Наше наследие: инновации и традиции государственного террора
Дмитрий Пчелинцев – 18 лет колонии строгого режима. Илья Шакурский – 16 лет. Андрей Чернов – 14 лет. Максим Иванкин – 13 лет. Михаил Кульков – 10 лет. Василий Куксов – 9 лет. Арман Сагынбаев – 6 лет.
Да, это дело «Сети», признанной террористическим сообществом. Дикие, ни с чем не сообразные приговоры, в которых нет ни совершенных преступлений, ни потерпевших, зато есть вполне достоверные сообщения о пытках – причем пытали даже свидетелей, которые отказывались давать нужные следствию показания.
Все возможные (или даже избыточные) слова про «новый тридцать седьмой», про стратегии запугивания, про государственный террор уже сказаны. Приговоры – именно необъяснимой своей жестокостью – всерьез задели многих. В понедельник у здания ФСБ на Лубянке образовалась очередь из желающих стать в пикет.
И все-таки с нами другое что-то творится. Не более и не менее страшное. Просто – новое. Просто – свое.
Да, сразу, важная оговорка – сейчас в провластных телеграм-каналах суета, следствие и суд пытаются оправдать, намекают: «Что-то там было, раз приговор вышел таким суровым». Даже Ксению Собчак подключили. Получается так себе, но это и не важно. Вообще не интересно обсуждать политические взгляды жертв «пензенского дела», содержание их разговоров за игрой в страйкбол (они увлекались страйкболом и в самом этом факте оперативники ФСБ усмотрели чуть ли не подготовку к государственному перевороту), и личные характеристики – среди приговоренных разные люди, не все, выражаясь мягко, ангелы.
Важно только то, что их пытали.
Горечь узнавания
Нет, разумеется, исторические параллели здесь проводить легко. Показания, выбитые под пытками, выдуманная чекистами организация, суд, равнодушный к методам следствия и даже оправдывающий их – там в одном из эпизодов применение электрошокера признали законным, нелепые натяжки в обвинении, огромные сроки для всех обвиняемых (хотя в наше извратившееся время язык тоже не уцелел, и правильнее, наверное, говорить «для всех потерпевших»). Как будто не онлайн «Медиазоны» читаешь, а статью о зверствах НКВД в перестроечном «Огоньке».
Самая страшная пьеса, которую мне довелось читать, – протоколы Третьего московского процесса, «Судебный отчет по делу антисоветского право-троцкистского блока», изданный в 1938 году Народным комиссариатом юстиции. Рыков, Бухарин, бывший нарком Ягода, другие люди, вот только что занимавшие высокие государственные посты.
Текст выверенный, в нем есть продуманная драматургия и четкая логика. Есть даже сюжет. Обвиняемые произносят красивые и длинные речи, берут на себя ответственность за невообразимые преступления, топят друг друга в общем омуте. Такое говорить неловко, стыдно – но читать интересно. Даже если не вспоминать про закулисье пьесы. Про пытки, про шантаж, про то, что эти свои речи истерзанные люди заучивали наизусть, прежде чем выйти на последнюю в жизни сцену и сыграть роль. А если вспомнить – тут уже другой интерес появляется, конечно, тут ледяное дыхание ада начинаешь чувствовать, тут если не понимаешь, то догадываешься, как устроено и как работает чистое зло.
Или вот другой пример, попроще. Недавно прочел брошюрку Вячеслава Молотова «Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов» (Партиздат ЦК ВКП(б), 1937).
Подпишитесь, чтобы прочитать целиком
Оформите подписку Redefine.Media, чтобы читать Republic
Подписаться [Можно оплатить российской или иностранной картой. Подписка продлевается автоматически. Вы сможете отписаться в любой момент.]