«Восстание против тиранов есть послушание Богу»: могут ли христиане сопротивляться несправедливости

Анна Шестова

Христианство — это зачастую не только путь личного спасения, но и размышление о социальной справедливости, власти и границах повиновения. Сегодня государственные институты стремительно теряют моральную легитимность, а церковные структуры предпочитают поддерживать автократов и не замечать зло. Возникает вопрос: может ли христианин оставаться аполитичным? Какую форму принимает верность правде в условиях деспотии?

Разбираясь в том, возможно ли соотнести духовные поиски с политической реальностью, религиовед Анна Шестова рассказывает, как разные христианские традиции понимали право на сопротивление тирании — и почему эти вопросы вновь становятся актуальны.

«Восстание против тиранов есть послушание Богу».
Надпись на проекте печати США, предложенная Бенджамином Франклином, с сюжетом из книги Исход про бегство еврейского народа из египетского рабства.

Из возможных путей преобразования мира, погруженного в неправду и пороки, два можно увидеть в образах осужденных на казнь в евангельском повествовании. Один путь — это революционные изменения социально-политического устройства ради освобождения от внешнего угнетения и восстановления справедливости. Однако, вдохновляемый высокими целями народного блага, он часто приводит к еще большей тирании. Другой — путь внутреннего индивидуального освобождения человека и победы над злом в духовном измерении, который отождествляется христианами с Основателем Церкви, принявшем распятие. Есть ли иной путь, который может не противоречить второму и содержать в себе достойные побуждения первого, если учесть, что по библейскому вероучению, человек призван к благоустроению земного порядка как продолжению миротворения?

Известно, насколько сильна религиозная мотивация в социальных-политических процессах и исторических изменениях. В мусульманских странах она по-прежнему сохраняет силу, так как в исламе богословие связано с политикой. Напротив, в христианском мире религиозные институты христианства со временем утратили многие побудительные начала, вдохновляющие на созидательные действия в политической сфере.

Социально–политическая активность верующих совсем не противоречит принципу светскости государства, который является одним из главных правовых достижений современной цивилизации.

У нас этот принцип нарушается систематически, а что касается гражданской активности верующих, то ее, к сожалению, проявляют в основном православные околоцерковные объединения или же высокопоставленные церковные «функционеры», действия или заявления которых часто противоречат не только законодательству, но и новозаветному учению. С принципом светскости вполне согласовывался американский вариант гражданской религии: обращение к внеконфессиональному божественному началу библейской традиции в речах первых лиц государства сочеталось с идеей построения максимально свободного общества.

Западно-европейские убеждения в том, что незаконное применение власти может быть остановлено неповиновением ей, отразились в преамбуле Всеобщей Декларации прав человека:

«…и принимая во внимание, что необходимо, чтобы права человека охранялись властью закона в целях обеспечения того, чтобы человек не был вынужден прибегать, в качестве последнего средства, к восстанию против тирании и угнетения…».

Напомню начало Декларации Независимости США (1776 год), где этот постулат, высказанный позже в основе современного законодательства, изложен более подробно:

«Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых. В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье. Разумеется, благоразумие требует, чтобы правительства, установленные с давних пор, не менялись бы под влиянием несущественных и быстротечных обстоятельств; соответственно, весь опыт прошлого подтверждает, что люди склонны скорее сносить пороки до тех пор, пока их можно терпеть, нежели использовать свое право упразднять правительственные формы, ставшие для них привычными. Но когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно подчиненных одной и той же цели, свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограниченным деспотизмом, свержение такого правительства и создание новых гарантий безопасности на будущее становится правом и обязанностью народа».

Французы утвердили в конце XVIII века в своей Декларации прав человека и гражданина (составная часть Конституции Франции) правомерность сопротивление угнетению (несоблюдению общеизвестных прав человека, называемых в том же тексте священными) как одно их четырех базовых прав, соблюдение которых является целями политического союза. В последующей за ней Конституции Франции конца XVIII века:

34. Угнетение хотя бы одного только члена общества есть тем самым угнетение всего общественного союза. Угнетение всего общественного союза есть тем самым угнетение каждого члена в отдельности.

35. Когда правительство нарушает права народа, восстание для народа и для каждой его части есть его священнейшее право и неотложнейшая обязанность». Не ставя в пример Францию, где демократия в полной мере не реализуется из-за особенностей формы правления и внутренних противоречий общественного развития, автор приводит эти нормы как пример нормативной базы демократического государства — той, что редко воплощается на практике.

Это же право на сопротивление признается и Учительством Католической Церкви — а именно в ее социальном учении, компендиум которого был сформирован уже давно и представлен в России. Этот свод вероучительных текстов по социальной тематике отдает предпочтение демократическим институтам власти, а большая его часть посвящена признанию основных прав человека в качестве религиозной ценности.

В этих документах, имеющих вероучительный статус, отразилась позиция средневековых богословов Западной Европы, касающаяся соотношения светской и церковной властей, некоторые из которых высказывались о должном противлении тираническому правлению и его устранению. Фома Аквинский, один из главных теологов и учителей западной церкви, разбирает вопрос о повиновении властям, допускает условия, при которых подданные не обязаны это делать: когда власть несправедливо (незаконно) присвоена, когда предписывается совершить неправедное или когда обязывается то, на что не распространяются ее полномочия и происходят злоупотребления.

«В подобном случае власть перестает быть таковой и вырождается в угнетение».

Катехизис Католической Церкви

«Утверждать, что естественное право служит основанием и ограничением позитивному праву—значит признавать допустимым сопротивление власти, если она серьезно и систематически нарушает принципы естественного права… Итак, право на сопротивление основывается на естественном праве, это право может претворяться в жизнь различным образом. Различными могут быть и преследуемые цели. Сопротивление власти направлено на то, чтобы отстоять законность иной точки зрения — и когда есть стремление добиться частичных перемен, например, модификации некоторых законов, и когда идет борьба за радикальное изменение ситуации».

Компендиум Социального Учения Католической Церкви

Социальное учение указывает критерии для осуществления права на сопротивление:

«Сопротивление угнетению со стороны политической власти не должно побуждать к применению оружия, кроме ситуации, при которой наличествуют вместе взятые следующие условия: 1—в случае явного, постоянного и длительного нарушения фундаментальных прав человека; 2—когда исчерпаны все иные возможности; 3—если это не вызывает еще худших беспорядков; 4—если есть серьезная надежда на успех; 5—если невозможно разумно предусмотреть лучших решений».

Катехизис Католической Церкви

Вооруженная борьба рассматривается как крайнее средство, чтобы положить конец «явной и продолжительной тирании, которая посягает на основные права личности и наносит большой вред общему благу страны» (Павел VI, энциклика Populorum progressiо).

Однако сегодня обращение к насилию чревато серьезными опасностями, что заставляет считать предпочтительным путь пассивного сопротивления, более соответствующий нравственным принципам и обещающий не меньше успеха.

Можно напомнить латиноамериканский вариант «синтеза» христианской веры и революционной активности, идеологической базой для которого послужила теология освобождения. Объектом критики латиноамериканских теологов освобождения был капитализм с его негативными экономическими сторонами, обуславливающими несправедливость и бедность угнетенных слоев населения, в которых задан грех эксплуатации. Теология спасения ими воспринималась в в конкретных обстоятельствах истории с ее политическими реалиями, а освобождение было частью спасительной миссии Христа и путь приобщения к Нему — через участие в судьбе униженных этими системами угнетения. Один из основателей теологии освобождения высказывает мысль, близкую к позиции С. Булгакова: христианская любовь, заповеданная христианам, проявляется не только в личных отношениях между людьми, но и через «длинные пути» макроотношений — социальные структуры и системы распределительной справедливости. Оправдывая бунтарское насилие, теологи освобождения указывали на институциональное насилие несправедливых политических режимов, когда революционные действия внутри несправедливой системы оказываются благими делами. Сопротивление угнетению понималось как часть процесса освобождения, выход из Египта, в котором Церковь должна была обличать эти режимы и участвовать практически в гуще исторической жизни. Теологи освобождения пересмотрели роль церкви и веры, видя задачей Церкви радикальную борьбу с «социальным грехом» политических режимов и освобождение человека как ответственного субъекта. Борьба за земную справедливость ими понималась в сотериологическом измерении. Стремление к экономической справедливости и защите прав угнетенных неизбежно вовлекло священников-активистов теологии освобождения в Латинской Америке в политическую жизнь, а некоторых — и в повстанческую борьбу. Святой Престол не мог одобрить подобную позицию, и идеологи движения были осуждены Конгрегацией по делам вероучения.

Католики, нередко подозревавшиеся в подрывной для российского государства и в прежние эпохи, до сих пор не решаются воплощать свое социальное учение в части, касающейся демократических принципов, как главному условию соблюдения прав человека, значимость которых провозглашается Католической Церковью в лице понтификов. Обличение нарушений этих прав возлагается на духовенство церкви, что непосредственно сказано в одном вероучительном документе Католической Церкви.

«Пастырская деятельность развивается в двух направлениях: следует провозглашать христианские основы прав человека и обличать нарушения этих прав».

Justitia et Pax, «Церковь и права человека»

«Ради большей эффективности эта деятельность открыта для экуменического сотрудничества, для диалога с другими религиями, для всех уместных контактов с правительственными и неправительственными организациями на национальном и международном уровне».

«Кроме того, социальное учение выполняет задачу обличения перед лицом греха: это грех несправедливости и насилия, который многообразно пронизывает общество и в нем воплощается. Такое обличение становиться судом и защитой для непризнанных и нарушенных прав, особенно прав бедных, маленьких и слабых людей».

Компендиум Социального Учения Католической Церкви

Однако этого голоса не осмеливаются возвысить ни представители священноначалия ни пастыри с мирянами от лица церковных сообществ. Такое маловерие перерастает в лицемерие, пышным цветом расцветая, прежде всего, среди религиозной организации, к которой себя причисляет национальное большинство в РФ.

Даже некоторые древнерусские авторы, ссылаясь на византийских, писали о неповиновении царю и порицании правителя, поступающего недостойно по отношению к подданным. При этом в самой Византии, как и на Западе в полемике о власти Папы Римского, на протяжении веков утверждалась идея сакрализации императорской власти — традиция, унаследованная и в отношении царской власти на Руси. В государственной идеологии до конца. XVIII века проводилась идея о том, что царь есть живое воплощение образ небесного первообраза с вытекающей отсюда необходимостью повиновения ему как Богу. Если на Руси почитались святые Борис и Глеб за их непротивление убийце — великому князю, — то в Древней Греции, напротив, чествовали тираноубийц. Отношение верховного правителя к стране было на Руси всегда вотчинным, как к своему владению. Оно предполагало не управление по определенным договорным и правовым отношениям, а по произволу хозяина.

В жизни есть ситуации, когда мы вынуждены смириться с происходящим, терпеливо отнестись к посланным нам испытаниям и только молитвой надеяться повлиять на него.

Когда же судьба других людей зависит от наших определенных действий, предоставлять судьбу страдающего Богу, и оправдывать свое бездействие словами, что «на все Его воля», означает, по сути, лицемерную трусость и греховное попущение зла.

«Лишь соединив свои страдания за истину и свободу с Крестной мукой Христа, человек может сотворить чудо умиротворения и различить тропинку, часто узкую, между трусостью, уступающей злу, и насилием, которое мнит, что борется со злом, а на самом деле его усугубляет».

Иоанн Павел II

Библейское Откровение, и особенно новозаветная притча о Страшном суде, возлагает на нас ответственность не только за состояние собственной души, но и за земные судьбы оказавшихся близко с нами людей, открывая нам богослужение в его широком социальном аспекте, а не ограниченным храмово-литургическим действием. Это ответственность за ближних, оказавшихся в тяжелом положении в силу каких-то обстоятельств, выражается в деятельной отзывчивости, которая связывает эсхатологическое измерение с обыденной жизнью, что открывается для верующих христиан в упомянутой притче.

Для установившегося образца набожности свойственно смирение и послушание, а признаком духовности принято считать уход от политических проблем. Исповедание же веры не ограничивается убежденностью в догматах как умозрительного определения истин, а благочестие — плодом аскетическо-созерцательной практики, и то и другое может проявляться в общественно-политическом измерении жизни.

Общественное служение церквей, в дополнение к их благотворительной деятельности, могло бы выражаться и в заступничестве со стороны ее представителей за жертвы неправомерных решений или преступных действий представителей государственных структур, в обличительных выступлениях, через публичные обращения и акции, а также в поддержке юридических механизмов, направленных на вышеуказанные цели. Эта деятельность может быть в разных масштабах, так как в притче о Страшном Суде не призывается к радикальным преобразованиям и не накладывается обязанность изменения каких-то систем или общей ситуации: не вылечить или освободить, а посетить, не взять на свое обеспечение, а только поддержать, т. е. сделать то, что под силу каждому, и такое облегчение участи не требует преобразований на государственном уровне при задействовании многих людей. Хотя оба эти пути связаны, т. к. иногда бессмысленно заниматься переустройством на «макроуровне», игнорируя человека в его насущной индивидуальной проблеме, иногда бессмысленно строить широкомасштабные проекты, а нужно просто выполнять добросовестно свои обязанности или оказать конкретную помощь отдельным людям, и, наоборот, может быть бесполезна конкретная помощь, если не изменить порождающую эту проблему порочную систему.

«Не разумнее ли, понимая основные принципы устройства общественной жизни, предотвратить построение заведомо плохих общественных структур, чем потом стоически и мученически пытаться их преобразовывать на молекулярном уровне?»

Игумен Вениамин Новик, автор сборника статей «Православие. Христианство. Демократия»

Для изменения ситуации в стране даже радикальным способом в сторону благополучного существования в ней граждан, имеется необходимость в осуществлении просветительского миссионерства, но лишенного всяческого религиозного фанатизма, в сотрудничестве с интеллигенцией, деятелями культуры и науки. Христианская весть о спасении содержала в себе призыв к духовной свободе от рабства греху и его последствию-тлению, стремление же к гражданско-политической свободе может быть проповедано как освобождение от рабства внешнего — того, в котором люди обречены жить под властью грабительского режима, пока сами не решатся сбросить его гнет. Так же, как и в христианстве спасение совершается не только через личный подвиг в уединении, но и в сообществе, называемом Церковью, в общественно-политическом измерении подлинная эффективность возможна лишь при консолидации и совместных действиях.

Перед противниками существующего режима стоит вопрос: принимать ли правила, устанавливаемые властью, которая не имея законного происхождения, нередко и имеет и незаконное применение, и как достойно выжить под властью тех, кто государство сделало орудием преступлений. Внутренний эскапизм может являться уходом от безумной действительности при невозможности выехать за пределы страны, но жить схимниками, не соприкасаясь с государством не представляется возможности даже у обывателей с инфантильно-бессознательным отношением к происходящему.

Незаконное же применение власти в европейских странах являлось часто основанием для неподчинения ей или же лишения ее полномочий со стороны тех, кто ее таковыми наделял. Хотя вопрос о легитимности власти неопределенный, т. к. далеко не всегда установленная власть была правомерна с точки зрения прохождения установленных правовых процедур, часто это было силовое решение.

Для смены режима необходимо прежде всего изменение именно правил игры, а не персоналий. Людей изменить почти невозможно: это не удалось ни христианскому вероучению, ни церковным институтам, не считая отдельных личностей, достигших нравственно-духовных высот. Но можно законодательно создать механизмы функционирования государственной системы, которые могут минимизировать вред, наносимый через нее злой волей людей.

Есть опыт осуществления подобных реформирований без революционных потрясений, но тенденции последних лет показывают, что законодательная и правоприменительная практика идут в репрессивном направлении, порой даже противоречащем здравому смыслу, так что попытки мирного пореформенного развития правового государства давно стали иллюзией. Пассивность, конформизм и, в целом, холопское сознание которые десятилетиями воспитывались в российском народе, препятствуют как пореформенному изменению ситуации, так и революционному. Десятилетия шел селективный отбор населения по самым низшим качествам с уничтожением лучших человеческих ресурсов страны, способных на созидательные преобразования. Чечевичная похлебка многим более предпочтительна не только духовному первородству, но и обычным правам. Людей смелых, мыслящих и честных уничтожали, а на плаву и у власти оставались приспособленцы без нравственных ориентиров, и это сложилось со времен золотоордынского ига. Холопское невежество — вот цель современного воспитания. Такое качество как благородство вообще исчезло из иерархии ценностей, которыми руководствуются в жизни — его заменили мещанские интересы.

Действия же многих оппозиционеров оборачивается только «выпусканием пара», мирный выход на улицу как форма физического исповедания убеждений и выражения гражданской позиции может быть эффективен лишь при огромном количестве участников. Но судя по тому, что даже лишение многих граждан обеспечения жизненно необходимыми ресурсами, а также их самых близких и родных, не вызывает массовых протестных выступлений, то сегодняшняя ситуация будет стабильно подходить к сталинским временам. Силовые структуры были заранее «подкуплены» повышением материального обеспечения и заниженными требованиями к умственным способностям. Через фальсификацию выборов создан фальшивый представительный орган, принимающий по сути антинародные и репрессивные законы, направленные на одно — ограбление и устрашение народа. Существующая в стране правовая система, включая судебные решения и бездействие органов, не защищает граждан ни от преступлений представителей власти, ни от преступлений других граждан. Государство фактически извлекает выгоду из преступности, ограничивая наказание штрафами, в то время как потерпевшие остаются без компенсации, а нередко сами оказываются признаны виновными. Создается впечатление, что мы живем в неком перевернутом мире: многие все государственные органы на практике способствуют тому, чему они предназначены противодействовать. Даже система образования складывается такая, что просвещенных людей не выпускают учебные заведения, а общей тенденцией становится безграмотность и некомпетентность в профессиональной деятельности, что, может быть, более губительно для страны, чем коррупция.

Интеллигенция и трезвомыслящие верующие разных конфессий остаются разобщенными: они никогда консолидировано не реагируют на важные события в жизни общества и почти не проявляют инициативу в общественно-политической сфере. Тем не менее, участие объединений верующих в жизни государства может реализовать социальную миссию христианства, о необходимости которой писали выдающиеся русские мыслители — П. Чаадаев, В. Белинский, Вл. Соловьев, С. Булгаков, Н. Бердяев и др. Вл. Соловьев выступал за социальное дело христианства:

«Но догмат и культ — не все христианство: остается еще социальное и политическое действие истинной религии, организация коллективных сил христианства для возрождения мира, — остается еще воинствующая Церковь…воинствующая Церковь должна утверждать и прилагать эту безусловную победу во всех относительных сферах человеческого существования. Византийское благочестие направлено было лишь на спасение индивидуальной души…».

При такой установке, «человечеству в его целом суждено пребывать во зле, «поэтому бесполезно бороться и стремиться к победе над миром, лучше покинуть его…», и жить как монахи, «отрешенные от мира и человеческих интересов…».

«Исключительно аскетическое понимание христианства необходимо приводит к цезарепапизму, к утверждению абсолютного государства, поглощающего социальную функцию Церкви и оставляющего религиозной душе лишь личное удовлетворение в одинокой и бездеятельной добродетели».

Напомню и слова С. Булгакова:

«Общественный и политический индифферентизм, возведенный в принцип, есть столь же безнравственное, столь и утопическое мировоззрение. Но оно является антихристианским, ибо по учению христианства, история есть богочеловеческий процесс… Для этой задачи мало одних усилий личного усовершенствования и душеспасительства, но необходимо воздействие и на общественные формы и на внешние отношения людей между собой, необходима не только личная, но и социальная мораль, т. е. политика».

В недавнем прошлом Синод Православной Болгарской Церкви обратился с напутственными и одобрительными словами в адрес протестующих. От священноначалия РПЦ этого никто не ожидает: церковная власть выстроила собственную вертикаль управления, порой более авторитарную, чем светская, и фактически упразднила соборно-приходскую активность как проявление демократических принципов в церковной жизни. Идеологическое обслуживание интересов светской власти всегда была свойственна официальной церковной структуре в России. К тому же, смирение и послушание традиционно считаются в русском православии образцом набожности, а уход от социально-политических проблем —как признаком духовности, ограниченной для многих лишь посещением храмов или монастырей.

Если представители РПЦ отвечают на вопрос, почему Церковь не реагирует на события, волнующие гражданское общество, словами «Церковь не вмешивается в политику», — не верьте: это лукавство. Даже в «Основах социальной концепции» РПЦ прямо упомянуто древнее «право печалование » Церкви перед властями — «о нуждах народа, о правах и заботах отдельных граждан или общественных групп». Такое печалование признаётся её долгом и осуществляется через устные или письменные обращения к государственным органам.

Сам глава РПЦ, вступая на патриарший престол, говорил:

«Голос Церкви должен стать в том числе и голосом слабых и лишённых власти, взыскующих справедливости».

Однако обличительный голос Церкви, которым она должна продолжать пророческое служение своего Основателя, давно смолк, тогда как обличения Самого Христа о лицемерах по-прежнему звучат в адрес религиозных авторитетов.

Почитая образ Божий в иконах с известной помпезностью, представители религиозной организации, созданной в 1943 г, пренебрегают образом Божием в человеке, который подвергается каждодневному и невероятному поруганию, оставляя его без хотя бы словесного заступничества.

В основах социальной концепции РПЦ декларируется:

«Когда же исполнение требования закона угрожает вечному спасению, предполагает акт вероотступничества или совершение иного несомненного греха перед Богом и ближним, христианин призывается к подвигу исповедничества ради Правды Божьей и спасения своей души для Вечной жизни. Он должен открыто выступать законным образом против безусловного нарушения обществом или государством установлений и заповедей Божьих, а если такое законное выступление невозможно или неэффективно, занимать позицию гражданского неповиновения».

Только декларируя в социальных доктринах и официальных выступлениях высокую значимость справедливости, прав личности и человеческого достоинства, священноначалие РПЦ, руководство Католической Церкви и других религиозных объединений не подвергают власть публичному осуждению за грубое попрание этих принципов и не призывают утверждать их в судьбах конкретных людей, претерпевающих преступное и оскорбительное обращение со стороны государственных органов, тем самым потворствуя дальнейшим трагедиям. На фоне происходящей многогранной гуманитарной катастрофы, умственно-нравственной деградации, преступного уничтожения тысяч и тысяч людей и плодов творчества и трудов многих поколений, многочисленных пыток и причинения невероятных страданий, продолжается молчание руководства всех трех христианских конфессий, представленных в России церковными структурами или общинами.

Одной из главных ценностей библейской религии является правда. Это понятие справедливости, часто встречающееся в библейских строках (как в оригинальном языке Священного Писания, так и в его европейских переводах) и имеющее онтологический смысл. Как истина и милосердие, неотъемлемые качества Бога, так и правда, т. е. справедливость, — одно из Его имен, о чем свидетельствуют многие строки Пророков и Псалмов, эти тексты пронизаны жаждой правды. В псалмах, остающихся образцом христианской молитвы, воспеваются правосудие и справедливость как одни из духовных стремлений:

«Блаженны хранящие суд (правосудие) и творящие правду (справедливость) во всякое время».

Псалом 105

Исполнение правды и правосудия более драгоценны перед Богом, чем богослужебный церемониал (Притчи 21:3), т. к. означают хранение Закона в сердце, искреннее благоговение перед ним, избавляющее от смерти.

«Я — Господь, творящий милость, суд и правду на земле, ибо только это благоугодно Мне, говорит Господь».

Книги пророка Иеремии (глава 9, стих 24)

Правосудие как инструмент социальной справедливости и гражданская порядочность, наравне с нравственными достоинствами, помощью униженным и обездоленным являются свидетельством праведности и верности Богу. Из-за извращения судопроизводства устои земли содрогаются, как сказано в одном из раввинистических комментариях к псалмам.

«Горе тем, которые постановляют несправедливые законы и пишут жестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа Моего…»

Книга пророка Исаии (глава 10, стихи 1-3)

Соблюдение законов, правосудия и справедливости является также проявлением благочестия и духовного достоинства.

«Производите суд и правду, спасайте обижаемого от руки притеснителя…»

Книги пророка Иеремии (глава 22, стих 3)

Эти и другие повеления в пророческих изречениях Ветхого завета напоминал Христос, подтверждая их актуальность для истинного богопочитания.

Стремящиеся к справедливости удостаиваются, наравне с носителями других добродетелей, высшей оценки в заповедях Христа, провозгласившего блаженство «алчущих и жаждущих правды» и «изгнанных за правду». Непримиримость со злом и ложью во всех обличиях приобретает духовную значимость и в новозаветном благовестии. Предполагает ли ожидание христиан «нового неба и новой земли, на которых обитает правда (справедливость)» («Второе послание апостола Петра») пассивного поведения по отношению к окружающему миру? Возможно, наши усилия в ее осуществлении — это залог той правды и предвосхищение ее торжества в Царствии Небесном. И если мы не приобретем через наши предпочтения на каждом шагу жизни тех качеств, которые соответствуют природе Царства Небесного и способствуют его осуществлению, то мы станем иноприродными этому Царству, так как оно не будет сообразно нашему внутреннему состоянию, и никакие внешние условия не обеспечат нам блаженства, ожидаемого от «будущего века».

Идея греховных структур, закрепленная в католическом социальном учении, на основе энциклик Иоанна Павла II, еще высказывалась С. Булгаковым и Н. Бердяевым, западно-европейскими богословами, а также теологами освобождения. Она также есть и в православном греческом богословии диаконии.

Порочные, незаконные действия представителей государственных ведомств, извративших свою деятельность и предназначение, тотальная ложь, невероятное насилие над людьми, не представляющими никакой опасности и освобождение от ответственности общественно-опасных преступников, укореняются в практике и становятся системными. Когда личный грех и незаконные решения (действия) представителей государственных органов регулярно повторяются и закрепляются в практике, они переходят на институциональный уровень. Человек порядочный, попадающий в эти структуры не может уже оставаться порядочным и играет по установленным там правилам. Консолидация христианской общественности вокруг правозащитных задач может являться той солидарностью, о которой писал Иоанн Павел II: как о социальной добродетели, организующей общественные институты и ориентированной на общее благо, которая способна преодолеть структуры греха (компендиум соц. учения).

Католическая Церковь неоднократно осуждала репрессивные режимы и выступала в защиту демократических институтов, что ясно выражено в энцикликах понтификов. Религиозным фактором в сопротивлении коммунистическому режиму стала, в частности, и фигура капеллана Католической Церкви профсоюза «Солидарность» в Польше с его мученической смертью от рук спецслужб. Идейная поддержка со стороны церкви объединенных усилий трудящихся сыграли ключевую роль в победе над коммунистическими структурами в стране.

Для любого благого дела нужна жертва: не только Царствие Небесное «силою берется», но и создание земного благополучного государства, утверждение всеми желаемых ценностей, с ним связанных, требует усилий, подвижничества и мужества. Подвижничество может быть разного рода, это понятие чаще ассоциируется с образом жизни отшельника-монаха, но оно может заключаться и в деятельности, которая направлена на преобразование окружающего мира. Как в основание Церкви положены жизни свидетелей, мучеников, своей жизнью и смертью исповедовавших Христа, так и в основание справедливого государства уже положено много жертв, состоящих, в основном, из жизней тех, кто устоял в правде и свободе, но которые были прерваны убийцами, противящимися этим ценностям и выполняющими повеления «отца лжи», который «от начала был человекоубийцей».

Как Восточная так и Западная Церковь канонизировала много воинов, при особенностях «досекулярного сознания» средневековья, религиозные мотивы в христианстве побуждали к самопожертвованию и воинственному поведению. Опуская критерии и причины такого почитания, очевидно, что святость и применение силы при определенных обстоятельствах совместимы для церковного сознания. Обязанности рыцаря предполагали, среди прочего, защиту социально-слабых, утверждение справедливости, неприятие разного рода лжи, борьбу с причиняющими незаконное притеснение. Идеал благородного воина, посвящающего свои душевные и физические силы служению высоким целям, исчез в моральных ориентирах последующих веков. Средневековый образ рыцаря, омраченный многочисленными злоупотреблениями, может быть реабилитирован в своем первоначальном предназначении востребован в нашу эпоху.

Американский президент, назвав в свое время Россию «империей зла», точно охарактеризовал на десятилетия вперед всю совокупность лжи, беззакония, несправедливости, жестокого насилия со стороны государства в лице его представителей, господствующую в нашей стране. И именно в этой «империи зла» и откровенного безумия ни церковные институты, ни отдельные общины верующих, как правило, не противятся ей, таким образом позволяя царству дьявола господствовать там, где должно возрастать Царство Божие, которое является целью христианской жизни как внутри человека, так и среди людей.

Осуществляя противодействие явлениям, которые уже можно назвать инфернальными, овладевающими душами многих людей как некой инфекцией, поражающей сознание, «воинствующая церковь» в лице верующих, проявляя отзывчивость на происходящее и сострадание по отношению к жертвам преступных действий, может воинствовать с грехом и в социальной сфере, а не только во внутреннем душевном измерении отдельного человека. Созидательные усилия на законодательном, общественно-политическом уровне тоже являются служением, имеющим религиозный статус, если учесть, что по библейскому вероучению, человек призван к творческому преобразованию земного порядка как продолжению миротворения.

Материал был подготовлен в 2014 году.