Гендерное десятилетие: критический опыт осмысления

В зеркале языка независимое женское движение в России, гендерные исследования и публикации, нравится это кому-то или нет, стали частью нашей культуры. Но произошло это всего каких-нибудь десять с небольшим лет назад. Сейчас это трудно представить, но до начала 90-х у нас отсутствовал язык для обозначения таких феноменов, как гендерная дискриминация, домашнее насилие, торговля женщинами. Это вовсе не означает, что самих явлений не было прежде, но не названные в языке, они оставались непроявленными для носителей нашего языка и культуры. Патриархатно-советская риторика не просто игнорировала саму идею неравенства женщин, а разводила развесистые сады Семирамиды на месте пустот, не имеющих названия. Поди, например, догадайся, что стоит за популярным когда-то призывом вернуть мужчин в школу. Феминистская деконструкция этого лицемерного лозунга открывает иной уровень смысла: мужчины отнюдь не стремятся к занятости в таких отраслях, где уровень оплаты ниже среднего, а возможности карьерного роста ограничены.

Наши правозащитники по сей день обходят молчанием права женщин, исключая эту проблему из своей повестки дня. В нашей великой литературе женские судьбы и характеры, все эти Матери и Наташи Ростовы, имеют отношение скорее к тому, какими их хотели бы видеть мужчины, а не к женской реальности.

Так было до того момента, пока женщины не заговорили. Ровно пятнадцать лет назад в журнале «Коммунист» появилась знаменитая статья «Как мы решаем женский вопрос», авторы которой Н.К. Захарова, А.И. Посадская и Н.М. Римашевская назвали своими именами ряд основных понятий феминистской критики, таких как патриархатное сознание, деформация занятости, феминизированные отрасли труда, и сформулировали основную претензию феминизма к патриархатному обществу, в котором отношения господства и подчинения возведены в ранг «естественного» закона, обусловленного природными различиями полов.

Сегодня уже далеко не каждый второй путает гендер с тендером. Сегодня у нас появился словарь гендерных терминов, придавший легитимность элементам языка, которым российские женщины могут открыто говорить о дискриминации по признаку пола.

Хрущеву принадлежит исключительно точное определение самой сути российской «оттепели»: «Возросли потребности, я бы даже сказал, что не потребности возросли, возросли возможности говорить о потребностях». В нашей культуре, которая во многом является культурой слова, развитие языка, позволяющего артикулировать проблемы женщин и говорить об их потребностях, можно считать важным приобретением прошедшего десятилетия.

ОТ ЖЕРТВЕННОСТИ К ЖЕРТВЕ При том, что наличие гендерного измерения в политике, экономике, общественном развитии уже не оспаривается, понятие «феминизм» и «феминистка» получают крайне негативное осмысление в массовом сознании наших сограждан несмотря на то, что мало кому понятно, что стоит за ними. Средства массовой информации лишь подогревают неприязнь к занесенному с Запада на российскую почву поветрию. Понятно неприятие феминизма государством, которое не только видит в нем угрозу подрыва патриархатных структур, но и вообще не жалует любое независимое от властей движение.

Настороженно негативное отношение российских женщин, их стремление отмежеваться от феминизма, несмотря на реально испытываемую дискриминацию и насилие, во многом определяются особенностями национальной культурной традиции. Если западный феминизм возник на волне протеста против отождествления «женского» с биологическим и борьбы за полноправное участие женщин в жизни общества, то в России проблем с использованием женщин в общественном производстве не было. Здесь стало привычным то, что называют «контрактом работающей матери». «Контракт», который женщины, кстати сказать, не подписывали, исключительно выгоден государству, рассматривающему женщину как рабочую единицу, весьма нетребовательную к оплате и статусу. Выгоден он и мужской половине общества, которая привыкла дома получать бесплатное обслуживание по полной программе.

Взваливать на себя ответственность за проблемы мужа и детей и тащить эту ответственность в буквальном смысле до последнего предела это у наших соотечественниц уже на клеточном уровне. Что-то вроде коллективного бессознательного. На уровне сознания, к примеру, невозможно найти объяснение случаю, происшедшему в одном из регионов страны. В ходе программы по предотвращению рака молочной железы женщины могли пройти бесплатную диагностику, выявившую тех, кому показана экстренная операция. Несколько женщин из тех, кто были назначены на операцию, так и не появились в больнице. Как они объяснили, дело было летом, и оторваться от огородной страды не было никакой возможности.

Свыкшиеся с бременем ответственности перед семьей, тем более сегодня, когда государство всей своей политикой, а вернее ее отсутствием, дает понять, что рождение и воспитание ребенка это глубоко личное дело самой женщины, вынужденные крутиться в поисках заработка, чтобы поддержать семью, россиянки в целом не склонны стремиться к тому, чтобы добавить себе еще какиелибо права или обязанности.

Наша культурная традиция не только требует от женщин полной ответственности за благополучие и быт семьи, и само собой, воспитание детей. У нас поощряется привычка опекать мужчину и воздействовать на него, оставаясь в тени приватного пространства семьи, не высовываясь. Привычка, которая тоже, кстати говоря, поддерживалась тоталитарным государством, помогавшим женщине держать мужа в узде путем всяческих парткомов и месткомов. Обладая своего рода приватными рычагами власти, привычно соглашаясь на теневое влияние, нуждается ли женщина в усилении своих социальных позиций?

Загоняя себя в порочный круг ответственности за все и вся, женщина замыкается в рамках гендерных стереотипов, предписывающих ей пассивножертвенную роль и воздвигающих преграду на пути к познанию себя, своих возможностей и причин своей неудовлетворенности. Поступаясь своими желаниями, привычно подчиняя себя интересам семьи, интересам окружающих, женщина склонна испытывать гипертрофированную степень ответственности, которая стимулирует чувство вины и ведет к формированию комплекса жертвы.

Бывает сплошь и рядом, женщина самостоятельная, утвердившаяся в жизни и в профессии, да для семьи опора, но вопрос о том, считает ли она себя феминисткой вызывает у нее возмущенную отповедь. «Да ни за что на свете!» Типичность подобной ситуации, причем как для публичных фигур, так и для обычных женщин, заставляет задуматься о том, имеет ли смысл понимать феминизм столь широко и применять это понятие в общем смысле к женщинам, демонстрирующим самостоятельный образ мысли и независимый стиль поведения. В таком случае, мы насчитали бы полстраны феминисток. А на деле оказывается, что даже те женщины, что приходят в политику или на высокие руководящие посты, далеко не всегда продвигают женскую повестку дня и придерживаются феминистских взглядов. Точнее говоря, это происходит весьма редко.

Феминизм подразумевает прежде всего осознание и неприятие дискриминации по признаку пола. А для того, чтобы осознать это, женщине необходимо пройти путь самопознания и самовыражения. Но нам не до того, мы заняты тем, что по жизни умеем, как никто: останавливаем разбушевавшихся коней и спасаем горящие избы.

Приходится признать, что феминизм в России скорее элитарное направление мысли и социальной практики, разделяемое немногими и несводиЕще один урок минувшего десятилетия состоит в развенчании иллюзий относительного женского политического участия. Наивные ожидания скорых перемен, вызванные приходом женщин в политику в начале 90-х годов, сменились разочарованием. Первое в российской истории женское движение, ставшее заметной и востребованной силой, Женщины России, сошло со сцены. Женщины попрежнему составляют меньшинство в Государственной Думе и являются редкостью на руководящих постах.

Широко дебатируемая в последнее время идея гендерных квот сама по себе, думается, не обратит политику лицом к проблемам женщин. Конечно, пропорциональное представительство мужчин и женщин в органах власти является совершенно необходимым условием демократического общества. Но, учитывая маргинализацию женщин в нашем обществе, отсутствие женского политического опыта и соответственно, примера женщин-политиков, а также гендерные стереотипы, разделяемые самими женщинами и побуждающие их довольствоваться вторыми ролями, навряд ли сам по себе факт присутствия женщин в политической партии или органах власти послужит на пользу женской повестки дня.

Эффективность женского политического участия напрямую зависит от того насколько органично для участниц политического процесса феминистское сознание.

При всей открытости термина «феминизм», разнообразии относящихся к нему теорий, толкований и практик, по крайней мере, две составляющие этого понятия представляются универсальными. Во-первых, это критическое осмысление дискриминационных практик патриархатого общества. Во-вторых, обращение критической мысли на собственное сознание и свою внутреннюю жизнь, освобождение от груза собственных гендерных стереотипов, всего того, что можно назвать самодискриминацией женщины.

В отсутствие этого критического осознания трудно ожидать от женщин в политике и во власти внимания к женским проблемам. И более того, в отсутствие этого осознания женщины не будут восприниматься в качестве серьезной политической силы коллегами-мужчинами. Проблемы женщин так и застрянут в последних рядах списка приоритетов. Совсем недавно в комментарии ОРТ по поводу назначения Владимира Лукина Уполномоченным по правам человека на всю страну прозвучало: «Он будет заниматься правами инвалидов, пенсионеров и женщин.» Не пора ли нам задуматься над тем, почему с такой легкостью, как бы само собой разумеющимся образом, нас, электорат, население делят на инвалидов, пенсионеров, женщин и остальных? Москва