происходит в захолустном венгерском городке, застрявшем в постсоциалистической летаргии, где «небо было низким, как крышка гроба». В город приезжает цирк с главным аттракционом — гигантской китовой тушей, которую выдают за чучело таинственного «кита правды». Параллельно по улицам бродит толпа, подстрекаемая мессианским Проповедником, распространяющим вокруг себя апокалиптическую риторику. Инструментализация апокалипсиса? Или апокалипсис как самый надежный инструмент, играющий музыку современности?

Читая роман, мы постигаем главный парадокс творчества Краснахоркаи: меланхолия как форма сопротивления. Что может противопоставить одинокий интеллигент (как главная героиня, миссис Э́стер) тотальной глупости, агрессии и хаосу? Только свою внутреннюю, стоическую печаль, свою невозможность присоединиться к общему безумию. Сопротивление Краснахоркаи — это не политический акт, а экзистенциальная позиция. Это отказ принять мир, который сошел с ума, даже если этот отказ обречен на поражение.

Проза его в «Меланхолии» напоминает развернутый свиток: предложения текут медленно, обрастая клаузулами, придаточными, уточнениями. Это не стилизация под старину, а попытка создать языковой эквивалент сложности мира, его многослойного распада. Читатель не пробегает глазами по тексту, а увязает в нем, как в той самой грязи из фильма, и это увязание — часть замысла. Не оркестр, не полифония, а безмолвный крик выдуманного всеми, включая автора, величайшего кита в мире.

Дискотека самообмана

Если «Меланхолия» — теория апокалипсиса, то практика апокалипсиса — дебютный роман «Сатанинское танго» (1985, рус. пер. 2018). Роман, состоящий из двенадцати глав, подобно двенадцати тактам танго, описывает жизнь обитателей колхоза, ожидающих спасения от мифического мошенника Иримиаша.

Краснахоркаи доводит до абсолюта свою эстетику. Длинные, на страницу и больше, предложения, в которых авторский взгляд, подобно камере Тарра, плавно перетекает от описания гниющего кошачьего трупа к размышлениям о природе зла, а затем — к чьим-то спутанным воспоминаниям. Это гипнотический ритм, который не просто описывает скуку и отчаяние, но и индуцирует их, заставляя читателя физически ощутить тяжесть этого мира.

Ключевой образ — танец. Жители поселка, поддавшись на посулы Иримиаша, напиваются в баре и начинают дикое, бессмысленное танго. Этот танец — метафора всего человеческого общества: слепое, ритуальное движение по кругу, иллюзия деятельности и общности, за которой скрывается пустота и самообман. «Сатанинское» оно не потому, что вызывает дьявола, а потому, что это танец отказа от себя, от последних остатков воли и разума.

За пределами Тарра: театральный занавес малой прозы

Хотя романы — стержень творчества венгерского писателя, знакомство с рассказами и эссе позволяет увидеть другого Краснахоркаи — более ироничного, парадоксального, порой даже (хотя это кажется невозможным) легкого.

В его рассказах абсурд становится квинтэссенцией бытия. Герои одержимы маниакальными идеями: коллекционируют дирижабли, ищут таинственный трактат или просто наблюдают за распадом собственной жизни с научным бесстрастием. Это философские притчи, доведенные до точки кипения черным юмором.

Эссеистика Краснахоркаи (о японской культуре, о путешествиях, о литературе) раскрывает его как человека с уникальным взглядом. Он видит мир как археолог руин будущего, находя следы грядущего коллапса в самых, казалось бы, устойчивых явлениях. Его интеллектуальный инструментарий — это сплав западного пессимизма (от Франца Кафки до Томаса Бернхарда) с особым, восточноевропейским опытом жизни на обочине истории, в вечном «антракте между двумя диктатурами».

Играя на нервах меланхолии

Присуждение Нобелевской премии Ласло Краснахоркаи в 2025 году кажется не просто справедливым, но и пророческим. Мы живем в эпоху, которую он описывал десятилетиями назад: эпоху тотальной неуверенности, размытых истин, информационного шума, который и есть звук того самого «сатанинского танго». Его меланхолия — не диагноз, а лекарство. Это способ увидеть мир без иллюзий, но при этом превратить и пессимизм, и скепсис, и стоицизм, и десяток других настроений из настроений — в инструменты. Музыкальные? Интеллектуальные? Или какие-то еще?

На этот вопрос мы ответим, когда начнем внимательно читать Краснахоркаи, совершая акт интеллектуального сопротивления. Его проза — тяжелый, медленный, но очищающий труд. Даже в самом центре апокалипсиса последним прибежищем свободы остается человеческое слово, выговаривающее свою необходимую правду. Весь мир распадается, но весь мир — это еще не всё сущее.

Александр Марков, профессор РГГУ
Оксана Штайн, доцент УрФУ